- Lektsia - бесплатные рефераты, доклады, курсовые работы, контрольные и дипломы для студентов - https://lektsia.info -

Ю. М. ЛОТМАН О СЕМИОТИКЕ КУЛЬТУРЫ



Истоки исследований семиотики

Семиотика культуры — новое направление в культурологии. Перво­начально оно возникло на основе лингвистики и литературоведения в России в 1960-е гг. и получило название тартуско-московской шко­лы. В 1962 г. в Москве был организован симпозиум по структурному изучению знаковых систем. Он объединил специалистов по струк­турной лингвистике, кибернетике, семиотике языка, информатике, машинному переводу.

К этому времени на Западе уже сложилась семиотика, был очер­чен круг проблем и методы исследования. Были опубликованы тру­ды американских философов Ч. Пирса и Ч. Морриса, швейцарского лингвиста Ф. де Соссюра.

В них была обоснована идея исследования языка как семиотиче­ской системы. Однако в России этот подход подвергался критике за формализм и не получал идеологической поддержки и одобрения.

Нужна была немалая научная смелость, чтобы развивать это на­правление. Даже сам термин «семиотика» вызывал негативную реак­цию и часто заменялся понятием «вторичные моделирующие систе­мы». У истоков семиотики стояли ученые П. Г. Богатырев, В. Вс. Ива­нов, В. Н. Топоров, Л. Ф. Жегин, А. А. Зализняк, Б. А. Успенский и др. Необходимо также отметить, что эти исследования опирались на фундаментальную литературоведческую традицию в трудах филоло­гов В. Я. Проппа, В. М. Жирмунского, Ю. Н. Тынянова, Г. А. Гуков-ского, М. М. Бахтина. Их работы положили начало семиотическим исследованиям на основе соединения лингвистики, литературоведе­ния и информатики.

В эти же 1960-е гг. в Тартуском университете (Эстония) на ка­федре русской литературы сложился очень активный и интеллекту­ально мощный центр по изучению знаковых систем в культуре. Среди

энтузиастов были Б. Ф. Егоров, Ю. М. Лотман, 3. Г. Минц, И. А. Чер­нов, Р. О. Якобсон, тогда еще совсем молодые ученые.

Так возникло научное сотрудничество Москвы, Ленинграда и Тарту. И поскольку Тарту находился дальше от идеологического контроля, то центр переместился в Эстонию. Там с 1964 г. началось издание «Трудов по знаковым системам», проводились научные кон­ференции, которые способствовали становлению научной школы. Особую популярность имели летние школы, проходившие на спор­тивной базе в местечке Кяэрику на юге Эстонии.

Весть об этих школах быстро разнеслась среди научной интел­лигенции, особенно среди молодых ученых, даже само слово «Кя­эрику» приобрело знаковый смысл, ибо означало приобщение к научному сообществу, отличавшемуся смелостью идей, высоким профессионализмом, а также необычайной дружеской атмосферой общения. Именно тогда в лексиконе российских участников появи­лось и слово «сауна».

Тартуско-московская школа выражала интеллектуальные инте­ресы и духовные ориентации научной интеллигенции периода «от­тепели».

Огромная заслуга в ее организации и завоевании научного авто­ритета принадлежит Ю. М. Лотману (1922-1993).

Теперь следует рассказать о жизненном пути этого выдающегося ученого XX в.

Жизненный путь

Многие помнят автора цикла передач по телевидению «Беседы о рус­ской культуре». В их основу был положен лекционный курс, прочи­танный Ю. М. Лотманом студентам Тартуского университета, и по­этому он сохранил интонацию обращения к слушателям.

Ю. М. Лотман обладал удивительным даром общения, сохраняя при этом все особенности живой речи. Его манера говорить с легким заиканием, как будто подыскивая слова, действовала почти магнети­чески и была всегда узнаваемой.

Это впечатление усиливалось фоном рабочего кабинета ученого в его доме, где попутно можно было рассмотреть рукописи на столе, книги на полках, деревья за окном и даже услышать звонки в дверь и лай собаки. Эти передачи бесценны и необычайно интересны. Но главное достоинство общения Ю. М. Лотмана со зрителем заключа­лось в атмосфере любви и глубоком знании русской культуры. Впо-

следствии эти лекции были опубликованы под общим названием «Беседы о русской культу­ре»1. Эта книга сохранила живое слово Лотма-на, обращенное к многомиллионной аудитории. Но об этом позже.

