Ранчин А. М.
ИсторикП.М. Бицилли, исследовавший средневековую историографию и
истоиософию Запада, заметилв них господство “убеждения в вечной
повторяемости исторических событий, такчто в сущности одно и то же
всегда возобновляется, и этим достигается полная“гармония” между
великими историческими периодами” (Бицилли П.М.
Элементысредневековой культуры. СПб., 1995. С. 166). Это наблюдение
в полной мересправедливо и для древнерусского летописания.
Многочисленные примерысоотнесения событий, проявляющиеся в
сравнениях деяний правителей прошлого инастоящего, содержит
“Повесть временных лет” (далее сокращенно — ПВЛ). Наиболеезначимые
уподобления и аналогии обнаруживаются в повествовании о
крещенииРусской земли князем Владимиром Святославичем. Это
естественно, так каккрещение для летописца является событием,
преображающим Русь, первоистоком еесовершенно новой, христианской
истории. Деяние Владимира, согласно христианскимвоззрениям,
отраженным в ПВЛ, определяет судьбу Руси — и в этом
отношенииприравнивается к выбору Константина равноапостольного,
просветившего Римскоецарство Христовой верою. “сюжетным центром,
событийной кульминацией Повестивременных лет, конечно же, служит
история крещения Руси” (Виролайнен М.Н. Автортекста истории:
Сюжетосложение в летописи // Автор и текст: Сборник
статей[Петербургский сборник. Вып. 2]. СПб., 1996. С. 39).
ПВЛ— летописный свод, в написании которого участвовало несколько
книжников второйполовины XI – начала XII в.; тем не менее,
интерпретация ее как единого, целостноготекста вполне оправданна.
Именно так она должна была осознаваться (иосознавалась)
древнерусскими книжниками: свидетельством этому является ивключение
имени Нестора как автора в заглавие Хлебниковского списка,
сохранившего,как принято считать, текст позднейшей (не
несторовской), третьей редакции ПВЛ, иотношение русского летописца
XV в. к другому книжнику – к “великому СеливеструВыдобыжскому”
(нелицеприятному и неподкупному свидетелю, занесшему в свой
труд“вся добраа и недобраа”, ничего “не украшая”) как к составителю
ПВЛ в целом(ПСРЛ. Т. 11. СПб., 1897. С. 211). На оправданности
такого исследовательскогоподхода к ПВЛ настаивал И.П.Еремин в своей
книге “”Повесть временных лет”:Проблемы ее историко-литературного
изучения” (Л. 1947. С. 9); относительнонедавно его аргументы были
повторены А.А.Шайкиным (Шайкин А.А. “Се повестивременьных лет...”:
От Кия до Мономаха. М., 1989. С. 11, 211-212).
ИменованиеВладимира Святославича новым Константином содержится в
некрологической статьеПВЛ под 6522 (1015) г.: “Се есть новый
Костянтинъ великого Рима, ижекрестивъся сам и люди своя: тако и сь
створи подобно ему” (Повесть временныхлет. Изд. 2-ое, испр. и доп.
СПб., 1996. (Серия “Литературные памятники”). С.58. Далее ПВЛ
цитируется по этому изданию с указанием страниц в тексте. ПВЛ
идругие славянские тексты цитируются в упрощенной орфографии.).
Этосопоставление проводится уже в древнерусских текстах XI в.,
созданных ранее, чемПВЛ: трижды уподобляется русский правитель
римскому императору в “Памяти ипохвале князю русскому Владимиру”
Иакова мниха; сравнивает Владимира сКонстантином и митрополит
Иларион в “Слове о Законе и Благодати”.
Параллель“Владимир — Константин Великий”, содержащаяся в этих
текстах, неоднократноистолковывалась исследователями как
формальная, поверхностная. Так, ещеМ.И.Сухомлинов, сопоставляя
версии обращения в христианство императораКонстантина в Хронике
Георгия Амартола и Владимира в ПВЛ, заметил: “Вероятно,
чтениехроники или другого подобного ей произведения дало
возможность русскому авторусделать такое сравнение своего князя с
греческим иператором: “се есть новыйКостянтин великаго Рима, иже
крестивъ ся самъ и люди своя: тако и сь створиподобно ему” . Но
разве только в этом сравнении и выразилосьзнакомство писавшего о
жизни и крещении Владимира с византийскими хронографами.В других же
обстоятельствах принятие христианской веры Константином, поописанию
Амартола, и св.Владимиром, по описанию летописца,
руководимогодомашним источником, представляет более различия,
нежели сходства, а последнеезаключается в самых событиях, а не в их
изложении.
ИКонстантин, и Владимир поражены болезнью пред крещением, и
исцеляются от неепри совершении таинства; но болезни их различны.
