Р. Мертон определяет девиантное поведение как результат нормальной
реакции нормальных людей на ненормальные условия. Это верное
определение, ибо в число людей с девиантным (отклоняющимся)
поведением реально входят и революционеры в любой сфере
жизнедеятельности общества, и преступники (злоумышленники),
преступившие закон. Без отклонения от утвердившейся нормы нет
творчества в социальной жизни. Все зависит от того, какова норма,
закон, чьи интересы он обслуживает.
Однако теория девиантного поведения все свое внимание до недавнего
времени обращала лишь на нарушителей уголовного кодекса. Почему —
станет ясным из анализа криминогенной обстановки в мире. В 1987 г.
на 100 тыс. населения приходилось: в СССР — 690, в Англии — 7853,
США — 5233, Японии — 1743 правонарушений. В последующие годы
произошел скачок: в 1993 г. в США было совершено уже 14 млн.
преступлений против личности, а экономический ущерб составил 425
млрд. долл.[86] В России в 1993 г. на 100 тыс. человек было
совершено 1866 преступлений. Рост преступности в России за
последние четыре года удвоился. Средняя раскрываемость не превышает
50%. В 1993 г. произошло 29 тыс. убийств, в 1994 г. — 32 тыс. (это
в 2 раза превышает число погибших в афганской войне). На охрану
органов власти расходуется до 8 млрд. долл. ежегодно. Около 1 млн.
молодых мужчин привлечено к охране коммерческих структур[87].
Такого не было в истории России никогда. Между тем Министерство
внутренних дел может контролировать примерно лишь 40 из 140
факторов делинквентного (преступного) поведения людей.
Следовательно, истинные причины роста преступности лежат в основах
общества, в котором мы сейчас живем. Рассмотрим современные
теоретические объяснения такого положения дел.
В центре внимания теорий насилия находится феномен агрессивности
человека. Отметим по крайней мере четыре направления исследований и
объяснений человеческой агрессивности:
— этологические теории насилия (социал-дарвинизм). Основное
объяснение следует из признания человека общественным животным, а
общества — носителем и воспроизводителем в своем устройстве
инстинктов животного мира. Критика этого направления дана выше.
Безбрежное расширение свободы индивида без необходимого уровня
развития его культуры разрушает границы «моей и твоей» свободы,
повышает агрессивность одних и беззащитность других. Такое
положение в нашем обществе получило наименование «беспредел», т.е.
состояние абсолютного беззакония в отношениях людей и в действиях
властей;
— фрейдизм, неофрейдизм и экзистенциализм объясняют агрессивность
человека как результат фрустрации отчужденной личности.
Агрессивность вызывается социальными причинами (фрейдизм выводит ее
из Эдипова комплекса). Следовательно, основное внимание в борьбе с
преступностью должно быть обращено на устройство общества;
— интеракционизм видит причину агрессивности людей в «конфликте
интересов», несовместимости целей;
— когнитивизм считает, что агрессивность человека есть результат
«когнитивного диссонанса», т.е. несоответствия в познавательной
сфере субъекта (Л. Фестингер). «Неадекватное восприятие мира»,
«конфликтующее сознание как источник агрессии», «отсутствие
взаимопонимания» связаны со строением мозга (Х. Дельгадо, Б.
Скиннер, Дж. Макконэл).
Исследователи выделяют два вида агрессии: эмоциональное насилие и
антисоциальное насилие, т.е. насилие против свобод, интересов,
здоровья и жизни кого-либо. Агрессивность человека, точнее,
преступность как следствие ослабления саморегуляции поведения
по-своему пытается объяснить генетика человека. В 1980—1990 гг. в
нашей стране велись интенсивные разработки по этой проблеме[88].
Было выявлено, что отклонения в генотипе (когда число хромосом
превышает норму) ведут к преступному поведению, если процесс
воспитания пустить на самотек. Но последующие события указали на
то, что в основе противоправного поведения лежат социальные
условия: именно изменения в них вызвали скачок преступности в
1992—1994 гг.