Для воспроизведения жизненного пути Лот-мана можно использовать его автобиографиче­ские заметки, воспоминания друзей и коллег, интервью в прессе и на телевидении. Но исход­ной позицией следует считать слова самого Юрия Михайловича:

История проходит через Дом человека, через его частную жизнь. Не титу­лы, ордена или царская милость, а «самостоянье человека» превращает его в историческую личность2.

И несколько слов о его внешнем облике.

Если взглянуть на его портрет, то почти каждый обнаружит сход­ство с великим физиком А. Эйнштейном. Об этом вспоминают мно­гие его коллеги. Сам он нередко иронизировал по этому поводу, а ко­гда ему предстояла встреча с незнакомым человеком, он предлагал ему «узнать его по усам». Эта чисто внешняя похожесть совпадала в основных чертах и с внутренним обликом. Его отличали гуманизм, мужество, активное внимание к людям, стремление оказать помощь, добрая ирония, многообразие интересов, творческая интенсивность и профессиональная глубина, оригинальность подхода к проблемам, уникальная память, гостеприимство и доброжелательность, общи­тельность и преданность своим друзьям и близким.

Лотман не оставил воспоминаний. Однако за две недели до смер­ти он дал интервью для радиостанции Би-Би-Си, которое не вышло в эфир, но впоследствии было опубликовано под заголовком «Про­сматривая жизнь с ее начала...»3 Он касается достаточно бегло лишь первых этапов своей жизни. Но это описание ценно своей достовер­ностью. Последуем за ним.

Юрий Михайлович Лотман родился 28 февраля 1922 г. в Петро­граде. Отец получил юридическое образование, был известным адво­катом, затем юрисконсультом в издательстве. Мать работала врачом.

' Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства. М., 1994.

2 Там же. С. 4.

3 Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. С. 465.

В семье он был младшим, кроме него были три сестры. Как вспоми­нает сам Лотман, все жили дружно, очень небогато, но весело. Он окончил с отличием известную в Петрограде Peterschule, которая от­личалась высоким уровнем гуманитарного образования. В 1930-е гг. в Ленинграде и других городах происходили массовые репрессии, которые подвели черту безмятежному детству. Особенно тяжелыми были 1936-1938 гг., когда шли повальные аресты, стало плохо со снабжением, везде искали «вредительство». Эти трагические собы­тия его память сохранила на всю жизнь.

В 1939 г. Лотман поступил в Ленинградский университет на фи­лологический факультет. Он слушал лекции блистательных ученых, оказавших влияние на его научные интересы. Достаточно назвать спе­циалистов по русскому фольклору В. Я. Проппа и В. А. Азадовского, литературоведов Г. А. Гуковского, Б. М. Эйхенбаума, лекции кото­рых всегда воспринимались как событие. Особенно большое впечат­ление на студента Лотмана произвели лекции Г. А. Гуковского, кото-' рые отличались необыкновенным артистизмом и нередко заканчива­лись взрывом восторженных аплодисментов.

Живость изложения, импровизация, научная глубина и ориги­нальность, прекрасная память и чтение наизусть стихотворений клас­сиков мировой культуры — таковы были традиции университетско­го преподавания, и Лотман являлся их продолжателем. Важно также отметить атмосферу совместной работы профессора и студента, бла­гожелательных отношений между учеником и учителем.

Университетские занятия находили логическое продолжение в Публичной библиотеке, и это заложило основы колоссальной трудо­способности Лотмана. Кроме того, были студенческие приработки, погрузочные работы в порту, бесплатные шефские лекции на пред­приятиях, свидания и вечеринки. До начала войны он провел в уни­верситете один год и два месяца.

Затем призыв в армию и отправка на фронт. На этом кончаются его личные воспоминания. Дальнейшие события помогают восстано­вить его друзья и коллеги.

Лотман провел все четыре года Великой Отечественной войны (что называется «от звонка до звонка») на передовой простым сер­жантом, но вся грудь — в орденах. После ее окончания он вернулся в Ленинградский университет.

С 1950 по 1954 г. работал в Тартуском учительском институте, а с 1954 г. и до конца жизни — в Тартуском университете. В 1951 г. защитил кандидатскую, а в 1961 г. — докторскую диссертацию. Как

вспоминает Б. Ф. Егоров1, он никогда не был ни в аспирантуре, ни в докторантуре, не получал творческих отпусков и достигал высоких научных результатов за счет своей невероятной работоспособности. В 1960-1977 гг. он заведовал кафедрой русской литературы в Тарту­ском государственном университете.