Совершенно иначе, какизвестно, описаны в нашей летописи болезнь и
исцеление Владимира” (СухомлиновМ.И. О древней русской летописи как
памятнике литературном. СПб., 1856. С.97-98). О поверхностности
аналогии “Владимир — Константин” писал спустя болеечем сто лет
после М.И.Сухомлинова иеромонах Иоанн Кологривов: “ Вих (княгини
Ольги и князя Владимира. — А.Р.) агиографическом образе быть
можетсильнее всего отражается Константинопольское влияние. Автор,
писавший их“похвалу”, подчеркивал у них сходство со святыми
императором Константином иматерью его Еленой, из биографий которых
он и заимствовал титул“равноапостольных”. Монах Иаков, перу
которого принадлежит древнее похвальноеслово князю Владимиру и
княгине Ольге, называет их даже “новойЕленой” и “новым
Константином”. Но по существу это — всего лишь наивноевыражение
патриотизма автора, стремящегося показать, что русская земля
любимаБогом и что она тоже выдвинула христианских князя и княгиню,
достойныхсравнения с великим Константином и его матерью. Если
оставить в стороне этиотдельные религиозные обороты речи, то данный
документ показывает нам образкнязя, весьма отличный от византийских
образов святых императора и императрицы”(Иоанн (Кологривов),
иеромонах. Очерки по истории русской святости. Siracusa, 1991.С.
64-65).
Такаяинтерпретация, действительно, имеет определенные основания:
безусловно, сходнаяроль римского императора и русского князя как
крестителей своих стран длядревнерусских книжников была достаточным
мотивом, чтобы провести аналогию междуВладимиром и Константином
Великим. Между прочим, “необходимо думать, чтопразднование было
установлено” князю Владимиру “не как чудотворцу, а
какравноапостольному крестителю Руси, при чем мог быть имеем в виду
примерКонстантина Великого” (Голубинский Е. История канонизации
святых в Русскойцеркви. М., 1998 [репринт изд.: М., 1903]. С.
65).
Подобноеже сходство между римским императором и князем
Борисом-Михаилом, крестителемБолгарии, позволило
константинопольскому патриарху Фотию прибегнуть куподоблению
болгарского правителя Константину Великому: Борис-Михаил,
“возносящийсяк свету благочестием” и делами, приближается, как
пишет Фотий, к Константину, иФотий призывает князя новокрещенной
страны подражать святому императору ромеевв помыслах и намерениях и
хранить нерушимой христианскую веру. Однако историякрещения
Бориса-Михаила и обращения в христианство Константина Великого (ни
вверсии Евсевия Памфила, ни в версии Констанинова жития, отраженной
у ГеоргияАмартола) совсем непохожи.
Такимобразом, уподобление древнерусскими книжниками Владимира с
Константину Великомуеще не свидетельствует о сходстве семантики,
содержащейся в текстах, посвященныхрусскому князю и римскому
императору. Тем не менее, некоторые исследователипытались выявить
эту общую семантику. Развернутый сопоставительный анализверсии о
крещении Владимира, изложенной в ПВЛ (так называемой
“Корсунскойлегенды”), и легендарной биографии Константина,
представленной в его житии, былпроведен недавно М.Б.Плюхановой.
Исследовательница пришла к выводу: “Корсунскаялегенда — сюжет о
становлении христианского властителя, имеющий аналогии в самом
житии Константина и Елены. Владимир берет город (по
мнениюШахматова, Корсунь в легенде — субститут Царьграда), вступает
в брак с царевной,крестится, излечивается от болезни. Каждый из
этих мотивов является условиемдругого и символически тождественен
любому другому. В житии Константина из всехперечисленных мотивов
редуцирован только мотив брака” (Плюханова М. Сюжеты исимволы
Московского царства. СПб., 1995. С. 120). Развивая мысль
М.Б.Плюхановой,М.Н.Виролайнен отмечает изоморфность сюжетов
повествования о крещении Владимираи другого рассказа ПВЛ — сказания
о завоевании Владимиром Полоцка и опринуждении полоцкой княжны
Рогнеды вступить с ним в брак (Виролайнен М.Н.Автор текста истории.
С. 38-40). Между тем, сходство историй крещения Владимираи
Константина, а также повествований о взятии Владимиром Полоцка и
Корсуняявляется не столь существенным и полным (хотя на глубинном
уровне все они —трансформации одной мифологемы).
Сопоставимсначала Корсунскую легенду с рассказом о Константине в
составе хроники ГеоргияАмартола. Предпочтение этого источника житию
Константина в данном случае оправдано,так как ПВЛ ссылается именно
на хронику Амартола и структура летописногоповествования ближе к
произведению византийского хрониста; впрочем, рассказ оКонстантине
у Амартола восходит к версии жития.
УАмартола рассказывается о болезни Константина (его тело
покрывается струпьями)и о совете “идольскых иереев” для исцеления
омыться в купели кровью младенцев.Император отвергает нечестивое
“антикрещение” — деяние, достойное второгоИрода. Явившиеся во сне
апостолы Петр и Павел указали Константину на некоегоСильвестра
(“Селивестра”), который излечит его силою “божествьнаго и
спаснагоисточника, въ немьже коупавъся не точью телесное сдравье
приимеши, но ид(у)шевное яко паче” (Истрин В.М. Книгы временьныя и
образныя Георгия Мниха.Хроника Георгия Амартола в древнем
славяно-русском переводе. Пг., 1920. Т. I.С. 331. Далее хроника
цитируется по этому изданию с указанием страниц втексте.). Епископ
Сильвестр крестит Константина в купели, и императоризлечивается. С
божественной помощью, после видения креста, Константинпобеждает
своего соперника язычника Максенция (“Максеньтия”), который тонет
вреке. Владимир же, согласно летописи, выступает в поход на
христианский(принадлежащий Византии)город Корсунь, будучи еще
язычником (хотя изадумавшемся о принятии христианства); он
побеждает благодаря помощикорсунянина Анастаса, а не явленной в
знамении божественной воле. После падениягорода Владимир требует
отдать ему в жены сестру императоров Василия иКонстантина и
получает согласие при условии принятия им христианской веры;однако
и здесь князь медлит, и лишь поразившая его болезнь (слепота) и
советневесты Анны понуждают ослепшего правителя быстрее креститься.
