- Lektsia - бесплатные рефераты, доклады, курсовые работы, контрольные и дипломы для студентов - https://lektsia.info -

Глава третья. Поцелуй со вкусом беды.



However far away I will always love you,
However long I stay I will always love you,
Whatever words I say I will always love you,
I will always love you

The Cure "Love Song"

 

Крис отлично знает, что спит и видит сон: небо цвета спелой вишни может быть только в его видениях, которые берут своё начало ещё в детстве. Впервые он увидел такое небо много лет назад, будучи ребёнком: было ли это знаком роковой встречи, кардинально поменявшей его жизнь?

Парень медленно бредет по заросшей высокими травами тропке, ведущей в бесконечность поля, где каждый листик режет глаз серовато-белой окраской. Алые небеса и раскинувшийся до горизонта серебряный океан буйных трав – странное сочетание, хотя теперь он всё реже задумывается о здешней цветовой гамме. Есть вещи куда более необычные, ему ли не знать?

На самом деле, первая встреча с Чунменом произошла именно здесь, а вовсе не в реальности. Крису было всего десять. Чунмен же уже тогда навечно застыл двадцатилетним... Он ничего не говорил, только смотрел – пристально, заглядывая в самую душу, срывая с неё все покровы. Это могло здорово напугать, но отчего-то Ифань совсем не чувствовал страха, только жгучее любопытство, смешанное с робким желанием коснуться дивного незнакомца. Раз за разом он встречал его в своих снах – и раз за разом они молча смотрели друг на друга, будто прощупывали почву перед столкновением. И та ночь, когда Чунмен впервые заговорил, была страстно желанной. Крис тонул в нежном голосе, ему было всё равно, о чём он говорил – лишь бы не прекращал звучать и дарить сладостное томление в области груди, там, где бьётся сердце.

Когда Крису исполнилось четырнадцать, он понял, что влюбился в образ из снов, наивно полагая, что тот целиком и полностью выдуман только лишь его подсознанием. Чунмен не переубеждал его. Зачем? Тогда это было лишено смысла, ибо Крис не был готов принять его как часть реальности, а не идеальной фантазии. Чунмен позволял касаться себя – осторожно и невинно, но вскоре этого стало недостаточно. Словно хочешь вдохнуть, а воздуха катастрофически не хватает. Эта настороженная игра не могла длиться вечно: Чунмен подарил Крису первый поцелуй, отравивший его раз и навсегда.

На свой восемнадцатый день рождения Крис познал и более чувственные плотские удовольствия. Ему никогда не забыть, как жарко Чунмен стонал и выгибался в его руках, так, как не может стонать и выгибаться ни один человек на свете. Этот сон воспринимался и ощущался куда острее и ярче реальности; Крис желал остаться там навечно.

После этого Чунмен пропал на два года, которые в личном ощущении времени Криса растянулись на пару сотен лет. Он никогда не позволял своим тайным и нежно лелеемым грёзам вторгаться в действительность: внешне оставался таким же, как и раньше, но в душе страдал от невозможности вновь увидеть свою вишневоволосую страсть. Но ведь глупо мучиться из-за снов? Он приучил себя к мысли, что просто повзрослел и утратил необходимость в выдуманной любви, ведь вокруг много настоящих девушек и парней, состоящих из плоти и крови, а не из неверной ткани туманных видений.

Но когда ему исполнилось двадцать, он встретил Чунмена наяву.

Случайное – с точки зрения Криса, но никак не Чунмена – столкновение в ночном клубе, закончившееся диким сексом за углом здания. Крис ничего не спрашивал, принял факт существования своей потаенной любви как данность, а всё потому, что слишком изголодался по его чарующему голосу и ещё более чарующим стонам, бесстыдным глазам и гибкому телу, что каждый раз отдавалось, словно в первый раз... Полное помрачнение рассудка, иначе не скажешь – Ифань сходил с ума, а Чунмен пил его любовь, как иные пьют хорошее и дорогое вино.

