В качестве высшего уровня метотодологии науки выступает философская методология — методология диалектического и исторического материализма, задающая общую стратегию изучения принципов познания и построения категориального аппарата науки. В русле философской методологии развивается марксистско-ленинская концепция личности, которая и определяет систему координат изучения человека в социологии, истории, философии, этнографии, археологии, антропологии, культурологии, семиотике, биологии человека — словом, в любой конкретной области человекознания, в том числе и в психологии.
Роль философской методологии изучения человека с развитием конкретных наук не уменьшается, а возрастает. Любая конкретная наука в зависимости от задач, стоящих перед ней, видит свой объективно существующий пласт проявлений человеческой жизни и по нему порой пытается составить представление о жизни в целом. Так, например, общая биология видит в человеке организм, обладающий рядом особенностей, сближающих человека с любыми другими проявлениями жизни на земле: обмен веществ, наличие генетической программы, передающейся из генерации в генерацию, и т. п. Биология человека ставит своей целью изучение специфических особенностей индивида как представителя вида Homo sapiens, обладающего рядом существенных отличий от любых других биологических видов. Кибернетика — паука о системах и методах управления машинами, живыми организмами — изучает человека как адаптивную саморегулирующую систему, имеющую аналоги как в живой, так и неживой природе. Филология, исследующая, в частности, человека в античной трагедии, рассказывает о герое, не отягощенном бременем внутренних переживаний и сомнений, а совершающем поступки и деяния, предписанные судьбой. Если представить, что специалисты разных конкретных наук поставят своей общей целью выяснить, что же такое человек, то при всех их стараниях целостный, интегративный образ человека так и не возникнет. И дело здесь не только в различии языков науки и процедур исследования, характере задач, стоящих в разных отраслях человекознания. Основная трудность состоит в том, что в каждом объективно существующем предмете конкретной науки о человеке используются лишь элементы некоторого целого, которые иногда выдаются за само это целое: организм, биологический индивид, античный герой становятся опорными пунктами построения единого образа человека. Между тем задача междисциплинарного синтеза представлений о человеке неизменно ставится в науке и вовсе не носит чисто абстрактного познавательного характера. Представители разных отраслей человекознания рано или поздно сталкиваются с необходимостью сотрудничества друг с другом. В одних случаях потребность в таком сотрудничестве очевидна: общая биология и кибернетика взаимно обогащают друг друга, описывая универсальные закономерности регуляции живых систем. В других случаях задача междисциплинарного синтеза — синтеза биологии и искусства — может показаться надуманной. Однако если вспомнить выдающегося флорентийского скульптора Микеланджело, с риском для жизни изучавшего анатомию человеческого организма, то поиск взаимосвязи биологии человека с искусством перестает казаться праздным любопытством.
Интегративную функцию в познании человека выполняет философская методология науки — марксистско-ленинская концепция человека, которая, опираясь на закономерности диалектического и исторического материализма, выделяет развитие человека в природе и обществе как предмет философского познания.
Осознавая интегративную функцию философской методологии, основатели советской психологической науки — вначале Л. С. Выготский и С. Л. Рубинштейн, а затем Б. Г. Ананьев, П. Я. Гальперин, Б. В. Зейгарник, А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия, Б. М. Теплов, Д. Н. Узнадзе — предостерегали от методологической беспечности. При постановке общих вопросов психологии они выходили за рамки конкретной науки и поднимались на уровень философской методологии изучения личности, общения, деятельности, бессознательного, сознания, предмета психологии в целом. В качестве примеров можно привести труды Л. С. Выготского «Исторический смысл психологического кризиса» (1926), С. Л. Рубинштейна «Проблемы психологии в трудах Карла Маркса» (1934), «Человек и мир» (1973), А. Н. Леонтьева «Проблемы развития психики» (1957), «Деятельность. Сознание. Личность» (1975) и др. В одной из последних работ Б. Г. Ананьева «О проблемах современного человекознания» (1977) непосредственно говорится о том, что решение проблемы человека требует выхода за границы психологии. Он выделяет три особенности развития науки, свидетельствующие о зарождении человекознания: «Первой из них является превращение проблемы человека в общую проблему всей науки в целом, всех ее разделов, включая точные и технические науки. Вторая особенность заключается во все возрастающей дифференциации научного изучения человека, углубленной специализации отдельных дисциплин и их дроблении на ряд более частных учений. Наконец, третья особенность современного научного развития характеризуется тенденцией к объединению различных наук, аспектов и методов исследования человека в различные комплексные системы, к построению синтетических характеристик человеческого развития.