Корсунь жевозвращается Ромейской империи в качестве вена.
Русский“новый Константин”, осаждающий Корсунь, в изображении
летописца совсем непохожна победителя Максенция. К крещению
Владимира приводит не твердо принятоерешение, а цепь внешне
случайных и не связанных друг с другом событий. Влетописном
рассказе под 6494 (986) г. повествуется о приходе к
Владимируболгар-магометан, пытающихся обратить князя в свою веру;
затем содержитсяпространная речь грека (так называемая “Речь
философа”), изложившего русскомуправителю учение христиан.
Склоняясь к христианству, Владимир, однако же, решаетиспытать,
какая вера лучше. Рассказ об испытании вер внесен в летопись
подследующим, 6495 (987) г. Владимир убеждается в превосходстве
религии, исповедуемойгреками. Летописец не указывает прямо на
причинно-следственные связи междувыбором веры и походом на Корсунь,
отнесенным в ПВЛ к 6496 (988) г.Интерпретация этого похода как
своеобразного завоевания веры принадлежитисследователям; сам же
летописец не раскрывает код, применяемый в повествованиио крещении
Владимира. Намерения князя в летописи неясны: он не объявляет ни
опринятии новой веры как о цели похода, ни о политических мотивах
осады Корсуня,ни о своих матримониальных планах. Требование выдать
за него царевну Аннуформулируется Владимиром только после падения
Корсуня. Намерение Владимираблагодаря взятию Корсуня облегчить труд
религиозного просвещения Русской земливыражено в другом памятнике,
в “Памяти и похвале князю русскому Владимиру”.Этот же мотив
встречается и в житиях Владимира. Так, тексты жития такназываемой
краткой проложной редакции свидетельствуют :“поиду въ землю их
ипленю грады ихъ и обрящю учителя да еже умысли, то и створи”,
аналогичноеизвестие есть и в переработках распространенного жития и
в ее позднейшейпеределке (Серебрянский Н. Древнерусские княжеские
жития: Обзор редакций итексты. М., 1915. С. 14, 18-19, 23-24
(второй пагинации)).
НоВладимир, по версии “Памяти и похвалы “, крестился задолго до
осадыКорсуня; поступки же его в Корсунской легенде не могут быть
так истолкованы:князь сам медлит креститься. В этом отношении
рассказ об осаде Корсуня резкоотличен от повествования о сватовстве
Владимира к Рогнеде, которое строится помодели: “сватовство —отказ
— взятие города — принуждение к браку”; завоеваниеПолоцка имеет
очевидные причину и цель. Рогнеде, неразумным отказом и
насмешкойнад “робичичем” Владимиром навлекшей гибель на отца и
братьев и повинной вразорении Полоцка, противопоставлена мудрая
Анна, браком с Владимиром спасающаяЦарьград и обращающая язычника в
истинную веру. Роль Рогнеды пассивна: онажертва Владимира, своим
отказом пробуждающая в нем ярость и жестокость; рольАнны —
деятельная: она спасительница, наставница русского князя в
вере.Подобным образом и блудник язычник Владимир, муж Рогнеды,
контрастирует сВладимиром-христианином, супругом Анны.
Отказлетописца от объяснения поступков Владимира, по-видимому, не
случаен.Побуждения Владимира укрыты тайной, не названы, ибо для
летописца сама ситуацияего обращения таинственна и неизъяснима; но
за необозначенными смутными мыслямии чувствами князя угадывается
божественная, провиденциальная воля, ведущая кневедомой Владимиру
цели. В отличие от неоспоримого торжества победителяхристианина
Константина над Максенцием победа язычника Владимира над
Корсунемнеоднозначна. (На самом деле Константин крестился только
перед смертью. Но длябытования на Руси его легендарной биографии,
отраженной в хронике ГеоргияАмартола, соответствие реальным фактам
не было существенным.) Город сдаетсяВладимиру благодаря помощи
русскому князю корсунянина Анастаса: ни мужествоосаждающих, ни
доблесть их предводителя, ни божественное покровительствоВладимиру
в рассказе ПВЛ не отмечены; победа не является доблестной, в
отличиеот описанных в ПВЛ походов Владимирова отца Святослава.
Принятие христианствавоплощается в “завоевании” “трофеев” новой
веры: Владимир переносит из Корсуняи передает в кафедральный храм
Руси — Десятинную церковь — мощи святогоКлимента, епископа
Римского, и его ученика Фива.