Основная его научная и педагогическая деятельность связана с Тартуским университетом. Там происходили важнейшие события в его жизни. Известный литературовед Зара Григорьевна Минц ста­ла его женой, родились дети, появились домашние заботы.

Лотман отличался невероятной работоспособностью, он успевал все: руководить кафедрой, изучать эстонский язык, готовить новые спецкурсы, читать лекции, писать научные труды, организовывать конференции.

Лотман — автор более 800 научных работ, в том числе многих фундаментальных монографий. Он был всемирно известным ученым, лауреатом Пушкинской премии Российской академии наук, член-корреспондентом Британской академии, академиком Норвежской, Шведской, Эстонской академий, вице-президентом Всемирной ассо­циации семиотики.

Юрий Михайлович Лотман был великим тружеником, талантли­вым ученым, одаренным исследователем, вдохновенным педагогом, доброжелательным и чутким человеком. Он обладал удивительным да­ром привлекать людей, и многие устремлялись в Тарту «к Лотману».

Он обладал энциклопедической эрудицией в сочетании с глуби­ной профессионального знания. Литература и история, культуроло­гия и семиотика — лишь самое краткое обозначение тех обширных пространств, к которым были приложены труд, энергия, способно­сти, ум и чувства этого замечательного исследователя и удивитель­ного человека.

Умер Ю. М. Лотман 28 октября 1993 г. и похоронен в Тарту.

Семиотический подход к истории русской культуры

Ю. М. Лотман внес большой вклад в исследование истории рус­ской культуры. По его книгам о А. С. Пушкине, М. Ю. Лермонтове, Н. В. Гоголе, Н. М. Карамзине учились многие поколения студентов. Каждая из этих книг представляет собой значительное событие в ис­тории культуры, ибо отличается от обычных трудов по литературо-

. Ф. Жизнь и творчество Ю. М. Лотмана. М., 1999.

ведению оригинальным подходом и глубиной анализа, соединением истории культуры и истории души.

Несомненный интерес представляют «Беседы о русской культу­ре», посвященные изучению быта и традиций русского дворянства XVIII — начала XIX в. Лотман погружает читателя в повседневную жизнь этого сословия, позволяя увидеть людей той эпохи на служ­бе и в военных походах, воспроизвести ритуалы сватовства и брака, проникнуть в особенности женского мира и личных отношений, по­нять значение маскарадов и карточной игры, правил дуэли и поня­тия чести.

Долгое время дворянская культура оставалась вне научного ис­следования, была «ничейной землей», или в ней подчеркивались лишь ее классовые черты. Лотман стремился восстановить историче­скую правду о значении дворянской культуры, подарившей Фонви­зина и Державина, Радищева и Новикова, Пушкина и декабристов, Лермонтова и Чаадаева, Толстого и Тютчева.

«Из истории нельзя вычеркивать ничего. Слишком дорого это обходит­ся», — пишет Лотман1.

Не вдаваясь в дискуссии по поводу многочисленных определений «культуры», он ограничивается теми признаками, которые важны для описания повседневной жизни дворянства.

Как отмечает Лотман, культура прежде всего понятие коллектив­ное. Это означает, что культура объединяет группу людей, живущих одновременно и связанных между собой общением. Эти отношения современников называются синхронными. Для организации обще­ния в культуре вырабатываются определенные правила, системы зна­ков, наделенные смыслом и значением, которые усваиваются члена­ми группы и передаются последующим поколениям.

Следовательно, культура имеет коммуникационную и символи­ческую природу, заключает Лотман. Принадлежность к дворянству имела «зримые» черты в культуре: обязательность правил поведе­ния, принципов чести, покроя одежды, служебных и домашних заня­тий, праздников и развлечений.

Повседневная, служебная и праздничная жизнь дворянства прони­заны символами и знаками, которые воспринимаются человеком дан­ной культуры как текст, своеобразный и понятный язык культуры. Как правило, символы редко возникают в синхронном срезе, а прихо­дят из глубины истории, ибо культура исторична по своей природе.

Егоров Б. Ф. Жизнь и творчество Ю. М. Лотмана. С. 494.

