Лобанова Л. П.
Зарождениеэстетической мысли относится к глубочайшей древности, но
истоки эстетики каксамостоятельного раздела философии и концепции
эстетического воспитаниянаходятся в Германии XVIII в. Для
большинства крупнейших немецких мыслителейвторой половины XVIII –
начала XIX в. эстетика становится не простообязательной, но главной
частью их философии. Это исключительное значениеэстетики как
философии искусства объясняется тем пониманием роли искусства
всовременной ему общественной действительности, которое возникло
под влияниемновых капиталистических отношений и французской
буржуазной революции. Одним изкорифеев эстетики является Фридрих
Шиллер, к эстетическим трудам которогополезно обратиться не только
по той причине, что из-под его пера вышли «Письмаоб эстетическом
воспитании», но также и потому, что едва ли другой
какой-томыслитель прошлого с такой ясностью сформулировал
положения, чрезвычайно важныедля преодоления духовного кризиса в
современном мире.
«Письмаоб эстетическом воспитании» (1793 г.) стали, с одной
стороны, результатомразмышлений Шиллера о последствиях
развивающихся капиталистических отношений,приносящих вместе с собой
разделение труда и отчуждение человека от результатовего труда,
которое распространялось с материального производства также и
надуховную жизнь. Он описывает картину разрыва, распада целостности
бытиячеловека в современном ему обществе, где разобщены государство
и церковь, междузаконами и нравами возникают бесконечные
противоречия, труд отделился отработы, а награда отделилась от
труда, утратилось согласие средства и цели, номы узнаем в этом
описании и картину нашего времени: «Человек отражается в
своихпоступках; какой же облик является в драме нынешнего времени?
Здесь одичание,там расслабление: две крайности человеческого
упадка, и обе соединены в одномпромежутке времени! Течение событий
придало духу временинаправление, которое все более и более угрожает
удалением его от искусстваидеала. Ныне господствует потребность и
подчиняет своемутираническому ярму падшее человечество. Выгода
является великим кумиромвремени, которому должны служить все силы и
покоряться все дарования. В низших и более многочисленных классах
мы встречаемся с грубыми ибеззаконными инстинктами, которые, будучи
разнузданы ослаблением оковгражданского порядка, спешат с
неукротимой яростью к животному удовлетворению. Разнузданное
общество, вместо того чтобы стремиться вверх корганической жизни,
катится обратно в царство стихийных сил. С другой
стороны,цивилизованные классы представляют нам еще более
отвратительное зрелищерасслабления и порчи характера, которые
возмутительны тем более, что источникомих является сама культура.
Просвещение рассудка, которым не безоснования хвалятся высшие
сословия, в общем столь мало облагораживает помыслы,что скорее
оправдывает развращенность своими учениями. Эгоизмпостроил свою
систему в лоне самой утонченной общительности, и, не
приобретяобщительного сердца, мы испытываем все болезни и все
невзгоды общества.Свободное свое суждение мы подчиняем его
деспотическому мнению, наше чувство –его причудливым обычаям, нашу
волю – его соблазнам и только оберегаем свойпроизвол от священных
прав общества. Итак дух времени колеблетсямежду извращенностью и
дикостью; между тем, что противоестественно, и тем, чтотолько
естественно; между суеверием и моральным неверием, и лишь
равновесие злаиногда ставит ему границы».
Сдругой стороны, концепция эстетического воспитания Шиллера
возникла подвлиянием Французской революции, с которой лучшие умы
Европы связывали огромныенадежды на более совершенное устроение
мира. Известно, какие плоды онапринесла: якобинский террор и
знаменитые слова Робеспьера: «Революции не нужныученые», за
которыми последовали гильотина, термидор, коронование Наполеона
иего план создания всемирной империи, погрузивший в войны всю
Европу.Европейские гуманисты ужаснулись этой попытке переустройства
мира. Шиллер былодним из тех, кто вначале горячо приветствовал
Французскую революцию с верою,что наступает эпоха разума и свободы.
Но, узнав о казни Людовика XVI и не желаяиметь ничего общего с
такими политическими методами, он три года спустяотказался принять
звание почетного гражданина Франции, присвоенное емуНациональным
собранием.
