Жак де Моле и Филипп Красивый

 

В 1292 г. король Франции, даже если бы хотел, не мог повлиять на процедуру, которая привела к избранию Жака де Моле⁵¹³. Последний несомненно имел возмож­ность встретиться с королем во время первой поездки, особенно когда приезжал в Париж, чтобы председатель­ствовать на капитулах ордена, но никаких доказательств подобных встреч у нас нет. Таким образом, вообразить можно что угодно, но лучше я воздержусь от этого! Не­заметно, чтобы в то время были поводы для конфликта между королем и орденом Храма, между королем и вели­ким магистром, кроме как по двум пунктам:

• напряженные отношения между Францией и Араго­ном из-за Сицилии. Но эта ситуация утрачивала остроту, потому что король Арагона Хайме II и король Сицилии (фактически только Южной Италии) Карл II Анжуйский вскоре должны были сблизиться и в конечном счете в 1298 г. подписать союз (против Федерико Сицилий­ского, брата Хайме II!)⁵¹⁴; в 1302 г. мир в Кальтабеллоте положит конец конфликту;

• вопрос (который я рассмотрю позже) объединения орденов, к которому призвал папа Николай IV в 1291 году. Исходя из того, что известно о позиции Жака де Моле, резко не принимавшего этой идеи, можно полагать: если король затронул этот вопрос, между ними возникло разногласие. Но в 1295-1296 гг. французский король еще не занял на этот счет четкой позиции; во всяком случае, в понтификат Бонифация VIII на повестке дня этот вопрос не стоял.

Однако к 1300 г. назрел повод для серьезного конфлик­та между орденом Храма и королем. Он был следствием конфронтации между королем Франции и папой Бонифа­цием VIII⁵¹⁵. Этот конфликт все более обострялся и нако­нец привел к уже упомянутому событию — «покушению в Ананьи» 7 сентября 1303 г.: противники Бонифация VIII, два кардинала Колонна, к которым присоединился Гильом де Ногаре, захватили папу в плен в его дворце в Ананьи и стали ему угрожать. Задача Гильома де Ногаре состояла в том, чтобы заставить верховного понтифика предстать перед собором — который хотел созвать король Фран­ции — и ответить за разные преступления, в том числе за ересь. Возмущение населения Ананьи вынудило агрессо­ров отпустить добычу, но в следующем месяце папа умер. Естественно, французский король и его советники орга­низовали во Франции активную пропагандистскую кам­панию, чтобы очернить папу и укрепить свою позицию. В 1302 г. в Париже было созвано собрание сословий (зача­ток Генеральных штатов). Монашеские ордены, епископы, духовенство в целом должны были выбирать между верно­стью главе церкви и верностью королю. Аббат Сито, Ио­анн Понтуазский, сохранил верность папе; он стал исклю­чением, и за это его ненадолго заключили под стражу⁵¹⁶.

Орден Храма занял двойственную позицию. Похоже, великий магистр и руководство ордена на Кипре никак себя не проявили. Известно, что Жак де Моле поддержи­вал с Бонифацием VIII хорошие отношения, и в 1302 г. еще не отказались от стратегии союза с монголами — Храм нуждался в папе.

Зато во Франции тамплиерам пришлось выбирать. В 1302 г. папа вызвал досмотрщика Франции Гуго де Перо в Рим вместе с остальными епископами и главами мо­нашеских орденов христианского мира. Король Франции запретил епископам и прочим клирикам своего королев­ства туда ехать; многие ослушались короля, но не Гуго де Перо, не поехавший в Рим, однако делегировавший туда своего племянника Гуго Шалонского. На собрании сосло­вий Перо поддержал королевскую позицию. Скажем так, он обеспечил «сервис минимум»: в протоколах заседаний, состоявшихся в Лувре 13 и 14 июня 1303 г., в ходе кото­рых Гильом де Плезиан зачитал статьи обвинения против Бонифация VIII, он числится среди прелатов, аббатови глав орденов, которые поддержали требование созвать со­бор для суда над папой. Но, как обращает внимание Жан Кост, ответственный за издание этих текстов, прелаты со­хранили за папой канонический титул (вопреки Гильому де Плезиану), дав понять, что им вывернули руки и что они не считают заранее папу виновным (опять же вопреки Плезиану); наконец, они отказались выступать в качестве обвинителей⁵¹⁷.