Эти особенности связаны с возникновением новых научных дисциплин и соединением посредством их многих ранее далеких одна от другой областей естествознания и истории, гуманитарных наук и техники, медицины и педагогики»[13]. Встречное движение при изучении развития человека в природе и обществе представителей философской методологии и конкретно-научной методологии — обязательное условие прогресса человекознания. Однако такого рода встречное движение лишь тогда становится осмысленным и продуктивным, когда представители конкретных наук опираются на философскую методологию, признавая за ней функцию интегратора, архитектора при строительстве предмета науки и осуществлении междисциплинарных исследований, а философы следят за новыми открытиями в конкретных науках и не подменяют движение идей движением слов. В последнем случае философская методология науки соскальзывает в сферу формальной логики, начиная, например, устанавливать при изучении человека связи между понятиями «человек», «организм», «индивид», «личность», «индивидуальность» по произвольно взятым внешним признакам человека. При этом отчасти улавливается представление о реальных соотношениях, стоящих за этими понятиями, проявлениях развития человека в природе и обществе. Тогда понятие «человек» становится самым широким по объему понятием, графически изображаемым большей окружностью. Понятие «организм» помещается рядом или внутри понятия «человек», выражая биологическое начало в человеке. Понятие «индивид» в зависимости от прибавления к нему эпитетов «биологический» или «социальный» отражает биологические или социально» ролевые характеристики отдельного неделимого представителя человеческого рода. За понятием «личность» сохраняется социальная характеристика человека. Через понятие «индивидуальность» передается представление о биосоциальной природе человека, отличающей одного человека от всех других членов человеческого общества. Подобная логика[14], перечисляющая набор внешних признаков человека и механически соединяющая содержание понятия «человек» путем сложения концентрических кругов разного объема понятий — «организма», «индивида», биологического плюс социального и т. п., — создает иллюзию интеграции между науками и оказывается во власти стереотипного мышления. Тем самым она вступает в противоречие со второй функцией философской методологии — критико-конструктивной функцией (Э. Г. Юдин).
Критико-конструктивная функция философской методологии подвергает сомнению принятые в качестве аксиом, исходных постулатов, предельных категорий достижения науки или мировоззрения определенного исторического периода, которые возводятся в ранг незыблемых, вечно существующих истин. Эти истины, становящиеся фундаментом тех или иных научных учений и мировоззрений, часто превращаются в бытующие в культуре стереотипы, надсознательные установки, схематизмы сознания. Они объединяют сообщества ученых, которые руководствуются ими, переставая давать себе отчет в историко-культурном происхождении этих стереотипов. И только когда развивающееся научное знание приводит к появлению различного рода парадоксов, внутренних противоречий, потока не укладывающихся в старые схемы фактов, в фокус внимания философской методологии попадают постулаты, тормозящие развитие науки. Так, естественность системы Птолемея, утверждающей, что Солнце вращается вокруг Земли, привела к возведению данной системы в ранг мировоззрения и официальной идеологии. Факты, противоречащие этой системе, и прежде всего трудности при ее использовании в разных видах практики, побудили Коперника подвергнуть сомнению сам фундамент птолемеевской системы и лишить Землю положения центра Вселенной.