Данные исторические связи культуры называют диахронными. Переплетение историзма и современности, синхронных и диахрон-ных связей, образуют живую ткань культуры. Чтобы понять культу­ру народа, сословия, страны, необходимо воспроизвести эти связи во всем объеме. Надо представить себе, как жили люди, какой мир их окружал, почему поступали так, а не иначе, каковы были их обычаи и привычки, распорядок труда и отдыха. Иначе говоря, надо понять повседневную жизнь человека в ее реально-практических формах.

Это образует тот быт, который считается «просто жизнью», и мы склонны его замечать тогда, когда он нарушается. Но именно в нем существует человек, в нем «творится» культура. В доме и за его по­рогом, на улице и в общественном здании, в общении с людьми раз­ных возрастов и сословий, в отношении к природе и окружающему миру проявляется культура.

Пространство повседневного быта наполнено огромным числом предметов, которыми пользуется человек. Именно они определяют его умения и навыки, жесты и манеру одеваться, ритм жизни и сим­волику общения. В них мы различаем исторически глубинные фор­мы, унаследованную старину, хранящую тепло прежней жизни и напоминающую о предках. Так, часто упоминаемая «связь времен» существует именно в повседневности. Как писал А. Блок, «случайно на ноже карманном найди пылинку дальних стран...» Бытовые дета­ли, вещи повседневного существования могут многое рассказать о культуре человека, его принадлежности к сословию. Представления о дворянском этикете, нормах поведения неотделимы от истории ве­щей. Недаром в музеях столь большое внимание придается интерье­ру, кругу предметов, соответствующих духу эпохи. Вещи помогают увидеть историю в зеркале быта.

Удивительно интересный анализ бытовой культуры предпринят Ю. М. Лотманом и Е. А. Погосян в книге «Великосветские обеды»1.

В ней представлена гастрономическая культура русской аристо­кратии середины XIX в. Подробно исследуются последовательность блюд, повседневное и праздничное меню, застольный ритуал и воз­можные темы бесед, сервировка и украшение стола, летопись собы­тий, упоминаемых в прессе.

Роспись обедов в доме П. П. Дурново хранилась в семейном архи­ве и дала возможность воссоздать не только мир русской и европей­ской кухни, труд искусных кулинаров, но и круг приглашенных гос-

Лотман Ю. М., Погосян Е. А. Великосветские обеды. СПб., 1996.

тей, их положение в обществе, кареты для выезда и костюм, причес­ки, украшения и наряды дам. Особый интерес представляет «книга расхода и прихода», по которой можно судить о продуктах и ценах того времени. Письма и дневники свидетельствуют об отношениях отца и сына Дурново, манере обращения друг к другу, обсуждаемых событиях. Приведенные рисунки и портреты дают представление о жизни Санкт-Петербурга тех времен.

Мир идей неотделим от мира людей, а идеи — от каждодневной реальности, отмечает Лотман. Символическая сторона быта органич­но связана с культурой, существуя в контексте своего времени, выра­жая определенный стиль и общность языка. Даже в том случае, если предметы собраны случайно, они отражают умонастроения и воз­можности человека. Вещи способны менять поведение и сознание, влиять на стиль жизни, отношения между людьми, способы выраже­ния эмоций. Так называемые «мелочи жизни» могут многое расска­зать о каждой эпохе.

Рассмотрим более подробно некоторые стороны дворянского бы­та. Известно, что жизнь русского дворянина разделялась на две по­ловины: военная или статская служба верноподданного государю и домашняя жизнь, посвященная семейным и хозяйственным заботам, самообразованию и просвещению.

Но существовал еще один важный аспект жизни, область обяза­тельного и вместе с тем непринужденного общения, где поддержива­лись семейные традиции и завязывались новые знакомства, демонст­рировались моды и танцы.

Это был «бал» как форма дворянского общения, место встреч, от­дыха и развлечений, бесед и обсуждений1. Бал достаточно полно ил­люстрирует положение Лотмана о коммуникативной и символиче­ской природе культуры.

Уже со времени петровских ассамблей бал как званый вечер стал одной из форм общественной и культурной жизни дворянства. Опи­сание торжественной атмосферы бала, ритуала и церемоний обще­ния кавалеров и дам, темы возможных бесед и учтивых реплик, пре­делы «бальных вольностей», непринужденность осанки и изящество движений — все это было многократно отражено в художественной литературе в произведениях Пушкина, Лермонтова, Толстого.