Перед нами нечто вроде разделения задач между ве­ликим магистром и досмотрщиком Франции, которое не могло остаться незамеченным для короля и его совет­ников. Было ли это разделение намеренным? Во всяком случае, пока Жак де Моле находился на Кипре, пока об­суждали, в некотором роде на расстоянии, средства про­ведения крестового похода и объединения орденов, ниче­го не могло случиться. Но как только великий магистр оказался во Франции, проблем в отношениях между ор­деном Храма и королем скрывать больше было нельзя.

Проблемы? Какие конкретно? Естественно, напраши­вается мысль о крестовом походе и об объединении ор­денов. Это проблемы давние и общие, к ним я вернусь. Но были и другие, которые, похоже, все свалились на Моле, едва он ступил на землю Франции; прежде всего вспоминается конфликт между королем и великим маги­стром из-за судьбы Жана дю Тура, казначея парижского Храма и казначея короля. Хроника Тирского Тамплиера приводит краткий и выразительный рассказ о ней. Но можно ли доверять этому тексту?

Дело казначея Храма

 

Предоставим слово Тирскому Тамплиеру:

 

Оный брат Жак де Моле, магистр Храма, когда был за морем [на Западе], вел себя весьма скаредно по отно­шению к папе и кардиналам, ибо был весьма скуп до неразумного, и тем не менее папа принял его с виду весьма благосклонно, и в сей обстановке магистр пое­хал в Париж и во Францию, и потребовал от казначея Храма отчета, и нашел, что казначей ссудил королю Франции большую сумму, говорят, четыреста тысяч флоринов золотом, не знаю — может быть, менее. И магистр весьма разгневался на казначея и отобрал у него облачение. И изгнал его из ордена, из коего тот пришел к королю Франции, каковой был весьма удручен, что по его вине тот был лишен облачения, и послал важного чина Франции к магистру, прося из любви к себе вернуть облачение и передавая, что охотно вернет то, что должен дому; означенный же магистр не пожелал ничего делать и ответил иначе, нежели должен был, на просьбу такого человека, как король Франции. И когда король увидел, что тот не хочет ничего делать по его просьбе, он послал к папе, попросив его велеть магистру Храма вернуть плащ облачения Храма казначею, и означенный казначей лично принес оное письмо папы магистру ордена Хра­ма, каковой ничего не сделал для папы, и говорят, что магистр бросил оное письмо в огонь, горевший в камине⁵¹⁸.

 

Король был недоволен. Папа потребовал от магистра вернуться из Парижа в Пуатье и предписал ему предоста­вить экземпляр устава. Тирский Тамплиер напрямую свя­зывает этот эпизод с начавшимися гонениями на Храм.

В этом рассказе есть неточности и неправдоподобные детали, но, опять-таки, несомненно не все вымышлено.

Жан дю Тур (или де Тур) — здесь речь идет о Жане дю Туре Младшем — вступил в орден Храма в 1275 г.; он был принят в Морепа⁵¹⁹ своим дядей Жаном дю Ту­ром Старшим, в то время казначеем парижского Храма (с 1271 по 1281 год, год его смерти). Жан дю Тур Млад­ший стал казначеем в свою очередь в 1287 или 1289 г. (сменив на этом посту некоего Юмбера). Итак, он якобы ссудил королю огромную сумму в 400 тысяч флоринов, не поставив в известность магистра. А ведь статуты ордена Храма четко говорят: заем такой величины не может совершиться без его разрешения. Узнав об этом нарушении, великий магистр, опять же следуя уставу Храма, изгнал виновника из ордена⁵²⁰. Отметим, что в качестве санкции использовалась утрата облачения, менее тяжкая санкция, чем утрата дома, в том смысле, что это «временная» санкция, то есть она может быть снята. Если события действительно развивались так, как рассказано, упрекнуть великого магистра не в чем.