История психологической науки в этом плане не составляет исключения. В традиционной психологии накопленные новые факты, в частности проявления активности человека, его неосознаваемых влечений, вступили в противоречие с постулатом непосредственности, согласно которому объективная действительность непосредственно воздействует на психику субъекта и однозначно определяет возникающие вслед за этим воздействием проявления его психики и поведения. Постулат непосредственности был выделен Д. Н. Узнадзе в ходе анализа интроспективной психологии сознания к бихевиоризма. В основе постулата непосредственности лежит присущая механистическому детерминизму двучленная схема анализа психики: воздействие на рецепирующие системы субъекта ® ответные явления (субъективные или объективные), вызванные данным воздействием. Наиболее явно постулат непосредственности был выражен в центральной схеме бихевиоризма «стимул — реакция». Принятие постулата непосредственности приводит к тому, что активность субъекта либо выпадает из поля зрения психологов указанных направлений, либо объясняется вмешательством особых субъективных факторов, разных проявлений таинственного личностного начала.
Постулат непосредственности и представлял собой надсознательную установку мышления (М. Г. Ярошевский), которая была характерна для мышления естественных наук, в частности для классической физики и традиционной физиологии. Признание схемы механистического детерминизма — постулата непосредственности — определило то, что представители традиционной психологии, ориентированные в своих исследованиях на переживания отдельного индивида или факты поведения, резко обособили сферу психологической реальности от действительности и оказались либо в замкнутом круге сознания, либо в замкнутом круге поведения, в обоих вариантах человек оказывался изолированным от мира. Только пересмотр исходных надсознательных установок научного мышления психологии мог устранить те препятствия, которые встали на ее пути. Такой пересмотр возможен лишь при выходе за границы эмпирических фактов и специальных проблем конкретной науки и обращении к анализу ее методологических оснований, к философской методологии науки.
Критико-конструктивная функция марксистской методологии сыграла революционную роль в исследовании развития человека, разрушив «методологический изоляционизм» в познании человека и поставив в центр человекознания развитие бытия человека в мире.
Третья функция философской методологии — мировоззренческая и нормативно-аксиологическая функция (И. Т. Фролов, Э. Г. Юдин). Она заключается в идеологической оценке общенаучных и конкретно-научных построений и создании тех идеалов и ценностных норм, которым должен соответствовать образ человека в научной картине мира. Мировоззренческая функция марксистско-ленинской методологии находит свое выражение в разработке тех идеалов, которые заданы представителям конкретных наук.
При игнорировании мировоззренческой функции философской методологии в конкретных науках начинают складываться свои образы «плохого» или «хорошего» человека, принимаемые за натуральные свойства его природы. Так, американский психолог Э. Стауб, например, предваряет исследование личности обсуждением допущений, является ли человек по своей природе изначально «хорошим» или «плохим». Он указывает на разноголосицу мнений по этому вопросу.
Например, Сократ считал, что человек потенциально совершенен и через самопознание может прийти к скрытому в его природе доброму началу. Некоторые философы прошлого полагали, что человек изначально альтруистичен, т. е. он сразу рождается «хорошим». Современные представители гуманистической психологии А. Маслоу и К. Роджерс допускают, что человек по природе «добр», а психотерапия должна помочь более полному раскрытию доброго начала, спрятанного в недрах человека, стремления к любви и творчеству, принятию других людей.
Психологи других направлений, например основатель психоанализа З. Фрейд, придерживались допущения, что человек изначально агрессивен и эгоистичен, а общество обуздывает его эгоистические порывы. Иными словами, человек от природы «плох». Между тем принять ту или иную точку зрения, по мнению Э. Стауба, не позволяет равное количество фактов, свидетельствующих как о проявлениях агрессии, так и о доброжелательности в самом раннем детском возрасте.