Насамом деле обретенные Константином Философом и положенные в
Корсуне-Херсонесемощи не были останками Климента Римского; но и сам
Константин, и Римскийпрестол, и древнерусские книжники были
убеждены в их принадлежности третьемуепископу Рима. Константином
Философом были составлены два слово на обретениемощей Климента
(отразившиеся в славянской и в латинской письменности) и
гимнРимскому епископу. Часть мощей Климента Римского была
перенесена в 867 или в 868 г. в Рим Константином и Мефодием, глава
хранилась в Корсуне, откуда ее и перенес в Киев ВладимирСвятой.
Перенесение мощей Климента Владимиром в Киев соотносило русского
князяс первоучителями славян. (Об обретении мощей Климента Римского
Константином иМефодием см., например: Сказания о начале славянской
письменности. М., 1981. С.117-119, прим. 12-14 к Житию Константина,
примеч. Б.Н.Флори; Бернштейн С.Б.Константин-Философ и Мефодий:
Начальные главы из истории славянскойписьменности. М., 1984. С.
69-73, 99-100).
Перенесениемощей святого Климента в религиозном сознании Киевской
Руси, несомненно, осознавалоськак установление символического
преемства по отношению к Риму — не как кстолице империи, но как к
святому апостольскому городу — и римской епископии.Свидетельством
тому является и созданное в XI в. “Слово на обновлениеДесятинной
церкви”, и поставление в митрополиты Климента Смолятича в 1147 г.
“главою с(вята)го Климента” без хиротонии Константинопольского
патриарха (см.: Полноесобрание русских летописей. Т. II.
Ипатьевская летопись. М., 1998. [Репринтизд.: СПб., 1908]. Стб.
241).
В“Слове на обновление Десятинной церкви” выстраивается
преемственность “Рим —Корсунь — Киев”, связанная с пребыванием
Климента или его мощей: “отъ Рима убовъ Херсонь, от Херсоня въ нашю
Рускую страну створи приити и Христосъ Богъ нашь,преизобильною
милостию въ наше верныхъ верныхъ спасение”; Климент “умножисвоего
Господина таланъ, не токмо въ Риме, но всему и въ Херсоне, еще и
въРустемъ мире “ (“Слово на обновление Десятинной церкви” //
Архиврусской истории. 1992. № 1. С. 109. См. об этом памятнике и
его “римской” теме:Гладкова О.В. “Слово на обновление Десятинной
церкви” // Древнерусскаялитература: Восприятие Запада в XI — XIV
вв. М., 1996. С. 10-34).
Означимости “римского наследия” для Киевской Руси свидетельствует и
ПВЛ. Римзанимает центральное место в описании пути “из Варягъ в
Греки и изъ Грекъ поДнепру” и через “море Варяжьское” к Царьграду.
Рим упоминается и в рассказе оПВЛ о путешествии апостола Андрея,
который и проходит путь “изъ Грекъ по Днепру”и далее (с. 8-10).
Соседствоимен Владимира Святого и Климента Римского в Корсунской
легенде, по-видимому, порождалоновые смыслы, устанавливалась
соотнесенность “Климент — Владимир”. В переводномжитии Климента и в
“Слове на обновление Десятинной церкви” (первая частькоторого —
текст жития Римского первосвященника во второй
редакции)повествуется о том, как язычник Сисин, подозревавший свою
жену Феодору, что онаизменяет ему с Климентом, врывается в храм,
где служил святой, но по волеБожией теряет зрение и слух. По
пршению Феодоры Климент исцеляет Сисина, аапостол Петр, явившийся
Феодоре, сообщает: “тебе ради целъ былъ Сисинъ, дазбудется реченное
братомъ моимъ Павломъ Апостоломъ: святится мужь неверенъженою
верною, и се рекъ, отъиде” (“Слово на обновление Десятинной церкви”
//Архив русской истории. 1992. № 1. С. 103). Покаявшийся
муж-язычник становитсяхристианином.
ЯзычникСисин слепнет, когда пытается схватить святого Климента,
язычник Владимирслепнет после захвата Корсуня и промедления в
исполнении обета креститься.Исцелению обоих помогают
женщины-христианки — жена Сисина Феодора и невестаВладимира
Анна.
Сходство,соединенное с различием, соедержится и в рассказе об
обретении КлиментомРимским воды возле Корсуня, и в повествовании о
Владимире, лишающем корсунянводы. Климент, сосланный в Корсунь,
находит там две тысячи христиан, страждущихв каменоломнях от
недостатка воды (чтобы добраться до воды, нужно было пройтишесть
поприщ). “И тогда абие святый Климентъ рече имъ, глаголя: помолимъ
ГосподаИисуса Христа, да исповедникомъ вере его источникъ воду
отверзше и проразикамень въ пустыне Синайстей, и потекоша воды до
избыток; то и намъ обильну водуподасть, да веселимся о подаянии
его. Егда скончаша молитву и възревъ на деснуюнашу руку, узре
агнець стоящь, яко показая место Клименту; тогда блаженныйотець
нашъ Клименъ и блюстель разуме Господа суща, егоже инъ никтоже не
виде, ноточию в тъ самъ приступляй рече, во имя Отца и Святаго
Духа, ударите въ семесто, и начаша копати около нь на месте, идеже
стоя агнець. Тогда святыйКлиментъ вземъ матычицу малу и легъкъ
ударивши то самое место, еже бе подъногою агнецу, и ту источникъ
искыпе и проливаниемъ краснымъ потече; тогдасвятый Клименъ всемъ
радующимся притчу рече: речная устремление веселятъ Божий[град. —
конъектура публикатора А.Ю.Карпова. — А.Р.]” (Там же. С.