Ответственностьза отрицательные последствия капиталистических
отношений Шиллер возлагал нагосударство, поскольку разделение труда
и тем самым разделение способностейчеловека выгодно государству и
поощряется им. В результате общество начинаетценить в человеке не
то, что составляет его культурный рост – гармоничноевсестороннее
развитие, а то, что составляет его культурное снижение
–одностороннее развитие какой-либо одной способности. Утверждая
самоценностькаждой личности, которая никогда не должна
рассматриваться как средство, онпишет: «Сколько бы ни выигрывал мир
как целое от этого раздельного развитиячеловеческих сил, все же
нельзя отрицать того, что индивиды, затронутые им,страдают под
гнетом этой мировой цели. Гимнастические упражнения создают,правда,
атлетическое тело, но красота создается лишь свободною и
равномерноюигрою членов. Точно так же напряжение отдельных духовных
сил может создаватьчрезвычайных людей, но только равномерное их
сочетание создает людей счастливыхи совершенных».
ОднакоШиллер видит огромную опасность в попытке революционным путем
восстановить вчеловеке целостную человечность, рассматривая
революционное восстание масс каканархическую деятельность
«субъективного человечества», направленную противгосударства. Более
того, он требует от личности безусловного уважения к
существующимформам государственности и настаивает на безусловном
праве государствазащищаться силой против личности, поднявшейся на
него с целью восстановленияразрушенной целостности и человечности:
«Может быть, объективная сущностьчеловека и имела основание к
жалобам на государство, но субъективная должнауважать его
учреждения. Разве можно порицать государство за то, что
онопренебрегло достоинством человеческой природы, когда нужно было
защитить самоесуществование ее?».
Задаваясьвопросом о том, откуда может придти исправление
политических обстоятельствжизни в условиях, когда правительства
коррумпированы, а в массах народа –развращенность и вырождение,
Шиллер видит единственное средство к достижениюэтой цели в
самоограничении каждого отдельного члена общества, которое
должнобыть добровольным, в отличие от насильственного
самоограничения в духе Канта.
Вследза Кантом Шиллер отстаивал самоценность каждой отдельной
личности, однако, несоглашался с ним в понимании противоположности
между моральным долгом и влечением,или склонностью, которую Кант
считал безусловной. Разногласия состояли в том,что Кант исключал
возможность морального поведения по личной склонности кдобродетели,
по влечению к моральным поступкам. Такое поведение он не
называлморальным, оно было для него просто «легальным» по отношению
к нравственномузакону. Необходимым условием морального поведения в
этике Канта является,собственно, насилие, подавление чувственности
разумом из уважения кнравственному закону: чтобы быть моральным,
поступок должен совершатьсянаперекор всякому влечению и всякой
склонности.
ДляШиллера это было неприемлемо. Он считал, что идея долга выражена
в нравственнойфилософии Канта с такой жестокостью, что представляет
возможность моральногосовершенства лишь «на путях мрачного и
монашеского аскетизма». Выход Шиллернаходит в идее эстетического
воспитания: человек должен наложить на своисклонности закон своей
воли, он должен научиться благороднее желать. Этогоможно достигнуть
путем эстетической культуры, все подчиняющей законам
красоты,которую Шиллер понимал как наше состояние и наше действие
одновременно. Красотаоказывает на человека гармонизирующее
действие, не столько приводя вравновесие, сколько объединяя его обе
природы, соединяя противоположныесостояния чувствования и мышления.
В результате этого соединенияпротивоположность исчезает и возникает
новое состояние эстетического человека,происходит возвышение
человека со ступени чувственности на ступень разумности.При этом
красота является не только необходимым, но и единственным
условиемэтого возвышения: «Нет иного пути, – утверждает Шиллер, –
сделать чувственногочеловека разумным, как только сделав его
сначала эстетическим».