Основой всей композиции бала были танцы. Их последователь­ность, музыкальное сопровождение, приглашение дам были строго

1 Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. М., 1994. С. 100.

регламентированы, и установленный порядок не нарушался. Бал в начале XIX в. начинался полонезом, впоследствии его сменил мену­эт. Затем следовал вальс — танец страстный, интимный, даже «без­умный» и романтический. Кульминацию бала знаменовала мазурка с многочисленными фигурами и бравурными импровизациями. За­вершался бал котильоном, танцем непринужденным и шаловливым.

Обучение танцам было обязательной частью дворянского воспи­тания, в домах детей обучали танцам специальные учителя, прово­дились детские балы. Каждый должен был уметь танцевать, знать правила поведения. Существовала «грамматика» бала как театрали­зованного представления, когда ритуал предписывал определенные эмоции и стиль поведения — от входа в зал до разъезда. Бал следовал строгим канонам и обладал стройной композицией. Это и состав­ляло его семиотику как совокупность знаков, значений и символов. Нужно было в совершенстве владеть этим «языком», чтобы не чувст­вовать скованности и быть свободным.

Бал был не единственным развлечением дворянства. Уже с XVIII в. в России появляются маскарады как заимствование из евро­пейской традиции. Но переодевание в народной культуре всегда бы­ло связано с язычеством и означало изгнание бесов. Поэтому маска­рад принимал иногда зловещий оттенок непристойности, коварства. Петербургский маскарад в доме Энгельгардта на углу Невского и Мой­ки был описан Лермонтовым как трагическое событие. В отличие от бала маскарад имел большую степень свободы, приглушал строгую иерархию чинов и званий, расширял рамки дозволенного поведения. Посещение маскарадов хотя и не было запрещено, но воспринима­лось в обществе на грани приличного поведения и сопровождалось скандальными слухами. Поэтому, как поясняет Лотман, европейская традиция маскарада проникала в дворянский быт XVIII в. с трудом или же сливалась с фольклорным ряженьем. Военный парад, бал и маскарад представляли блистательную картину праздничной жизни дворянства.

N>- Семиотический анализ истории русской культуры позволяет выделить знаковые системы и символические доминанты, характерные для эпо­хи, понять их смысл и функциональное назначение, представить эмо­циональные состояния и настроения, которые они вызывали. Вне этого веши становятся бездушными предметами, никому не нужным «ста­рым барахлом». .

И наоборот, раскрывая свою символическую природу, вещь всту­пает в диалог с современностью, обнаруживает свои связи с истори-

ей и становится бесценной. История культуры обязательно должна быть соединена с чувствами, быть зримой, осязаемой и слышимой, тогда ее ценности входят в мир человека и закрепляются в нем на­долго. Недаром культуру называют памятью.

Семиотика как метод исследования культуры

Заслуга Лотмана заключается в раскрытии знаково-символической природы культуры и механизмов ее трансляции на основе примене­ния семиотического метода и теории информации. Теперь следует вернуться к началу и пояснить наиболее важные термины и понятия семиотики как науки о знаковых системах.

Понятие «семиотика» образовано от греческого слова semeion, что означает «знак». Науку называют семиологией — общей теорией или •комплексом научных теорий, исследующих свойства систем знаков и их значений.

К числу знаковых систем относятся:

Естественные знаки, или знаки-признаки. Они сообщают инфор­мацию для ориентировки в природе, для определения погоды, времени суток, созревания урожая и т. д.

Функциональные знаки тоже относятся к категории знаков-при­знаков. Но этими свойствами их наделяют люди определенной культуры. Военная форма — функциональный знак принадлеж­ности к армии, паспорт — знак гражданства. Эти знаки могут иметь первичные и вторичные значения. Например, приметы и суеве­рия основаны на придании значений предметам, которые сами по себе нейтральны: пустые ведра навстречу, подкова на дверях.

Условные знаки (конвенциональные) — это сигналы извещения или предупреждения: индексы, условные обозначения в текстах, на картах; знаки-образы и знаки-рисунки, похожие на оригинал; знаки-символы, в наглядной форме передающие идеи и понятия. К ним относятся эмблемы, гербы, ордена, знамена, крест, денеж­ные знаки. Это наиболее многочисленные знаки для изучения ко­торых возникают особые отрасли знаний: геральдика, нумизмати­ка, религиозная семантика, этикет.