Иной подход к «плохой» или «хорошей» природе человека и принадлежит Э. Стаубу, стоящему на позициях социально-бихевиористской концепции обмена социолога и социального психолога Дж. Хоманса. В соответствии с этой концепцией человек в социальной группе блюдет свой интерес: если за его дела ему платят добром, в обмен за это он «добр»; если же он не имеет за них никакой ощутимой прибыли, то он скорее будет в подобной ситуации «плох», чем «хорош», Иными словами, человек по своей природе обладает различными потенциалами, которые под влиянием среды выливаются в эгоистическое или альтруистическое поведение.
Подобные рассуждения служат примером натурализации порождаемых в обществе проявлений личности и подмены в психологии конкретно-исторического изучения личности сугубо нормативно-оценочными понятиями, исходящими из определенного идеала. Своим естественным истоком нормативно-оценочное определение личности имеет употребление термина «личность» в повседневной жизни, где назвать того или иного человека личностью, по сути, часто означает оценить его как нечто исключительное, выдающееся. И в этом есть своя правда и свой предмет исследования для таких отраслей философии, как, например, этика. Но когда нормативно-оценочная характеристика личности проникает из обыденного сознания в психологическое исследование механизмов развития и функционирования личности, она приводит к искажениям представлений о человеке. Например, полученные в психофизиологии индивидуальных различий данные о том, что человек может обладать сильным или слабым типом нервной системы, интерпретируются порой как положительная или отрицательная характеристика данного человека; наличие у человека тех или иных защитных психологических механизмов, срабатывающих в травмирующей ситуации, расцениваются как проявления «слабой» личности; феномены конформного, подчиняющегося мнениям социальной группы, или нонконформного поведения личности в группе, иногда сами по себе оцениваются как «хорошие» или «плохие» качества личности. Известны даже случаи, когда в психолого-педагогических исследованиях в баллах измерялась степень выраженности патриотизма как черты личности ученика старших классов. Подобные ситуации представляют собой грустный, а порой и трагичный пример недопустимого смешения разных уровней методологии, отождествления стратегически ценностных ориентиров формирования личности с изучением характеристик индивидуальности в той или иной конкретной науке. Если исследователь не отдает себе отчета в том, на каком уровне методологии науки он работает, путает общефилософские положения о человеке с конкретными характеристиками человека, то он рискует начать измерять патриотизм и убежденность личности в тех же единицах, что вес или рост индивида. Во всех этих случаях смешиваются идеальные нормативы, моральные эталоны, которым должна следовать личность в обществе, и психологические механизмы, обеспечивающие усвоение и функционирование этих эталонов в реальном поведении личности. В результате подобного наделения «оценочными» характеристиками механизмов развития и функционирования личности в обществе заслоняется их конкретное значение, происходит приписывание «хороших» или «плохих» качеств самой натуре человека. Мировоззренческая ценностно-нормативная функция философской методологии обладает чрезвычайной важностью, так как создание того или иного образа человека в культуре — это действенный инструмент формирования личности человека. Образ человека, которым осознанно или неосознанно пользуется исследователь, влияет на всю его практику работы с человеком и в ряде случаев на реальную подстройку личности под этот образ. В тех случаях, когда конкретная наука — биология, психология, социология, экономика — создает этот образ на своем уровне, представители данных наук всегда должны осознавать, что «образ человека» как джин, выпущенный из бутылки, может перестать слушаться хозяина, подняться на уровень мировоззрения и официальной идеологии, стать нормативным каноном, а затем начать вести свою работу, творя людей по своему образу и подобию.
Науки о человеке, выйдя за пределы лабораторий, оказались заселенными образами «человека-робота», «человека-компьютера», «Homo-gamen» («человека-игрока»), «Homo-consument» («человека-потребителя») и т. п. Один из создателей общей теории систем Л. фон Берталанфи с горечью отмечает, что образ «человека-робота» в западном обществе уже в значительной степени привел к тому, что человек стал «...умственно недоразвитым идиотом, т. е. высококвалифицированным в своей специальности, но во всех других отношениях составляющим собой лишь часть машины»[15]. Аналогично обстоит ситуация и с новой междисциплинарной наукой — социобиологией, изучающей биологические основы социального поведения человека и приводящей к пониманию человека как адаптивного приспосабливающегося существа. Социобиологи обнаруживают новые яркие факты в поведении животных, в том числе и человека, в биологических сообществах. Однако интерпретация этих фактов приводит социобиологов опять-таки к приписыванию агрессии, альтруизма самой натуре человека, «биологизации» общественно-исторических закономерностей, а впоследствии к возникновению социального биологизма как мировоззрения[16].