105-106).
Присопоставлении двух текстов устанавливается оппозиция: христианин
святой Климентдарует томящимся корсунским христианам воду, язычник
Владимир лишает христианКорсуня воды. Но затем эта оппозиция
снимается, а на высшем, символическомуровне функции Климента и
Владимира оказываются сходными: римский епископблагодаря чуду
открывает для корсунян источник земной воды, имеющий
Владимирпогружает крещаемых русских в воду крещения. Вода в
повествовании о святомКлименте соотнесена с агнцем как символом
Христа, Днепр, в водах которогокрестятся киевляне, напоминает об
Иордане, в котором был крещен Спаситель. Втексте Корсунской легенды
ПВЛ Владимир как бы последовательно переходит от
“амплуа”конснеющего в ложной вере язычника, второго Сисина к “роли”
крестителя ипросветителя, подобной деяниям Климента Римского.
Мирскимсимволом победы и для Владимира, и для летописца были,
по-видимому, две медныестатуи и четверка медных коней, вывезенные
князем из Константинополя ипоставленные возле Десятинной церкви.
Е.Е.Голубинский усматривал в этом деянииВладимира своеобразный
символический “жест” князя-просветителя (Голубинский Е.История
русской церкви. Т. I. Первая половина тома. М., 1997. [Репринт
изд.: М.,1901]. С. 719-720). Однако едва ли допустимо представлять
себе новокрещенногорусского князя X в. по аналогии с Петром I
адептом античной культуры, стремящимсясоздать на Руси светское
искусство. Недавний язычник, наставленный в новой вере,Владимир мог
осознавать античные статуи только как профанных двойниковславянских
языческих богов, как десакрализованных идолов. И
водружениекорсунских статуй в Киеве должно было осознаваться именно
как актдесакрализации идолов и как знак торжества христианства. Не
случайно, воздвижениекорсунских статуй сопровождалось, как
рассказывается в погодной статье ПВЛ под 988 г., поруганием
славянских богов. Скульптуры из-за необычного материала (меди,
вместо привычногодля киевлян дерева) и облика порождали недоуменное
и отталкивающее чувство.
Вто же время статуи были трофеями, знаками победы, подобно
константинопольскойквадриге, перевезенной в Венецию после взятия в
1204 г. византийской столицы крестоносцами и украсившей портал
собора Сан Марко. Медные кони, увезенныеВладимиром, могли
метонимически означать триумф над самим Царьградом, еслирусский
князь видел в них сходство с константинопольской квадригой.
ВоздвижениеВладимиром статуй в Киеве в контексте повествования
Хроники Георгия Амартола одеяниях Константина воспринимается как
своеобразное подражание римскомуимператору, как imitatio
Constantini. Константин, “обновивъ градъ Оузантии, древлесъздана
Визомь, цесаремь Тракисьскымь”, воздвиг “кумиръ, егоже принесе
отСолнча града Фригыискыя страны. Прельстишас же некыя
несмысльныяпростьца ни, паче рещи, неуметеля не сущу ему
единокаменьну” (с. 339).Константин-христианин, ставший
полновластным правителем империи, градосторительи “обновитель”
Византия, сходен с Владимиром-христианином, украсившим
новымизданиями Киев. Статуи, поставленные русским князем,
напоминают дивный столп, воздвигнутыйримским императором. Похоже и
отношение константинопольских и киевских невежд кэтим памятникам:
русские считают медные скульптуры мраморными, а ромеи не верят,что
Константинова колонна является цельнокаменной.
Военнаяпобеда Владимира амбивалентна. Она оказывается и поражением
князя-язычника, наказанногослепотой, и высшей, духовной победой
крещения. Двойственность проявляется и вобразной структуре
повествования о крещении Владимира и Руси: одни и те жеобразы
входят в различные семантические ряды и приобретают
контрастирующиесмыслы. Нехватка воды в осажденном Корсуне (русские,
перекопав трубы, “преяшаводу. Людье изнемогоша жажею и предашася” —
с. 50) — причина паденияхристианского города и победы язычника
Владимира; это “обыкновенная” вода, явлениеприродного,
феноменального мира. Но и торжество христианства
символизируетводная стихия; однако вода на сей раз не в недостатке,
а в изобилии и воплощаетсакральное, трансцендентное начало. В
днепровской воде священники крестяткиевлян: “Влезоша в воду, и
стаяху овы до шие, а друзии до персий от берега, друзииже младенци
держаще, свершении же бродяху, попове же стояще молитвы творяху.
Ибяше си видети радость на небеси и на земли, толико душь
спасаемыхъ“ (с.53). Крещение — центральное событие в повествовании
оВладимире; внешне сходные предметы и “персонажи”, описанные в
эпизодах, предшествующихи последующих крещению, образуют
контрастные пары. Таковы не только вода, питающаякорсунян и вода, в
которой крестятся киевляне, но и Рогнеда (единственнаяназванная по
имени жена Владимира-язычника) и Анна (жена
Владимира-христианина),роль которых в повествовании уже была
охарактеризована выше.