Эстетическоерасположение духа порождает свободу. Под свободой
Шиллер понимает не свободу отгосударства или от права, или от
законов морали, не политические свободы в видеправ человека, но
отсутствие насилия человека над самим собой, котороепроисходит из
троякого рода отношений, в которых человек может состоять ксамому
себе, то есть его чувственная сторона к разумной. Человек вынужден
илиподавлять требования своей чувственной природы ради более
высоких требованийприроды разумной, или подчинять разумную сторону
своего существа чувственной,или же чувственные побуждения
гармонически сочетать с законами разума.
Отличительнойчертой человека Шиллер считает не разум, а волю,
поскольку вся природапоступает разумно, но только человек разумно
поступает, сознавая и желая. Разумявляется вечным законом воли, а
воля имеет совершенно свободный выбор междуобязанностью и
склонностью человека. Поэтому не может быть ничего,
болеенедостойного человека, чем насилие, поскольку оно отрицает
человека. В силутого, что избежать насилия природы невозможно,
свобода всегда лежит лишь всфере морали. Человек может
противопоставить насилию природы физическую силу,умение, знания, но
там, где этого недостаточно, он должен уничтожить насилиеесли не в
действительности, то в понимании, или в понятии. «Но
уничтожитьнасилие в понятии, – говорит Шиллер, – означает не что
иное, как добровольноему подчиниться. Культура, которая делает
человека способным к этому,называется моральною. Морально развитой
человек, и только он один, совершенносвободен. Он или сильнее
природы, или чувствует себя в единении с нею». ПоэтомуШиллер
утверждает, что самое святое в человеке – это моральный закон.
Вотличие от Канта Шиллер отказывается от противопоставления
морального долгаличной склонности, признавая при этом необходимость
безусловного соблюдениянравственного закона: человек должен всегда
соблюдать этот закон не только и непросто по своей воле, но следуя
своему внутреннему побуждению. Шиллер уверен,что человек, будучи
«разумно чувственным существом», «не только может, но идолжен
связать удовольствие с долгом; он должен повиноваться своему разуму
срадостью». Если в человеке гармонично сочетаются чувственные
побуждения сзаконами разума, то он пребывает в согласии с самим
собой, и именно этосостояние наиболее «к лицу» человеку.
Посколькув природе человека соединяется самое высокое и самое
низкое, достоинствочеловека покоится, согласно Шиллеру, на строгом
различении высокого от низкого,а его счастье основано на умелом
уничтожении этого различия. Привести всогласие достоинство человека
с его счастьем, уничтожить разделение внутричеловека, чтобы он
обрел целостность, должно искусство, которое без всякогонасилия над
природными склонностями человека, содействует расцвету всех
егодуховных сил и воспитывает гражданина, подготавливая его к
практическойдеятельности.
Благотворноедействие, свойственное искусству, заключается в
свободе. Шиллер имеет в видуклассическое искусство, искусство
идеала, поскольку искусство достигает правды,только совершенно
отрываясь от действительности и становясь чисто идеальным.Душа
эстетически воспитанного человека должна выйти «из заколдованной
сферыхудожника» свободной, чистой и совершенной, поэтому от
искусства Шиллер требуетумеренности и уравновешенности. Даже
искусства аффекта, например трагедия, темсовершеннее, чем более они
даже в сильнейшей буре чувств щадят духовнуюсвободу: «страстное
искусство – это противоречие, ибо неизбежное следствиепрекрасного –
освобождение от страстей».
Говоряо великой роли искусства в эстетическом воспитании личности,
Шиллер указывает ина великую ответственность художника: «Неверно
ходячее мнение, будто публикапринижает уровень искусства; это
художник принижает уровень публики, и во всевремена, когда
искусство приходило в упадок, причиной этого были художники.
Отпублики требуется только восприимчивость, а это у нее есть.
Онаприносит с собой способность к высшему, она восхищается разумным
исправедливым, и, пусть даже вначале она довольствуется скверным,
все женепременно она кончит тем, что станет требовать
превосходного, раз ей покажут его».