В психологии в течение многих лет сформировалось несколько образов человека. Один из этих образов — «человек ощущающий», т. е. пассивно воспринимающий мир, некая разумная машина по переработке и потреблению информации. Этот образ рационального человека сложился в интроспективной психологии сознания в прошлом веке. Недавно он был воспроизведен в новом обличьи в когнитивной психологии, которая, пользуясь компьютерной метафорой, рассматривает человека как вычислительное устройство по приему и переработке информации.
Другой образ человека — «человека как вместилища нужд, инстинктов, потребностей» — возник под влиянием идей психоанализа З. Фрейда, В известном смысле человек, по З. Фрейду, — это «человек нуждающийся», который много хочет, но мало может. Многие теории личности, принимали они психоанализ или же отвергали его, исходили в своих представлениях о личности из образа «человека нуждающегося», выводя психологические закономерности личности из исследований динамики реализации и удовлетворения различных потребностей и мотивов. Так, гуманистическая психология, которую ее основатель А. Маслоу назвал «третьим путем» в психологической науке, задав тем самым оппозицию психоанализу и бихевиоризму, не смогла уйти от образа «человека нуждающегося», человека как иерархии потребностей и мотивов.
Еще один образ человека — «человек как система реакций на различные стимулы», «человек реагирующий». Этот образ оправдывался рефлексологическими исследованиями В. М. Бехтерева, работами по физиологии высшей нервной деятельности школы И. П. Павлова и «поведенческой психологией» или бихевиоризмом Дж. Уотсона. При внешнем отличии «человек реагирующий» в бихевиоризме и запрограммированный «ролевой человек» в социологии и социальной психологии по своей ценностно-нормативной характеристике фактически совпадают. В обоих случаях речь идет о человеке-марионетке, послушно реагирующем на внешние стимулы или социальные приказы.
В русле советской психологии, и прежде всего в исследованиях Л. С. Выготского, С. Л. Рубинштейна, А. Н. Леонтьева и Д. Н. Узнадзе, складывался образ «человека-деятеля», человека, порождаемого жизнью в обществе, стремящегося к достижению целей и отстаивающего своими делами определенный социально-исторический образ жизни.
Если исходно принимается образ «человека нуждающегося», то и практика действий с ним будет сведена к разным способам удовлетворения его потребностей и тем самым к формированию его личности как потребителя. Если личность, по меткому выражению Л. С. Выготского, мыслится как «кожаный мешок с условными рефлексами», то воспитание личности сводится к удачному подбору стимулов и подкреплений, на которые будут послушно реагировать живые автоматы. Если же личность — пристрастное активное существо, порождаемое жизнью в обществе, стремящееся к достижению тех или иных идеалов и отстаивающее своими делами определенный социальный образ жизни, то в центре практики воспитания личности станет организация совместной деятельности, сотрудничества между людьми. Будучи вооружена философским мировоззрением, конкретная наука отдает себе отчет в том, из какого ценностного образа человека она исходит в своих исследованиях.
Бытие человека в мире — исходный пункт марксистской концепции человека
Вряд ли будет преувеличением высказывание о том, что современные исследования по психологии личности в марксистской психологии отмечены знаком «коперниковской» революции, произведенной К. Марксом во взглядах на человека. Все более последовательно «коперниковское» понимание человека, ищущее ключ к разгадке феномена личности в процессах развития и функционирования общественно-экономической системы, оттесняет «птолемеевское» понимание человека, которое в поисках специфики человеческой природы замыкается в кругу внутренних переживаний человека или же под поверхностью кожи индивида.
