Первое, что обычно вспоминают по этому поводу: текст апостола Павла о том, что во Христе "нет ни Эллина, ни Иудея" (Кол. 3, 11). Из этого многими делается ошибочный вывод, что национальное начало греховно по своей сути и должно преодолеваться в христианстве. Этот вывод иногда смягчается утверждением, что пока мы живем в греховном и несовершенном мире, надо считаться с национальным разделением как с существующей реальностью. Такая негативная оценка противоречит всей многовековой практике Православной Церкви. Сложность заключается в том, что вопрос о нации не может быть правильно поставлен без некоторого углубления в основы христианской антропологии - учения о человеке.
Согласно новозаветному учению, "человек Иисус Христос" (1 Тим. 2, 5) имеет двойное происхождение: по материнской линии он принадлежит к тому же человеческому роду, что и каждый из нас - единство человеческого рода символизируется (не будем касаться вопроса о буквальном понимании этого символа) общим происхождением от праотца Адама. По мужской же линии Иисус не имеет предков: в этом смысле Он является "новым человеком" (Кол. 3, 10; Еф. 4, 24)*. Новый Завет и церковное богословие говорят о том, что Иисус Христос является основателем нового человеческого "рода": если к роду Адама мы принадлежим по рождению (Деян. 17, 26-29), то к роду Христа - по крещению (Ин. 3, 4; 1 Пет. 2, 9).
Приобщаясь в таинстве к Иисусу Христу как новому человеку, мы, так же как и Он, оказываемся принадлежащими одновременно к двум человеческим родам: роду Адама и роду Иисуса. Тексты Нового Завета неоднократно говорят о том, что "ветхий человек" должен "умереть" в нас (Рим. 6, 6) - но лишь для того, чтобы "воскреснуть", уже без греха. "Ветхий" или "естественный" человек не исчезает в крещении - отношение нового человека к ветхому состоит в том, чтобы этого ветхого человека спасти от греха и погибели, т.е. воссоединить его с Богом. Поскольку ветхий человек, род Адама, имеет природу, пораженную грехом, и при этом обладает свободной волей, это дело спасения становится процессом, происходящим во времени: как в течение жизни индивидуальной, так и в исторической жизни всего человечества. Не прекращается этот процесс и после физической смерти - временного разлучения души с телом; некоторые богословы высказывают даже утверждение (безусловно, спорное) о том, что процесс спасения продолжается и после Страшного Суда.
Исходя из учения о двойственности человеческой природы крещенного во Христа человека, мы можем в общих чертах решить вопрос о национальном начале. Очевидно, что народ, или нация, - это одна из основных структур естественного человечества (говоря о "народе", обычно имеют в виду кровное единство или единство политическое; говоря о "нации" - единство культурно-психологическое). Если род человеческий, род Адама, должен быть спасен, то вечному спасению подлежат и народы, о чем свидетельствует, в частности, Откровение Иоанна Богослова. Говоря о Новом Иерусалиме, "сходящем с неба", апостол пророчествует: "Спасеные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь народов" (Откр. 21, 24-26). Следовательно, несмотря на то, что "народы" в настоящее время, как и все человечество, поражены первородным грехом, т.е. оторваны от Бога - само начало "народа", само по себе органическое членение человеческого рода по национальному принципу является не только не греховным, но Богоустановленным принципом, сохраняясь в спасенном и преображенном человечестве. Это - очень важный вывод, позволяющий с христианских позиций противостоять универсалистским учениям, отрицающим абсолютную ценность национального начала.
Но в то же время христианская антропология позволяет избежать опасности идеализации народного начала, смешения или отождествления его с началом церковным. Если человек крещен, то он, принадлежа одновременно к двум родам: роду Адама и роду Иисуса, - есть в то же время цельный человек, в котором оба человеческих начала соединены неразрывно. Этот цельный в своем двуединстве человек может объединяться с другими как на основе природного единства в Адаме, так и на основе природного единства во Христе. В первом случае христианин является членом своей семьи, народа, нации, государства или какого-либо общественного союза; во втором случае - он же является членом Церкви, которая в Новом Завете именуется "Телом Христовым". Поскольку Церковь состоит из людей с двойным "происхождением", она может в аспекте "ветхой человечности" своих членов приобретать национальный характер, более того - может в этом аспекте выступать как одна из общественных организаций. Но в том, что делает ее Церковью, что составляет сущность ее единства - в аспекте "нового человечества", Церковь не является общественной организацией и не имеет национального характера. Об этом и говорит апостол Павел, когда призывает "совлечься ветхого человека с делами его" (имея в виду дела греховные) и "облечься в нового", "где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос" (Гал. 3, 9-11). Христианский универсализм, таким образом, выражает единство "рода Иисуса"; универсализм же гуманистический исходит из единства "рода Адама".