Аскетическомуидеализму кантовского «категорического императива»
Шиллер противопоставляет,таким образом, гармонический идеал
чувственно-морального существа, «прекраснойдуши». «Прекрасная душа»
– это такой человек, в котором слились воедино свободаи
необходимость, долг и страсть, так что он не нуждается в подавлении
своихсклонностей, но, будучи естественно нравственной натурой,
может безбоязненнодовериться своему внутреннему побуждению, своим
чувствам в полной уверенности,что они всегда соответствуют
повелениям разума. «Прекрасную душу» Шиллерсчитает вершиной
развития человека, на достижение которой должны бытьнаправлены все
средства эстетического воспитания.
Шиллерпридает такое огромное значение эстетическому воспитанию по
той причине, чтосчитает связь воли со способностью чувствовать
более непосредственной, чем соспособностью познавать разумом.
Поэтому во многих случаях было бы плохо, еслибы человеку
приходилось предварительно соотносить свою волю с разумом,
чтобыопределить ее направление. «Невысоко мое мнение о человеке, –
пишет Шиллер, –раз он так мало может доверять голосу внутреннего
побуждения, что вынужденвсякий раз сопоставлять его с правилами
морали; напротив, он внушает уважение,когда, без опасения оказаться
на ложном пути, с известной уверенностью следуетсвоей склонности.
Ибо это доказывает, что оба начала в нем возвысились уже дотого
согласия, которое есть печать совершенной человеческой природы
иназывается прекрасной душой».
«Прекраснойдушой» она является в том случае, когда нравственное
чувство настолько ручаетсяза все чувствования человека, что может
безбоязненно предоставить влечению,порыву руководство волей без
опасения войти в противоречие с ее решениями.«Поэтому у прекрасной
души нравственны, собственно, не отдельные поступки, новесь
характер. И никакой отдельный поступок нельзя поставить ей в
заслугу, ибонет заслуги в удовлетворении склонности. Единственная
заслуга прекрасной души втом, что она существует. С легкостью,
словно действуя только по инстинкту,исполняет она тягчайшие
обязанности, возложенные на человеческое существо, исамая
героическая жертва, исторгаемая ею у природной склонности,
кажетсядобровольным действием этой самой склонности. Поэтому сама
она никогда и несознает красоты своих действий, и ей даже не
вздумается, что можно поступать ичувствовать иначе».
«Прекраснаядуша» исполняет тем самым назначение человека, которое
Шиллер видит «не в том,чтобы совершать отдельные нравственные
поступки, но в том, чтобы бытьнравственным существом». В одном из
писем своему другу Кернеру, собранных подназванием «Каллий, или О
красоте», Шиллер приводит притчу, в которой является«прекрасная
душа» в поступке.
«Одинчеловек попал в руки разбойникам, которые раздели его донага и
в жестокую стужубросили на дороге.
Мимонего проезжает путник; пострадавший жалуется ему на свое
положение и умоляет опомощи. «Мне жаль тебя, – сочувственно
отвечает тот, – и я охотно отдам тебевсе, что имею. Только не проси
другой услуги, ибо вид твой расстраивает меня.Вон там идут люди,
отдай им этот кошелек, они помогут тебе». – «Спасибо, –отвечает
пострадавший, – но надо иметь также силу смотреть на страдание,
когдаэтого требует долг человечности. Весь твой кошелек не стоит и
половинынебольшого усилия твоих чувствительных нервов».
Чтопредставлял собою этот поступок? Он не был ни полезным, ни
моральным, нивеликодушным, ни прекрасным. Это была только вспышка,
только порывдобросердечия.
Появляетсявторой путник; пострадавший возобновляет свою просьбу.
Этому второму дороги егодень-ги, и все же ему хотелось бы исполнить
долг человечности: «Я упущу случайзаработать гульден, если потрачу
время на тебя, – говорит он. – Если тыуплатишь мне из своих денег
столько, сколько я потеряю, я взвалю тебя на плечии перетащу в
монастырь за час ходьбы отсюда». – «Разумное решение, –
возразилтот, – но, надо сказать, твоя услужливость недорого тебе
обойдется. Вон тамедет верховой, он даром окажет мне помощь,
которую ты только продаешь загульден».
Чтопредставлял собой этот поступок? В нем не было ни добросердечия,
ни исполнениядолга, ни великодушия, ни красоты. В нем была только
корысть.