Два принципиально различных пути изучения человека задают две разные системы координат при познании человеческой природы. Центр птолемеевской системы отсчета в познании человека — изолированный, индивид (или индивиды плюс общество, индивиды плюс природа), который может быть наделен сознанием, потребностями, страстями, речью, социальными ролями, быть от природы «плохим» или «хорошим», обладать большей или меньшей степенью животности, заниматься самобичеванием в одиночестве или терять лицо в толпе и т. д.
Центр марксистской системы отсчета — бытие человека в мире, включающее естественноисторический процесс становления человечества в ходе преобразования природы и общества, очеловечивание: мира, поступки человека как одновременно автора и действующего лица своей жизненной драмы, восхождение в истории общества и истории каждого человека к свободной индивидуальности. Еще в «Немецкой идеологии», критикуя попытки объяснить сущность человека из самого себя, вывести ее из набора свойств, этико-антропологических характеристик отдельного индивида или общих для всех индивидов, К. Маркс и Ф. Энгельс писали: «...чтó это вообще за «человек», который рассматривается не в своей исторической деятельности и бытии, а может быть выведен из своей собственной ушной мочки или какого-либо иного признака, отличающего его от животных. Этот человек заключен в самом себе как свой собственный нарыв»[17]. В ходе борьбы с философским, антропоцентризмом также в разных формах звучала режущая слух обыденному сознанию мысль о том, где необходимо искать разгадку человеческой природы: «...человек — не абстрактное, где-то вне мира ютящееся существо. Человек — это мир человека...»[18].
Идеи марксизма о том, что центр изучения человека — это мир человека, что его социальная сущность заключена в ансамбле всех общественных отношений, вступили в противоречие с традиционной логикой понимания человека в обыденном сознании, а также с разными классическими и современными западными философскими течениями — философской антропологией, персонализмом, экзистенциализмом, позитивизмом, структурализмом и др. В таких течениях, как персонализм, философская антропология, экзистенциализм, распространяется миф о том, что в марксизме человека забыли, растворили в социальных ролях, нормах, спрятали в общественно-экономических формациях. Подобного рода критика не видит существенных различий между марксизмом и структурализмом, провозгласившим пробуждение наук об обществе от затянувшегося антропологического сна и поставившим под сомнение сам факт существования и развития личности. По мнению одного из лидеров структурализма Мишеля Фуко, человек неминуемо должен исчезнуть, как исчезает начертанное на прибрежном песке лицо. Философская антропология и ее методологические «родственники» — персонализм и экзистенциализм — при всех различиях едины в одном пункте — в превращении человека вне природы и общества или рядом с природой и обществом в исходный пункт изучения человеческой природы.
Эти направления опираются в своих концепциях человека на родившийся в античные времена стереотип мышления, устойчивый схематизм сознания, представленный старой формулой «Познай самого себя». Как бы ни подкупала эта формула, она стала той надсознательной установкой мышления, которая нацелила на поиски сущности человека в психических внутренних переживаниях или биологических проявлениях. Формула. «Познай самого себя», оказалась ловушкой, в которую попадали мыслители самых разных времен. Казалось бы, что может быть естественней поисков сущности человека в самом человеке. Это так же естественно и видно невооруженным глазом, как то, что Солнце ежедневно всходит и заходит, движется вокруг Земли.
Движенья нет, сказал мудрец брадатый.
Другой смолчал и стал пред ним ходить.
Сильнее бы не мог он возразить;
Хвалили все ответ замысловатый.
Но, господа, забавный случай сей
Другой пример на память мне приводит:
Ведь каждый день пред нами солнце ходит,
Однако ж прав упрямый Галилей.
(А. С. Пушкин. Движение)
Еще с большим упорством и ожесточением, чем гелиоцентрическая система Коперника и Галилея, обыденным разумом не принималась марксистская мироцентрическая система понимания развития человека как истории его бытия в мире. Однако как геоцентрическая система рухнула под напором фактов, так и антропоцентрическая точка зрения на человека не может вырваться из сети опутавших ее реальных противоречий.