Социальные условия, преломляясь во внутреннем мире человека,
вызывают неврозы, фрустрации. К. Хорни описывает четыре великих
невроза нашего времени:
— невроз привязанности (поиски любви и одобрения любой ценой),
— невроз власти (погоня за властью, престижем и обладанием),
— невроз покорности (самоидентификация с харизмой лидера,
религиозное поклонение, мазохистские отклонения)[89],
— невроз бегства от общества.
По мнению К. Хорни, все эти неврозы усугубляют самоотчуждение
личности в обществе, выход же из положения он видит лишь в
психотерапии. Кстати, все восточные религии основаны на борьбе
личности с собой ради ухода от страданий — оказывается, достаточно
изменить точку зрения, внутреннюю позицию, чтобы перестать страдать
от язв общества. Разумеется, такой путь самый легкий, поскольку это
позиция социального дезертира.
Вникнем с помощью Р.К. Мертона в современную американскую культуру.
Р. Мертон говорит, что она близка к полярному типу, когда
акцентирование цели-успеха не сопровождается эквивалентным
акцентированием институциональных (законных, легитимных,
культурно-признанных) средств. Культ успеха символизирован
богатством, последнее — деньгами. Денежный успех укоренен в
американской культуре («ты стоишь ровно столько, сколько у тебя
денег!»). Институциональные средства заменяются инструментальными,
эффективными в данной ситуации (т.е. мораль ситуативна — на этом
обобщении настаивал еще Д. Дьюи, американский философ,
представитель прагматизма).
В американской (принятой) культуре нет слова «неудача». Неудачи
относятся лишь к временным явлениям. Подобный подход преследует
цель: не уменьшать притязаний за счет самоидентификации с равными
себе, а самоотождествлять себя с «верхними» («каждый может стать
экономическим королем!» — рефрен американских легенд о богатых). А
это означает, что индивид в своих неудачах обвиняет лишь себя,
строй же критике не подвергается. Самокритика ведет к еще большей
активизации субъекта, но в условиях, когда происходит сильное
акцентирование богатства как основного символа успеха без
соответствующего акцентирования законных способов его достижения, в
обществе открывается широкая дорога преступности. Рост преступности
за последние годы в США достиг таких размеров, что срочно была
принята государственная программа по борьбе с преступностью, в
которой видное место занимают программы профессиональной ориентации
с целью «предложить подросткам здоровую альтернативу преступным
способам наживы»[90].
Наиболее характерно отклоняющееся поведение для низших слоев. К ним
культура предъявляет несовместимые требования: с одной стороны, их
ориентируют на богатство, с другой — они в значительной степени
лишены возможности достичь его законным путем. В этой области
Россия идет сейчас вслед за Америкой. Разрегулированность
существовавшего в стране более или менее верного соответствия между
мерой труда и мерой потребления привела к резкому расслоению
общества, а мошенничества в сфере финансов, экономики и политики
приобрели даже «узаконенный» характер. На это указывает отказ
Госдумы «выдать» Генеральной прокуратуре ряд депутатов для
уголовного расследования. В печати даже появились статьи, в которых
выражалось публичное восхищение этими «хитрыми, умными и успешными»
людьми. Так «священная» цель фактически объявляет «священными» и
средства ее достижения, какими бы они ни были: ведь люди, особенно
молодые, легче ассимилируют акцентированные цели, но труднее
усваивают институциональные нормы, регулирующие пути и средства их
достижения.
Р.К. Мертон описывает пять форм приспособления личности к
социальным условиям[91]. К ним он относит конформность, инновацию,
ритуализм, ретризм (полную потерю жизненных целей, свойственную,
например, фигуре бомжа в российских условиях), мятеж (внешний и
внутренний бунт, направленный на изменение существующих целей,
стандартов и норм, т.е. на установление новой законности и
культуры, — революционные движения, политические движения
радикального характера, феминистские движения и т.д.).
Если культура определяет цели людей, то общественный организм
контролирует пути и средства достижения людьми этих целей.