Вербальные знаковые системы — естественные языки. Это те мно­гочисленные национально-этнические языки общения, на кото­рых говорят люди. Их насчитывается от 2500 до 5000, включая «мертвые» языки и диалекты. Достоинством языка является на-

дежность как средства хранения и передачи информации. Это до­стигается за счет избыточности и специфической структурной организации. Фонетика, лексика, грамматика, стилистика — тако­ва полиструктурная, разветвленная, иерархическая, многоуров­невая система знаков естественного языка.

Искусственные знаковые системы — языки науки, формулы, ус­ловные обозначения химических элементов, графики, таблицы, программы и алгоритмы в системе человек—машина.

Знаковые системы записи — пиктография, иероглифы, алфавит, нотная запись, кинетография (запись движений), цифровые ко­ды, запись на различных носителях.

Знаково-символические языки искусства — живопись, скульпту­ра, танец, театр, кино, фотография, архитектура, музыка и другие виды и жанры. К числу вторичных моделирующих систем отно­сятся символические системы мифов, ритуалов, запретов и пред­писаний.

Приведенная классификация знаковых систем не является исчер­пывающей и может стать предметом самостоятельного исследова­ния. Она лишь подтверждает положение о том, что человек живет в огромном мире знаков, значений и символов, которые он осваивает в течении всей жизни. Это позволило немецкому философу Э. Кас-сиреру назвать культуру «Символической Вселенной», а человека — полиглотом, владеющим множеством языков1.

Для семиотического подхода характерно выделение трех уровней исследования знаковых систем:

1) синтактика — структура сочетаний знаков и правил их образова­ния безотносительно к их значениям и функциям;

2) семантика — определение смысла и интерпретация знаков;

3) прагматика — отношения между знаками и теми, кто их использует.

Эта терминология необходима для понимания семиотики культу­ры, которая активно развивается в России и в других странах.

Среди семиотических школ и направлений в Европе наиболее из­вестными являются: польская, представленная работами А. Тарско-го, К. Айдукевича, Т. Котарбиньского, а также чешская, связанная

1 См. подробнее: Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М., 1998; Кармин А. С. Ос­новы культурологии. СПб., 1997; Каган М. С. Философия культуры. СПб., 1996; Культурология. Словарь. М., 1997. Т. I; Махлина С. Т. Семиотика культуры и искус­ства. Словарь-справочник. Книги 1-2. СПб., 2003.

с традицией Пражского лингвистического кружка и работами Я. Му-каржовского.

Во Франции семиотику культуры развивал Р. Барт на основе мифологии, Ж. Деррида исследовал взаимодействие устной и пись­менной речи, М. Фуко анализировал семиотический дискурс и ар­хеологию знания. Интересные аспекты семиотики культуры пред­ставлены в трудах Ж. Бодрийяра, Ж. Делеза, М. Мерло-Понти и многих других.

Все это подчеркивает значимость семиотического анализа миро­вой культуры. История семиотики культуры как отрасли гуманитар­ной науки может стать предметом многих исследований.

Но вернемся к тем идеям и достижениям, которые связаны с тру­дами Лотмана. В последние годы изданы многие из его научных трудов. Кроме тех, что уже упоминались, необходимо отметить мо-.нографию «Внутри мыслящих миров»1, в которой рассматриваются проблемы соотношения текста, семиосферы и памяти культуры.

Динамика культурно-исторического процесса представлена в кни­ге «Культура и взрыв», где отмечается разная скорость распростра­нения культурных перемен в социальном пространстве, проницае­мость культурных миров, выясняются источники многообразия тен­денций, соотношения стабильности и изменчивости.

Изданы «Избранные статьи» в трех томах, в которых собраны на­учные труды разных лет по семиотике и типологии культуры, о тек­сте как семиотической проблеме, о культуре и программах поведе­ния, семиотике пространства, семиотике различных видов искусств, семиотическом механизме трансляции культуры. Публикация тео­ретического наследия Ю. М. Лотмана дает возможность обращения исследователей к его обстоятельному изучению.

Семиосфера и символическое ядро культуры

Обратим внимание на наиболее важные, ключевые понятия семио­тики культуры в концепции Ю. М. Лотмана. В самом широком смыс­ле культура может быть представлена как «спектр текстов», запол­няющих социальное пространство.