Такимобразом, повествование о крещении Владимира в ПВЛ серьезно
отличается отвоплощенной в хронике Георгия Амартола версии
обращения Константина. Вгреческой хронике изображается чудесная
победа христианинаКонстантина надязычникомМаксенцием, торжество
Креста. “Константиновская легенда” оказаласьпродуктивной моделью
при описании принятия христианства варварами. Согласно“Истории
франков” Григория Турского, обращению в христианство правителя
франковХлодвига предшествовала победа над язычниками-алеманами;
Хлодвиг не крещен, ноон обещает стать христианином, если выиграет
битву, и после победы исполняетобет. Григорий Турский именует
Хлодвига “новым Константином”. Но крещениеизображено и как победа
Христовой веры над гордыней языческого властелина(Григорий Турский.
История франков. Пер. с лат. М., 1987. С. 50 (кн. II;30-31)).
СоставителиПВЛ были лишены возможности подражать “Константиновой
легенде”, посколькурассказывали о язычнике, побеждающем христиан.
Содержащаяся в другом сочинениио Владимире — в “Памяти и похвале
князю русскому Владимиру” Иакова мниха —принципиально иная версия
обращения князя в христианство также исключалавозможность
следования “Константиновой легенде”. Иаков сообщает, что
Владимиркрестился до похода на Корсунь, в его произведении
князь-христианин завоевываетхристианский город.
Невозможностьвоплощения в повествовании о Владимире модели,
созданной “Константиновойлегендой”, была воспринята летописцем не
как стесняющее ограничение, но как побуждениек созданию
семантически неодномерного, многозначного текста. История
крещенияКонстантина была не отброшена, а трансформирована.
ИКонстантин у Георгия Амартола, и Владимир в ПВЛ изображаются как
восстановителиединства страны: Владимир отбирает Киев у старшего
брата Ярополка, Константинзавоевывает территории, принадлежавшие
его соправителям. Уподобление ВладимираКонстантину и символическая
соотнесенность двух властителей поддерживаютсятезоименностью
римского императора брату царевны Анны Константину, одному издвух
соправителей-василевсов, с которыми благодаря своему христианскому
новомубраку породнился русский князь. Одновременно устанавливается
символическоесоответствие между Владимиром и другим братом Анны —
соправителем КонстантинаВасилием: Владимир при крещении принимает
христианское имя “Василий”; это имятакже неявно указывает на
“царственность” князя: “Василий — василевс”.
Прослеживаетсятакже и сходство между событиями, происходившими в
Римской империи послеприхода к власти сыновей Константина, и на
Руси после кончины Владимира. Вобоих случаях начинаются
междоусобицы: Святополк, занявший Киев, убиваетбратьев Бориса,
Глеба и Святослава и изгоняется Ярославом Мудрым; после
смертиКонстантина “трие сынове его обладаша Римьскою и Гречьскою
страною, въстокомьвладяше Костянтинъ, западомь же Коньстантинъ и
Костя, и оубивъ брата своегоКостянтина, и ц(а)рствова единъ , и
оубьенъ бысть народомь” (с.352). Но на Руси Ярослав восстанавливает
порядок и продолжает христианскоепросвещение Руси (об этом
рассказывается в летописной статье под 1037 г.). В “Слове о Законе
и Благодати” Илариона преемственность как Ярослава
христианскогопросветителя по отношению к отцу выражена в сравнении
Владимира с Давидом, а Ярославас сыном Давидовым Соломоном. В ПВЛ
сравнивается с Соломоном и одновременнопротивопоставляется ему
Владимир.
Сынже Константина Констанций, уже единоличным властителем, “въ
Арьянскыи оумъвпадъ” (с. 357), стал еретиком, отступником от
христианства. После смертиКонстанция в империи, — рассказывает
хроника Амартола, — произошло еще одноотступление от христианской
веры: Юлиан, став императором, отринул христианствои реставрировал
язычество. Послевладимировская Русь в изображении ПВЛ не
знаетничего подобного. Правда, братоубийца Святополк в ПВЛ
несомненно уподобленЮлиану, о котором повествует хроника Георгия
Амартола: оба “нечестивца” гибнутв пустыне, и их гибель является
божественным возмездием; оба — племянникиравноапостольных
правителей (Святополк, по словам летописца, на самом деле
сынЯрополка, а не Владимира). В “Чтении о Борисе и Глебе” Нестора
Святополк прямосравнивается с Юлианом (Жития святых мучеников
Бориса и Глеба и службы им.Приготовил к печати Д.И.Абрамович. Пг.,
1916. [Памятники древнерусскойлитературы. Вып. 2]. С. 14). Но все
же злодеяния Святополка не являютсявозвращением к языческой вере.
Христианство в ПВЛ побеждает на Русибесповоротно при крещении
страны Владимиром; но и после его смерти новой вереничто не
угрожает. В изображении летописца уклонений, отступлений
отхристианской веры Русь, в отличие от послеконстантиновской
Римской империи незнает.