Существует формальный и неформальный виды контроля. Первый связан с
государством, которое имеет полицию (милицию), суды и тюрьмы. Эти
организации призваны укреплять конформизм и регулировать соблюдение
правил. Задержанный полицией человек становится после осуждения
заключенным — он уже является частью новой для него социальной
системы, в которой формируются собственные статусы и роли. В
последние годы наметилась тенденция к формированию кодекса
требуемого служебного поведения и чувства долга у представителей
органов контроля: ведь девиант полностью находится в их власти.
Доверие к суду и полиции должно быть уравновешено безупречным
служебным поведением персонала полиции, суда, исправительного
учреждения. Развивается наука «деонтология», изучающая проблему
взаимоотношения людей в этих системах для формирования точных
кодексов поведения (полицейская и юридическая деонтология).
Однако формальный контроль, на котором мы останавливались, есть
лишь вершина айсберга. Теория выделяет четыре механизма социального
контроля: прямой контроль, осуществляемый извне посредством
наказаний; внутренний контроль, основанный на интернализованных
нормах и ценностях конкретной культуры (субкультуры); косвенный
контроль, связанный с идентификацией с родителями, друзьями и т.д.;
контроль, основанный на широкой доступности различных способов
достижения целей, удовлетворения потребностей (динамичность
социальных структур, демократизм общества, стремление в культуре к
социальному равенству).
Если описать весь путь делинквента (девианта), то он состоит из
изоляции (ограничение контактов с другими), наказания (суд,
общественное порицание, бойкот, остракизм и т.д.), реабилитации
(подготовка девианта к возвращению в общество в прямом и косвенном
значениях). В связи с этим возникает необходимость в формировании
служб социальной работы не только с социально уязвимыми слоями
общества, но и с возвращающимися из заключения людьми. «Тюремная
культура» искажает ценностно-нормативный комплекс, принятый в общей
культуре. Обычно требуется специальное вмешательство с целью
возвращения личности в родной символический ценностно-нормативный
мир, иначе такой человек становится рецидивистом и уходит от
общества и его культуры навсегда.
Изучение источников возникновения и проявления агрессивности людей
указывает еще на один фактор — средства массовой коммуникации:
кино-, видео- и телефильмы. Сцены насилия в них, показ которых
участился в связи с изменением политического климата в обществе, не
могут не тревожить нашу общественность. Дети проводят у телевизоров
до пяти-шести часов в сутки. Возникает опасность массового
подражания подростков насильникам из фильмов, а следовательно,
роста детской преступности и повышения духа агрессивности в
социокультурном наследовании. Ясно, что здоровое общественное
мнение выступает против частых показов сцен насилия на экране.
Однако обратимся к научным исследованиям. Несомненный интерес в
этом плане представляет исследование, проведенное одновременно в
Австралии, Финляндии, Израиле, Польше и США в 1983—1986 гг. Его
авторы пришли к двум любопытным выводам. Во-первых, частота, с
которой мальчики-подростки смотрят фильмы с насилием, позволяет
сделать статистически значимое предсказание о серьезности
правонарушений, совершаемых в возрасте до 30 лет. Во-вторых,
кумулятивный эффект экранного насилия может способствовать
выработке у подростков специфических установок и норм поведения,
научить их насильственному разрешению конфликтов. Ситуацию не
меняет тот факт, что ближе к 30 годам люди реже смотрят телевизор
или ходят в кино. По мнению С. Кэмбпэлл, экранные образы могут
достаточно долго сохраняться в памяти человека, не подвергаясь
контролю со стороны критического самосознания. Вполне возможно, что
в реальной конфликтной ситуации, сходной с одной из увиденных на
экране, человек поведет себя согласно «заученному сценарию».
Эти выводы касаются России в большей степени, нежели упомянутых
стран, — она стоит на пути возвращения к стихийно развивающемуся
обществу внутренней нестабильности, ломки ценностно-нормативных
координат поведения миллионов. Экранное насилие в этих условиях,
думается, усиливает свою провоцирующую роль; показ насилия может
очищать души людей (катарсис) лишь в случае его интерпретации как
трагедии — но для этого нужно, чтобы на экранах чаще появлялись
высокохудожественные фильмы.