Для того чтобы прочитать эти тексты, нужно знать языки, на ко­торых они написаны, уметь раскрывать смыслы и значения. Текст

1 Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. М., 1996; Его же. Культура и взрыв. М., 1992; Его же. Избранные статьи: В 3 т. Таллин, 1992-1993; Его же. Карамзин. М., 1997.

культуры — конденсатор исторической памяти, благодаря этому прошлое сохраняется и создает вокруг себя «семантическую ауру», связанную общей традицией. Без этого до нас бы доходили разроз­ненные «обломки» текстов, лишенные смысла.

Казалось бы, как пишет Лотман, текст культуры, проходя через века, должен стираться, терять информацию и интерес для совре­менника. Однако это не так. Тексты, сохраняющие «культурную ак­тивность», а иначе говоря, постоянно воспроизводимые в истории, обладают способностью накапливать новые значения. Примером мо­жет быть «Гамлет» Шекспира, сценические интерпретации которого приобретают новые смыслы. Исторический опыт показывает, что наиболее жизнестойкими оказываются те культуры, которые способ­ны развивать большую духовную активность.

Важным механизмом культурной памяти является символ. Набо­ры символов пронизывают исторические пласты культуры, связывая между собой эпохи. Крест, круг, пентаграмма образуют символиче­ское ядро культуры. Символы представляют собой наиболее устой­чивый элемент культурного пространства. В нем информация пре­дельно сжата, сохраняется в свернутом виде, тем самым расширяя возможности ее интерпретации. Основной набор доминирующих символов и длительность их культурной жизни определяют про­странственные и хронологические границы цивилизаций.

Символ напоминает о древних основах культуры, представляет «вечную» ценность и в этом проявляется его сущность. Вместе с тем он тоже подвержен переменам, присоединяя к себе новые смыслы и значения. Эта трансформация образует тот смысловой резерв, с по­мощью которого символ может вступить в неожиданные связи с ре­альностью и стать знаковым симптомом новых отношений.

«Этим увеличивается то внутреннее разнообразие, которое является за­коном развития культуры», — заключает Лотман1.

Динамизм семиотических компонентов культуры отражает измене­ния в социальной жизни общества, а иногда предшествует переменам. Показательно, что смена духовных ориентиров и ценностей сопро­вождается резким обострением интереса к символике государствен­ной и общественной жизни: возвращению к прежним орденам, флагу и гербу, переименованию улиц и городов, возрождению ритуалов.

Новая знаковая система становится символом причастности к мо­дернизации общества. В эпоху Петра Великого таковыми были ино-

1 Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. С. 148.

странный покрой одежды, бритье бороды, обучение заморским тан­цам, заимствование форм бытовой культуры. Повышение роли сим­волов характерно и для современной России.

Культура является открытой системой, в центре которой нахо­дятся наиболее значимые ценности, а на периферии по инерции про­должают функционировать архаичные культурные образования. Ди­намизм культурной жизни сопровождается процессами изменения иерархии ценностей, выдвижением одних и стиранием, забвением других.

Социальный закат системы сопровождается ограничением объ­ема культурной памяти, стремлением разорвать культурные связи с прошлым. Однако потребность в постоянном самообновлении и творчестве изменяет отношения стабильности и изменчивости, уси­ливает напряженность в системе культуры, вызывает столкновение позиций и ценностей. Это приводит к повышению структурного и ценностного многообразия культуры. Но при этом важно иметь в ви­ду, что культура не является универсальным множеством и никогда не включает в себя «все», созданное человеком.

Поскольку культура имеет ценностную природу, то в ней всегда существует граница, отделяющая истинное от ложного, доброе от злого, божественное от сатанинского. В более широком смысле — это отделение культуры от не-культуры, своего от чужого. Это противо­стояние может приобретать идеологическую остроту, стать основой конфликта. Но оно может иметь тенденцию к сглаживанию, согласо­ванию, толерантности, способствовать взаимопониманию.

^ Таким образом, культура погружена в сложное семиотическое про-

■ странство, которое отличается многообразием и динамизмом.

•................................................................................................../

Данное пространство Лотман предложил назвать «семиосферой» как пространство развития культуры. Это название связано с по­нятием «биосфера», разработанным в трудах В. И. Вернадского для определения роли интеллектуальной деятельности в масштабе Все­ленной.

Семиосфера характеризуется рядом признаков. Перечислим наи­более важные.