Задавая вопрос: «Что такое человек?», различные представители антропоцентрического взгляда как бы рассекают единое поле человеческой, природы на два противоположных полюса — «объективизм» и «субъективизм» в понимании человека. Отсюда возникают парадоксы и противопоставления, за которыми реально стоят противоположности, одновременно отрицающие и предполагающие друг друга (С. С. Батенин, Г, С. Батищев, И. С. Кон). Человек оказывается «вещью среди вещей, частью природы или/и надприродным «единственным» духовным субъектом»; «животным и/или социальным существом»; «пассивным рабом обстоятельств и прошлого опыта, марионеткой социальной среды и/или активным, свободным творцом»; «родовым обезличенным носителем общественных отношений и/или самобытной несравнимой индивидуальностью». Эти же противоречия выступают в несколько иной форме при постановке вопросов: «человек и/или природа», «человек и/или общество», «человек и/или мир», «общественное и/или индивидуальное» и т. д. Уже по самой постановке эти вопросы нацеливают на ответы по типу «да» или «нет» («да» — животное; «нет» — общественное существо и т. п.); на поиск решения этих вопросов либо только в мире (природе, социальной среде), либо только в самом противопоставленном миру человеке, либо, наконец, в механическом «включении» человека в мир, в обрастании его социальной средой.
Последний компромиссный вариант ответа на указанные вопросы является наиболее распространенным. При этом нередко в философии, социологии и психологии пытаются дополнить «субъектную» и «объектную» картину представлений о личности человека, совместить представление о личности как объекте и личности как субъекте социального процесса. Полученная в результате такого сложения двух изолированных реальностей картина остается «двоящимся изображением» (В.Е. Кемеров). «Следствием этого является обособленное рассмотрение личности как психики в психологии, как участника социального взаимодействия (изъятого из объективных отношений) — в социологии, как вещи и силы — в экономической науке и т. д. Происходит не просто выделение различных аспектов изучения личности как специальных объектов конкретных наук, естественное для развития теоретического познания, а обособление и даже фетишизация изолированных друг от друга сторон и свойств конкретного бытия личности. Это оборачивается теоретическим отчуждением ее предметного существования от ее психического мира, ее способностей — от ее потребностей, ее социальных ролей — от ее влечений и устремлений. Отдельные аспекты личностного бытия превращаются в независимые абстракции»[19].
В психологии «двоящееся изображение» человека стало одной из предпосылок распространенного разделения психологии на психологию личности и безличную психологию познавательных процессов. С разделением на естественнонаучное «объектное» описание человека и «субъектное» описание человека как неповторимой индивидуальности в психологии личности связано также восходящее к исследованиям немецкого философа В. Виндельбанда противопоставление номотетических естественных наук о природе и идеографических исторических наук о культуре. Номотетические естественные науки изучают общее повторяемое типичное в различных явлениях, в то время как идеографические исторические науки имеют дело с неповторимыми явлениями, которые из-за своей исключительности в принципе не могут быть описаны с помощью тех или иных общих закономерностей. Известный американский психолог Г. Оллпорт заимствовал предложенное В. Виндельбандом разделение на идеографические и номотетические законы, предложив разграничивать законы, описывающие уникальные случаи поведения отдельной личности, и законы, позволяющие предсказывать типичное в поведении всех людей. Впоследствии это разграничение номотетического и идеографического подходов при изучении личности оказало серьезное влияние на возникновение пропасти между психологией индивидуальных различий и психологией личности.