Третийпроезжий останавливается, и пострадавший повторяет ему
рассказ о своемзлоключении. В раздумье и в борьбе с собою стоит тот
по окончании рассказа. «Трудномне будет, – говорит он наконец, –
расстаться с плащом, единственной защитоймоего больного тела, и
оставить тебе моего коня, так как силы мои истощились.Но долг
повелевает мне помочь тебе. Садись же на моего коня и укутайся в
мойплащ, – я поведу тебя туда, где тебе окажут помощь». – «Спасибо
тебе, добрыйчеловек, за твое благое намерение, – отвечает тот, – но
ты сам в тяжеломположении и не должен страдать из-за меня. Вон там
идут два крепких человека,они смогут оказать мне услугу, которая
трудна для тебя».
Этотпоступок был чисто морален (но не больше), так как он совершен
был противголоса чувственной природы, из уважения к нравственному
закону.
Тутприближаются к пострадавшему двое прохожих и начинают
расспрашивать его о беде.Едва открыл он рот, как оба они с
изумлением воскликнули: «Это он! Это тотсамый, кого мы
разыскиваем». И он тоже узнал их и пришел в ужас. Он видит, чтоони
узнали в нем своего заклятого врага и виновника их несчастий, за
которымони гнались, чтобы кровью отомстить ему. «Удовлетворите свою
ненависть и месть,– говорит он, – не помощи, а смерти могу я только
ждать от вас».
«Нет,– отвечает один из них, – дабы ты узнал, кто мы и кто ты,
возьми это платье иоденься. Мы вдвоем поднимем тебя и отнесем туда,
где тебе смогут помочь». – «Овеликодушный враг, – восклицает тот в
умилении, – ты пристыдил меня, тыобезоруживаешь мою ненависть!
Приди в мои объятия и заверши благодеяниеискренним прощением!» –
«Успокойся, приятель, – холодно отвечает тот, – непотому я намерен
тебе помочь, что простил тебя, а лишь потому, что тыстрадаешь». –
«Так бери назад свою одежду, – восклицает несчастный, сбрасываяее с
себя, – будь что будет; лучше погибнуть, чем быть обязанным
спасениемнадменному врагу!»
Онвстает и хочет двинуться в путь, но тут приближается к нему пятый
путник, стяжелой ношей на плечах. «Я столько раз уж был обманут, –
думает пострадавший,– а этот не похож на такого, кто захочет мне
помочь: пусть проходит мимо».
Заметивего, путник немедля снимает свою ношу. «Вижу, – говорит он
по собственномупобуждению, – что ты ранен и силы покинули тебя.
Ближайшая деревня еще далека,и ты изойдешь кровью, прежде чем
доберешься, до нее. Садись на мою спину, ябодро пущусь в путь и
донесу тебя». – «А что будет с твоей ношей, которую придетсятебе
бросить здесь на дороге?» – «Не знаю и не думаю об этом, –
говоритносильщик, – знаю только, что тебе нужна помощь и что я
обязан ее тебеоказать».
Шиллерзавершает эту притчу поучением, объясняя, почему прекрасен
поступок носильщика.«Красота пятого поступка должна заключаться в
той его черте, которой чужды всепредыдущие. Итак: 1) все пятеро
были готовы помочь; 2) большинство избрало дляэтого подходящее
средство; 3) большинство готово было ради этого
пожертвоватькое-чем; 4) некоторые одержали при этом великую победу
над собою. Один из нихдействовал по чистейшему моральному
побуждению. Но только пятый помог безпросьбы и без внутренних
колебаний, хотя это требовало от него жертвы; толькопятый
совершенно забыл о себе и «исполнил свой долг с такой легкостью,
словноим двигал только инстинкт».
Итак,моральный поступок тогда лишь есть прекрасный поступок, когда
совершается какбы по само-произвольному действию природы. На этом
основании Шиллер приходит квыводу, что «максимум совершенства в
натуре человека есть моральная красота;ибо она имеет место лишь
тогда, когда исполнение долга сделалось его природой».
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта
www.portal-slovo.ru