• Во-первых, семиосфера отличается неоднородностью. Это озна­чает, что множество языков культуры, оригинальны и не всегда взаимно переводимы. Например, язык танца можно перевести на язык жестов или язык скульптуры, но его трудно выразить сред­ствами архитектуры.

• Во-вторых, внутри семиосферы имеются границы распростране­ния субкультур, обладающих особой знаково-символической систе­мой общения. Каждая из культур маркирует себя как особую и от­личную от других. Чтобы понять культуру, надо владеть ее языком и уметь разгадывать ее смыслы, ценности и функции. Но языки культур действуют не повсюду, а в ограниченных преде­лах, вне которых их применение будет неуместным. Правила ди­пломатического этикета необходимы на приемах, но мало прием­лемы при дружеской встрече.

• В-третьих, разные языки культуры имеют различные скорости обращения. Семиосфера обладает асинхронностью. Мода в одеж­де меняется быстрее, чем архитектурные стили. Модернизация за­хватывает в первую очередь городское пространство и лишь спус­тя десятилетия приходит на периферию, в которой продолжают существовать архаические структуры. Все элементы семиосферы находятся не в статическом, а в динамичном соотношении друг с другом, изменяя скорости распространения. Языки литературы и искусства могут иметь неизмеримо долгую жизнь и представ­лять интерес независимо от времени создания. Они поддержива­ют вечность произведений искусства и культуры, могут уходить в небытие и вновь возвращаться.

• В-четвертых, семиосфера асимметрична. В ней различают центр и периферию, основное ядро культуры и прилегающие регионы; это определяет «пульсацию» активности, распространение волн культурных влияний. Центр семиосферы образуют наиболее раз­витые и структурно-организованные языки. При этом естествен­ный язык является стержнем, а иные языки способны выпол­нять лишь частные функции. Это необходимо для самопознания всей системы культуры, без которой она может потерять единство и «расползтись».

• В-пятых, семиосфера предполагает способность культуры к диа­логу и пониманию. Это означает, что семиосфера выполняет функ­цию передачи информации и коммуникации. Она должна быть открыта для общения.

Таким образом, в семиотической реальности «кипят» разнообраз­ные тенденции.

Если карта верхнего слоя закрашена в одинаковый ровный цвет, то ниж­няя пестрит красками и множеством пересекающихся границ. Смыс­ловые токи текут не только по горизонтальным пластам семиосферы,

но и действуют по вертикали, образуя сложные диалоги между разными ее пластами', — заключает Лотман.

** Семиосфера является фундаментальным понятием для описания кар­тины мира той или иной культуры, создания пространственной модели универсума. j.

Примером подобной модели мира может быть город как замкну­тое пространство, «огражденное» или «огороженное» от остального мира. Лотман выделяет две основные сферы городской семиотики: город как Пространство и город как Миф.

В первом аспекте город может находиться в двояком отношении: олицетворять государство, «быть им», или же представлять его про­тивоположность, быть антитезой. Москва, Рим, Иерусалим пред­ставляют первую модель. Они занимают центральное положение, являются зримым образом государства, выполняют функцию объ­единения земель. Для этого типа характерно концентрическое распо­ложение структур, выделение из окружающего мира, замкнутость пространства. Это «вечный» город, посредник между Землей и Не­бом, расположенный на возвышенности.

Другой тип города представляет Петербург. Это эксцентрический город, расположенный «на краю» культурного пространства вопреки природе и в борьбе со стихиями. Вокруг его имени складывается множество мифов, легенд, предсказаний и пророчеств. Город пред­ставляется то как «Парадиз», воплощение воли и разума человека, то как зловещий маскарад Антихриста. Искусственность города под­черкивалась отсутствием исторического прошлого, предшествующе­го его основанию. «Миф восполнял семиотическую пустоту»2, — от­мечает Лотман. Городская мифология Петербурга отразилась как в произведениях Пушкина, Гоголя, Достоевского, так и в городском фольклоре.

В петербургской картине мира отмечают призрачность и теат­ральность. «Медный всадник» и множество его интерпретаций под­тверждают эту характеристику. Театральность проявляется в ан­самбле архитектурной застройки, выдержанности стиля. Городское пространство отчетливо делится на «сценическую» и «закулисную» части, каждая из них имела свои территории. Петербург имеет нема­ло образов: Северная Пальмира, Русский Амстердам, Русская Вене­ция, столица Российской империи, «колыбель» революции и пр.

1 Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. С. 173-174.

2 Там же. С. 283.