Но постоянно находиться под гнётом таких страстей – невероятно трудно. Нельзя жить с постоянно зашкаливающим уровнем эмоций – велика вероятность сломаться, с треском развалиться пополам... Крис понял, что Чунмен иссушает его, выпивает до дна. И попытался сбежать – от него, от собственных чувств, от ощущения, будто жизнь расползается, как шаткий карточный домик под легким напором ветра.

Получилось ли?

Крис знает, что ему лучше проснуться, но, к сожалению, не может сделать этого по собственному желанию. Сон приходит и уходит, когда вздумается; парень не откроет глаза, пока очередной сюжет не будет завершён.

- Ты снова проникаешь в мои сны?

- Ты сам впускаешь меня.

Чунмен стоит поодаль, словно не решается приблизиться. Губы Криса кривятся в усмешке: на самом деле это существо не знает таких слов как «нерешительность» или «стеснение». Перед кем оно ломает комедию? Ифань ненавидит самого себя... Так трудно обозначать Чунмена словами «это существо».

- Я больше не хочу быть с тобой. Зачем мне впускать тебя?

- Врёшь.

Вишневые волосы, вишневые губы... Крису кажется, будто и в венах у Чунмена течёт вовсе не кровь, а сладкий вишневый сок.

- Зачем мне врать?

- Ты просто боишься.

- Я не хочу уходить с тобой. Да, я боюсь. Боюсь, что вся моя жизнь полетит к чертям только лишь из-за слепящей глаза страсти к существу, которое меня использует.

Крис сотни раз кричал о своей любви; Чунмен всегда молчал.

- Ты обижен на меня.

- Я слишком влюблён в тебя.

Неужели Чунмен действительно вздрогнул? Крис изнывает от желания прикоснуться к нему, покрыть поцелуями его лицо, нежно гладить мягкие волосы, сжимать тонкие пальчики и вдыхать пряный аромат его совершенного тела.

Он боится сорваться.

Чунмен хочет что-то сказать, но Крис быстро перебивает его, потому что любые сказанные им слова могут подорвать всю решимость расстаться:

- Зачем Бэкхён крутится возле Чанеля? Скажи ему, пусть отстанет.

- Я не могу приказывать Бэкхёну. Он всегда был... себе на уме. Твой друг пришелся ему по нраву. Боюсь, уже поздно что-либо менять.

- От таких, как вы, одни беды, - сквозь зубы шипит Крис. В его голосе – нескрываемая горечь.

- Крис...

- Уходи. Просто уходи...

- Хорошо. Но напоследок...

Чунмен оказывается совсем близко: Крис чувствует его дыхание и закрывает глаза. Это чувство никогда не покинет его... Мягкие губы – вишневые – ласково целуют, даря почти болезненное удовольствие. Никакой первобытной дикости и страсти – только невыносимая нежность.

Чунмен исчезает, растворяется, пропадает в серебряных травах и алых тучах.

Крис остаётся. Осторожно прикасается кончиками пальцев к своим губам.

Просыпается.

Плачет.

***

Чанелю кажется, будто ситуация меняется пугающе быстро: если раньше он не сводил глаз со своего друга, то теперь сам Крис тенью следует за ним по всем коридорам, ястребиным взглядом озирая окрестности и выискивая притаившихся вокруг врагов.

- Может быть, ты ещё и за ручку меня возьмешь?

- А можно?

Они смеются – легкий проблеск расслабленности среди искрящегося напряжения. Но только проблеск.

Крис не говорит, что именно заставляет его нервничать, но Чанель не дурак: имя Бэкхёна так и вертится на самом кончике языка, готовое в любой момент сорваться и повиснуть в воздухе. Это кажется очень глупым, ведь он не провёл с этим парнем и десяти минут. Но почему же воспоминания о нём навязчиво крутятся в голове и отказываются рассеиваться? Стоит Чанелю хоть на секунду закрыть глаза, цветные пятна перед глазами тут же складываются в тот странно притягательный образ: внимательные глаза, кончик языка на влажных розовых губах, играющие со стаканом пальцы. Да, Бэкхён, несомненно, красив, но этого явно недостаточно, разве нет?