В силу двойственности своей человеческой природы Церковь в исторической практике по разному определяла свое взаимоотношение с нацией и государством. Так, во времена римских гонений Церковь организовалась как совокупность независимых религиозных общин, избегавших всякого участия в жизни языческого общества. Принятие христианства как государственной религии привело к тому, что весь народ стал состоять из людей крещенных, т.е. из членов Церкви. Народ в лице своей государственной власти заявил о принятии высших духовных и нравственных целей Церкви: греховный, но ищущий исцеления ветхий человек признал человека нового в качестве спасающего и преображающего начала. Неудивительно, что в этих условиях сложилось представление о союзе, согласии или "симфонии" Церкви и Государства. Кодекс Юстиниана определяет, что и Церковь и Государство даны человеку от Бога и потому должны действовать совместно, дополняя и поддерживая друг друга. Это учение, при некоторой неопределенности, в целом совершенно правильное - ведь Адам тоже сотворен Богом и, несмотря на грех, образ Божий в человеке разрушен не полностью (иначе человечество уже давно погибло бы). Поэтому и апостол Павел, благословляя государственную власть, "страшную" "не для добрых дел, но для злых", говорит, что "существующие власти" "от Бога установлены", и верующие должны повиноваться им "не только из страха наказания, но и по совести" (Рим. 13, 1-7).
Отношения между Церковью и Государством складывались по разному на православном Востоке и католическом Западе. Византийская империя до конца сохранила "симфонию" и в качестве образца передала ее славянским и кавказским народам. Римская же Церковь встретилась с многообразием языческих народов при отсутствии у них общего государства - это вынудило ее взять на себя некоторые объединяющие функции, свойственные имперской власти. Не отождествив себя с какой-либо конкретной нацией или государством, Римская Церковь стала наднациональным и сверхгосударственным объединением со своим особым языком (латынь) и ни от кого не зависящей администрацией, полностью управляющей мирскими аспектами церковной жизни и участвующей в политических международных делах как полноправное государство.
Однако и в Византии иерархическое членение Церкви не вполне совпадало с административной и национальной структурой Империи. Так, наряду с Великой Константинопольской Церковью, в пределах Империи существовали еще три вполне самостоятельных (автокефальных) Церкви с собственными Патриаршими кафедрами: Александрийская, Антиохийская и Иерусалимская. Стремление богословски осмыслить природу Церкви как человеческую природу Иисуса Христа привело к появлению теории "пентархии": пять Патриархатов (включая Римский) рассматривались как органическое членение Христова Тела - их существование связывалось с пятью органами чувств, свойственными Христу как человеку. В дальнейшем эта теория не утвердилась (хотя бы потому, что возникли новые автокефалии), но сама эта тенденция византийской мысли очень показательна.
У народов славянских и кавказских Церковь в наибольшей степени оказалась связанной именно с национальным началом: Церковь у этих народов послужила целям национального объединения и создания самостоятельной государственности. Обращаясь к народу на его родном языке и помогая ему осуществить свои национальные задачи, Церковь становилась "народной святыней", а христианские начала проникали в самые основы народного самосознания. Тесный союз Церкви с нацией был исторически благотворен для этих народов, но в то же время создавал опасность нарушения правильных взаимоотношений "ветхого" человека и "нового". Если в Византии Церкви угрожала чрезмерная втянутость в наднациональную имперскую политику, то у народов славянских и кавказских Церковь нередко оказывалась подчиненной национальным интересам: такое подчинение константинопольские богословы считали особой ересью, которую они назвали "филетизмом".
В силу общей греховности ветхого человека, национальное начало требовало нравственного контроля и пастырского руководства со сто-роны духовно независимой Церкви - когда же национальное ставилось выше церковного, то это ослабляло спасающее и преображающее воз-действие Церкви на народную и государственную жизнь. Самое же худ-шее начиналось тогда, когда в самой Церкви (еще раз вспомним о ее двуединой человеческой природе) "ветхий" человек начинал подчинять себе "нового". Именно это произошло в Русской Церкви после ее иерар-хического отделения от Константинопольской Патриархии и победы "иосифлянства" над "нестяжательством" в начале ХVI века. Извращение внутренней структуры Церкви привело к ее катастрофическому духовно-му ослаблению, в результате чего "симфония" по византийскому образцу ни в Московском царстве, ни в Российской империи так и не удалась.