Предложеннаяздесь интерпретация повествования ПВЛ о крещении
Владимира может быть оспоренас двух различных позиций. Во-первых, в
исследовательской литературе встречаютсяутверждения, что образ
Владимира в ПВЛ не соответствует агиографическому канону,что
русский князь изображен лицемерным, лукавым, непостоянным и
лишеннымвоинской доблести. Наиболее отчетливо это мнение было
выражено А.С.Деминым. Онутверждает, что Владимир “христианскую веру
принял, исходя из своихязыческих вкусов, а не по наитию свыше — это
обстоятельство летописец раскрылвполне ясно. Владимир вовсе не был
исконно предрасположен к принятиюправославия, но первоначально он
даже склонялся к мусульманству . Вразных верах Владимира как
язычника интересовала прежде всего внешняя, физическаясторона: что
положено есть и пить, как обращаться с женщинами и в особенности
—богослужение народов”. Обвиняет А.С.Демин русского князя и за то,
что Владимир“использовал предателя” Анастаса для взятия Корсуня
(Демин А.С. Заметки поперсонологии “Повести временных лет” //
Герменевтика древнерусской литературы.Сб. 9. М., 1998. С. 75,
76).
Намой взгляд, это прочтение не учитывает смыслов дрвнерусского
текста, являетсяего “модернизацией”. Если бы рассказ ПВЛ о крещении
Владимира содержалпредосудительные сведения о князе, он неизбежно
бы подвергся переработке видеализирующем духе. Но этого не
случилось, потому что образВладимира-христианина в ПВЛ лишен
негативных черт. Готовность русского князяпоследовать совету
корсунца Анастаса не бросает тени на самого Владимира, исамо
событие имеет скрытый провиденциальный смысл, так как приводит
князя кБогу. Владимира оттолкнул от ислама запрет на винопитие и
привлекли картины“похоти блудной” в мусульманском раю, но восторг
русских перед восточнымхристианством был вызван не этими низменными
соображениями, а небесной красотойбогослужения. “Низкому” вызову
ислама в ПВЛ соответствует такой же чисточувственный отклик
Владимира, но в случае с христианством эти соображенияотсутствуют.
Исследователь не учитывает, что в ПВЛ Владимир, беседующий
спосланцами из мусульманской волжской Булгарии, и Владимир,
внимающий речигреческого философа-христианина, — это не один и тот
же человек.
Другоевозражение против изложенной мною интерпретации рассказа ПВЛ
о взятии Корсуня икрещении Владимира может иметь текстологические
основания. Повествование ПВЛ оВладимире содержит очевидные
противоречия и нестыковки: речь философа убеждаетВладимира в
превосходстве греческого христианства над другими верами,
ноВладимир почему-то медлит креститься; поход на Корсунь изначально
никак несвязывается с желанием князя принять крещение и выглядит
немотивированным;столь же неожиданно и обещание Владимира принять
крещение в случае удачи плана,предложенного Анастасом.
А.А.Шахматов, проанализировавший эти противоречия встатьях ПВЛ
986—988 гг., пришел к выводу, что Корсунская легенда —
относительнопоздний текст, впервые включенный в Начальный свод 1093
г. и вытеснивший более ранний рассказ о крещении Владимира на Руси,
соответствующий известиям“Памяти и похвалы...” Иакова мниха.
Первоначальный вид Корсунской легенды, помнению А.А.Шахматова,
достаточно полно сохранили так называемое житие Владимираособого
состава, известное в Плигинском списке XVII в., и особое
проложноежитие, существовавшее по крайней мере с XV в. (известна
рукопись этоговремени). (См.: Шахматов А.А. Корсунская легенда о
крещении Владимира. СПб., 1906;ср.: Шахматов А.А. Разыскания о
древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908.С. 133-161.) В
житии особого состава “поход на Корсунь связывается сосватовством
Владимира: оскорбительный отказ Корсунского князя имеет
следствиемнасилование добываемой невесты. Очевидно, составитель
жития пользовался мотивом,данным в одной из былин о сватовстве
князя Владимира” (Шахматов А.А. Корсунскаялегенда…. С. 61; ср. с.
62). В реконструированном А.А.Шахматовым текстеКорсунской легенды
(“Памяти благовернаго великаго кънязя Владимира, иже крьстиРусьскую
землю святымь крьщениемь, нареченаго въ святемь крьщении
Василия”)поход на Корсунь вызван отказом корсунского князя, к
дочери которого сваталсярусский князь. По этому тексту, Владимир
берет Корсунь благодаря варягуЖьдьберну (соответствующему Анастасу
ПВЛ), насилует княжну и затем убивает ееродителей, сватается к
греческой царевне, но медлит с крещением и слепнет, аего тело
покрывают струпья; крестившись и исцелев, но возвращается на Русь
смощами Климента и Фива, возвращая город империи как вено за
царевну Анну. Взавершении этого текста Владимир сравнивался с
Константином: “Сии есть новыиКонстянтинъ великаго Рима, иже
крьстися самъ и люди своя крьсти” (Там же. С.119).