- Я не думаю о нём.

Эти слова обращены к Крису, но они оба не верят в их искренность. Крис знает, как подобные Бэкхёну могут очаровывать, а Чанель находится в стадии раздражающих сомнений по поводу собственной адекватности. Он никогда не отличался влюбчивостью, поэтому сложившаяся ситуация видится совершенно неприемлемой. Да только отныне Чанель не хозяин своим собственным мыслям.

- Крис, я не нуждаюсь в том, чтобы за мной ходили по пятам.

- Ты же за мной ходил.

- Ты с катушек слетал, а я пока ещё держу себя в руках и не собираюсь прыгать в омут с головой.

Ифань сердито хмурится, а Пак неожиданно представляет ждущего его на самом дне Бэкхёна, после чего начинает сомневаться в том, что не прыгнул бы. Стоп! Что это за мысли?!

- Пак Чанель, возьми себя в руки, - тихо бормочет себе под нос, так, чтобы не услышал Крис. Им не нужны лишние проблемы, а в том, что Бён Бэкхён является стопроцентной проблемой, он даже не сомневается.

Но когда парень осознает, что на очередной паре вместо того, чтобы заканчивать портрет Криса, тщательно выводит на листе линии, складывающиеся в портрет Бэкхёна, это становится последней каплей. Он со злостью сминает бумагу, ломает карандаш и подчёркнуто не замечает обеспокоенного взгляда друга. Противное чувство собственной беспомощности хлёстко бьёт по обнаженным нервам, вынуждая тихо беситься и называть себя идиотом. Если его так корежит от одной единственной короткой встречи, то что же тогда чувствует Ифань?

Чанель не хочет об этом думать.

Во время короткого перерыва он устало бредет в библиотеку, радуясь, что неугомонный Чонин буквально отодрал от него Ифаня, подарив возможность хоть немного побыть в одиночестве. Нет, рядом с Крисом по-настоящему хорошо, надежно и правильно, но в свете последних событий ему как никогда необходимо уединение. Наверное, им обоим необходимо.

В библиотеке полноправно властвуют запустение и тишина. Чанель с облегчением вздыхает и проходит вдоль полок, рассеянно глядя на корешки в поисках нужной книги. Пахнет пылью и бумагой – замечательно умиротворяющее сочетание. В детстве они с Крисом очень любили подолгу зависать в библиотеке, представляя себя учёными-авантюристами на манер Индианы Джонса, ищущими ответы на всевозможные загадки мироздания в Богом забытом архиве, наполненном бесценными древними манускриптами. Сейчас, конечно, Чанель уже слишком взрослый для подобного бегства от реальности, но воспоминания навевают улыбку. Было время... Парень замечает необходимый учебник и уже протягивает руку, но замирает, испуганный прикосновением.

По его шее, едва касаясь кожи, скользят прохладные пальчики, и будь он проклят, если не знает, кто сейчас стоит за его спиной.

Пальцы вызывают пробежавшийся по спине холодок, а горячее дыхание прямо в затылок напрочь сметает все защитные барьеры. Чанель хочет обернуться, но почему-то боится.

- Ты слишком напряжен.

На плечи ложатся изящные ладони, от одного вида которых Паку становится дурно. О боги, эти пальцы... Этот запах... Бэкхён слишком хорош, чтобы быть обычным человеком.

- Кто ты? – вопрос слетает с губ прежде, чем Чанель осознает, что к нему возвращается способность говорить.

- Я – твоя беда.

Бэкхён кажется маленьким и хрупким, но ему без труда удается вынудить остолбеневшего Чанеля повернуться к себе лицом. Они недолго смотрят друг другу в глаза: влажно поблескивающие губы оказываются слишком близко, и Пак уже не понимает, кто кого целует, просто отправляет возмутившийся было разум в глубокий нокаут. Во рту появляется слабый привкус крови: острые зубки Бэкхёна прокусывают чувствительную кожу.

Это вкус беды.