Глубокие изменения в жизни народов и государств в ХХ веке привели к появлению новых форм взаимоотношения Церкви и мира, а также "ветхого" и "нового" человеческих начал внутри самой Церкви. Современные государства, отделив от себя Церковь, предоставили ей роль частного сообщества, реальный объем прав и авторитет которого определяются нравственным состоянием и духовными установками са-мих народов и государств. В частности, в связи с эмиграцией возникла обширная православная диаспора, составленная из верующих, живущих вне границ своих национальных государств. Русская диаспора создала четыре формы церковного устроения: часть приходов, верная государст-венному принципу членения Церкви, осталась в иерархическом подчи-нении Московской Патриархии; Американская Православная Церковь объединилась по территориальному принципу и получила автокефа-лию; Русская Церковь за рубежом (карловацкая или синодальная) объединилась по национальному принципу и создала самостоятельное церковное управление; Архиепископия Франции и Западной Европы обратилась за иерархическим возглавлением к Константинопольскому Патриархату, исходя из его "вселенского", т.е. всемирного, обще-православного, и наднационального характера. Острые конфликты и продолжающиеся богословские споры по поводу этих канонических ре-шений сводятся, по существу, к определению конкретной формы взаимодействия двух начал: ветхого и нового человека. Многообразие этих форм оказалось неизбежным в связи с многообразием форм жизни и духовных стремлений ветхого человека. Вопрос же о том, какая форма "симфонии" ветхого и нового человека в принципе является наиболее истинной и полной - этот вопрос для христианского сознания остается открытым.
Борющиеся между собой за преобладание в "ветхом человечестве" три мировые силы, о которых мы говорили выше, по-разному определяют свое отношение к нации. Универсалистские тенденции, исходящие из факта единства человеческого рода, приводят, естественно, к попыткам "преодоления" национального начала, к оценке этого начала как негативного, разделяющего, разрушающего общечеловеческое единство. В лучшем случае это начало терпится в качестве второстепенного источника культурного разнообразия. Такое негативное отношение к национальному принципу членения человечества разделяют с социалистическим утопизмом также и духовные течения, основанные на переживании мистико-спиритуального единства всего космоса, включая и человечество. Идеями "всеединства" было проникнуто в предреволюционной России "новое религиозное сознание", уходившее корнями в мистические прозрения Владимира Соловьева. Хотя и на совершенно других идейных основах, но такой же универсалистский, сверхнациональный характер носила и коммунистическая революция в России.
Буржуазно-гуманистическая цивилизация рассматривает нацию как одно из частных (но при этом фундаментальных) форм человеческих объединений. Каждая нация имеет свои интересы, борьба за осуществление которых ограничена нормами государственного и международного права: между нациями имеет место такое же узаконенное соревнование, или конкуренция, как и между индивидами. Закон в особенности защищает права малых наций, оберегая их от силового подавления или принудительного поглощения со стороны наций более крупных и могущественных. Эти принципы выдвинула и Февральская революция: одним из первых постановлений (от 20 марта 1917 г.) Временное Правительство отменило все вероисповедные и национальные привилегии и ограничения - в тогдашних условиях это означало прежде всего защиту интересов малых наций и неправославных религиозных общин.
"Преисподнее" начало в человеческом роде, очень мощное, но не имеющее возможности открыто провозглашать свои цели, стремится использовать заимствованные где угодно идеалы и принципы.
Критерием выбора лозунгов служит лишь практический успех в достижении действительных, но прямо не называемых целей. В зависимости от конкретной ситуации, в качестве таких лозунгов могут служить и принудительный универсализм или тоталитаризм, и безграничные права индивида, и национальная исключительность, и расовое превосходство, и религиозный фанатизм. Для целей "преисподней" важно только одно: взяв какие-либо естественные или искусственные разделения и различия в человеческом роде, придать этим разделениями агрессивный, непримиримый, смертоносный характер. Действие преисподней проявляется не в самом выборе идей и лозунгов, но лишь в том духе ненависти и вражды, который с помощью этих идей и лозунгов возбуждается.