РеконструированныйА.А.Шахматовым текст содержит намного меньше
общих черт с Константиновойлегендой Хроники Георгия Амартола, чем
версия Корсунской легенды, изложенная вПВЛ. Владимир ведет себя
вплоть до самого крещения как одержимый страстямижестокий и
похотливый язычник, и аналогия с римским императором в этом
случаестановится поверхностной. Однако гипотеза А.А.Шахматова
небесспорна. Преждевсего, как заметил Н.И.Серебрянский, не доказано
утверждение, что известия, встречающиесяв тексте жития особого
состава и в тексте особого проложного жития, древнееXIV—XV вв.:
“беллетризованный” легендарный рассказ мог быть создан скорее в
этовремя, а не в XI столетии. В тексте ПВЛ, как он полагает,
отражены две версиикрещения Владимира, но из этого не следует, что
текст Корсунской легенды вжитии особого состава и в особом
проложном житии ближе к исходной версии, чемтекст ПВЛ под 988 г.
(Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития. С. 69-78(первой
паг.)).
Исконныйхарактер в Корсунской легенде сообщения о сватовстве
Владимира к корсунскойкняжне и о надругательстве над нею не
доказан. РеконструированныйА.А.Шахматовым текст содержит
дублировку: Владимир сватается дважды (сначала ккняжне, затем к
царевне Анне); двойное сватовство информативно избыточно.
ОсадаКорсуня никак не связана с желанием жениться на греческой
царевне, котороеостается столь же произвольным и неожиданным, как и
в ПВЛ. Наконец, гипотеза осоставе Корсунской легенды в свой черед
основана на другом предположении — нагипотезе о существовании
некоей былины, посвященной сватовству Владимира кцаревне Анна.
Ноглавное, противоречия в рассказе ПВЛ о принятии христианства
Владимиром могутобъясняться не компиляцией двух разных текстов
(Древнейшего свода сдополнениями Никона, с одной стороны, и
первоначальной версии Корсунскойлегенды, с другой), как считает
А.А.Шахматов, а стремлением согласовать двареальных факта. Вот как
предлагает разрешить противоречие между содержащимися вПВЛ намеками
на крещение Владимира еще на Руси в 987 (?) г. (прямо об
этомсказано в “Памяти и похвале...” Иакова мниха) и рассказом 988
г. о принятии князем христанства в Корсуне Д.Оболенский: “ввиду
того, что данные источников противоречатдруг другу, нельзя с
уверенностью утверждать, стал ли он (Владимир. — А.Р.)христианином
еще на Руси, или был крещен год или два спустя вХерсоне накануне
своей свадьбы, как о том рассказывается в “Повести временныхлет”.
Возможно, эти две версии удалось бы примирить друг с другом,
еслипредположить, что Владимир еще до Крымской кампании предпринял
предварительныеи, по-видимому, чисто церемониальные шаги на пути к
христианству, в то времякак полностью таинство крещения было
совершено над ним в Херсоне. Крещение в два этапа было не в
диковинку у скандинавов того периода“(Оболенский Д. Византийское
Содружество Наций. Шесть византийских портретов.Пер. с англ. М.,
1998. С. 208). По мнению священника Мигеля Арранца, “Владимирмог
стать новообращенным христианином в самом Киеве, во время
пребывания тамвизантийской делегации и принять крещение лишь год
или два спустя, во времяритуального и окончательного крещения” (о.
Мигель Арранц. О крещении князяВладимира // Тысячелетие введения
христианства на Руси. 988—1988. [М.], 1993.С. 62).
ПодходА.А.Шахматова, при всех блестящих достижениях, основан на
презумпции ясности инепротиворечивости исходного текста; при этом
неувязки и разногласия в рамкаходного текста объясняются
соединением в нем нескольких источников.Компилятивный текст
предполагается заведомо более противоречивым, чемпроизведение не
компилятивное; обнаруживая в анализируемом памятникепротиворечия,
текстолог руководствуется собственными представлениями о том,
чтóименно является противоречием. Между тем, странности и неувязки
в повествованииПВЛ о крещении князя Владимира могут проистекать из
желания летописцасогласовать две версии о крещении русского князя
(известные древнерусскомукнижнику, возможно, не из письменных, а из
устных источников), и из стремленияэтого автора выстроить
повествование по модели Константиновой легенды.
Уподоблениерусского князя римскому императору было особенно
значимым в период киевскогокняжения самого Владимира и его сына
Ярослава Мудрого, когда планировка ихрамовое строительство “матери
городов русских” стали подражатьконстантинопольской топографии и
архитектуре (Лебедев Лев, протоиерей.Богословие земли Русской //
Лев Лебедев, протоиерей. Москва патриаршая. М., 1995.С. 287-293).
“Тем самым крещение Руси уподобляется обращению Империи, астольный
град князя Владимира уподобляется Царьграду и принимает от него
вместес крещением (а быть может, и вместе с реликвией Честного
Креста) также и ореолСвятого Города” (Лебедев Лев, протоиерей.
Богословие земли Русской // ЛевЛебедев, протоиерей. Москва
патриаршая. М., 1995. С. 287-293). В эту эпоху “взданиях, живописи
и словесности, благодаря своим архитекторам, художникам икнижникам,
Ярослав умудрился (contrived) перенести в Киев ауру
Константинополя”(Franklin S., Shepard J. The Emergence of Rus,
750—1200. London; New York, 1996.P. 214).
Повествованиехроники Георгия Амартола о принятии христианства
Константином и о судьбехристианской религии при его ближайших
наследниках составляет для ПВЛ и образец,и фон, на котором очевидны
не только общность, но и различия двух текстов.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта
www.portal-slovo.ru/