С «двоящимся изображением» личности приходится сталкиваться не только методологам науки, но и практикам, имеющим дело с вопросами эффективного управления различного рода фирмами и корпорациями. Так, специалисты в области управления Т. Питере и Р. Уоттермен замечают, что рационалистический подход к человеку при управлении предприятиями малоэффективен, так как он слабо учитывает противоречия, присущие человеческой природе. Они указывают, что человек, будучи продуктом своей среды, весьма чувствителен к поощрениям и взысканиям; но человеком движут сильные внутренние импульсы. Человек нуждается в учреждениях, которые помогут ему приобрести смысл жизни; вместе с тем он старается прослыть независимым и ему нужно ощущать себя хозяином своей судьбы. Если та или иная компания хочет добиться успехов, то ей придется считаться с этими и многими другими противоречиями человеческой природы, учитывать рациональные типичные и иррациональные непредвиденные поступки личности. Столь пристальное внимание Т. Питерса и Р. Уоттермена[20] к противоречиям в человеческой природе иллюстрирует то, что в выходе за рамки «двоящегося изображения» человека нуждаются не только философы, но и практики, пытающиеся учесть в своей работе межличностные отношения, ординарность и неординарность личности. Они в реальной деятельности ощущают последствия, к которым приводит птолемеевская антропоцентрическая парадигма мышления о человеке, реально изучающая «человека вне мира», и «мир вне человека».
Ни мир сам по себе, ни человек сам по себе, а «мир человека», бытие человека в мире становятся в марксизме основой исследования социально-деятельностной природы человеческого существования. Понимание человека как «мира человека» коренным образом меняет лицо психологической науки. Внешне психология оказывается как бы утратившей свои излюбленные проявления внутреннего мира субъективных переживаний. В действительности же она перестает быть той психологией, о которой с пренебрежением отзывался Ф. М. Достоевский, прося не называть его психологом, поскольку он является реалистом. Строящаяся на методологическом фундаменте марксизма, психология, быть может, действительно утратит искусственные «лабораторные миры», населенные ощущениями, реакциями, блоками переработки информации. Взамен она приобретет нечто гораздо большее — «мир человека», станет той психологией, о которой К. Маркс писал: «...история промышленности и сложившееся предметное бытие промышленности является раскрытой книгой человеческих сущностных сил, чувственно представшей перед нами человеческой психологией, которую до сих пор рассматривали не в ее связи с сущностью человека, а всегда лишь под углом зрения какого-нибудь внешнего отношения полезности, потому что, — двигаясь в рамках отчуждения, — люди усматривают действительность человеческих сущностных сил и человеческую родовую деятельность только во всеобщем бытии человека, в религии, или же в истории в ее абстрактно-всеобщих формах политики, искусства, литературы и т. д. ...В обыкновенной, материальной промышленности (...вся человеческая деятельность была до сих пор трудом, т. е. промышленностью, отчужденной от самой себя деятельностью) мы имеет перед собой под видом чувственных, чужих, полезных предметов, под видом отчуждения, опредмеченные — сущностные силы человека. Такая психология, для которой эта книга, т. е. как раз чувственно наиболее осязательная, наиболее доступная часть истории, закрыта, не может стать действительно содержательной и реальной наукой. Что вообще думать о такой науке, которая высокомерно абстрагируется от этой огромной части человеческого труда и не чувствует своей собственной неполноты, когда все богатство человеческой деятельности ей не говорит ничего другого, кроме того, что можно выразить одним термином «потребность», «обыденная потребность»?[21] Идея Маркса о психологии как непрочитанной книге произведенного человеком мира предвосхитила оценку психологии рядом известных ученых XX в. В. И. Вернадский непосредственно говорил о том, что в своем развитии человечество уже вступило и переживает психозойскую эру. В современной семиотике ведутся исследования мира человека как смыслового пространства личности. Историки, археологи и этнографы пытаются проникнуть в «мыслительные структуры» личности, строят картины мира человека других культур и эпох[22]. Представители всех этих наук так или иначе начинают обращаться к психологии, но именно к психологии «мира человека». Открытую книгу такой психологии могут прочесть историки, этнографы, социологи, археологи, антропологи, педагоги, сделавшие вместе с психологами бытие человека в мире точкой отсчета при изучении развития человека в природе и обществе.