Прежде чем приводить любые соображения, обратим внимание на последовательность событий в рассказе Тирского Тамплиера: прежде всего Жак де Моле видит­ся с папой и проявляет себя скаредным или скупым; потом он едет в Париж, проверяет счета своего каз­начея и обнаруживает недопустимый заем, сделанный королю; он негодует на Жана дю Тура и изгоняет его. Король вступается за него (что понятно, ведь Жан дю Тур — и «его» казначей!), и великий магистр отвечает ему неучтиво. Потом Жан дю Тур, которого поддержал король, получает письмо папы с просьбой о восстанов­лении в ордене. Он приносит письмо Моле, все еще находящемуся в Париже; тот бросает послание в огонь. Таким образом, Жак де Моле оказывается виновным в скаредности или скупости в отношении папы, в вели­ком гневе на своего казначея, в недопустимых словах по адресу короля (написанных или сгоряча сказанных?) и, наконец, в жесте, выражавшем оскорбительную ярость на понтифика. Тем самым он отталкивает от себя папу, короля и важное лицо в своем ордене. Многовато для одного человека!

Если считать этот рассказ соответствующим истине, надо также признать, что Жак де Моле в конечном счете уступил: Жан дю Тур, изгнанный им из ордена, в конце концов был там восстановлен, коль скоро его арестовали как тамплиера в ходе большой облавы 13 октября 1307 г., и инквизитор Франции допрашивал его с 26 октября, то есть через два дня после Жака де Моле⁵²¹. А Филипп Красивый, спасший тамплиера, потому что это был его казначей, не моргнув глазом отрекся от своего казначея, потому что это был тамплиер!

Рассказ Тирского Тамплиера ставит проблемы. Не стану отрицать ни достоинств этой хроники, ни общей достоверности сведений, которые в ней содержатся. Но надо учесть, что, с одной стороны, ее автор, большой почитатель Гильома де Боже, игнорировал Жака де Мо­ле⁵²², а с другой — что его сведения о делах на Западе не слишком точны, кроме как в отношении итальянских морских республик.

Также примечательно, что европейские исторические источники, авторы которых были близки особо к париж­скому двору или римской курии, не упоминают об этом эпизоде: ничего подобного нет ни в «Больших хрони­ках Франции», ни в «Продолжении Гильома де Нанжи», ни у Иоанна Сен-Викторского, ни в «Жизнеописаниях Климента V», собранных Балюзом. Зато в письме одного арагонца, находившегося при дворе в Пуатье в первые недели после ареста тамплиеров, есть сведения, которые как будто отчасти подтверждают слова Тирского Там­плиера. Вероятно, этот человек был близок к тамплие­рам; он написал командору Аско (в Каталонии) в ноябре 1307 года. Он рассказал об аресте тамплиеров во Фран­ции и о встречах, которые после этого произошли в Пуа-ть,е; он привел диалоги (вымышленные?) между папой и тамплиерами в Пуатье или же между Жаком де Моле и тамплиерами, арестованными вместе с ним. У меня еще будет случай обсудить этот текст. Здесь я отмечу только фразу: «И знайте еще, что, как поведал мне один оруженосец, прибывший из Парижа, сеньор магистр про­изнес резкие и грубые слова по адресу короля Франции»; опять-таки в тюрьме, когда король пришел его повидать, «у них был весьма резкий и суровый разговор»⁵²³.

Проблема, как часто бывает, — в хронологическом порядке. Когда?

Свидетельство арагонца как будто относится ко вре­мени ареста и последующим дням; о проблемах казначея нет ни слова; все сведения, приводимые автором, как мы увидим, связаны с арестом, а не с обстоятельствами, ко­торые ему предшествовали и могли быть его причиной. Но возможно ли, чтобы Филипп Красивый встретился с Жаком де Моле в тюрьме через столь недолгое время после ареста последнего? Конечно, нет, но если бы такая встреча состоялась, вполне вероятно, что Жак де Моле выказал бы изрядный гнев!

Тирский Тамплиер в своем рассказе относит случай с казначеем к более раннему времени, потому что делает из него едва ли не спусковой механизм адской машины, которая сокрушит орден Храма. Он упоминает встре­чу в Пуатье с папой (первый инцидент), потом поездку в Париж (гнев на казначея и столкновение с королем) и наконец возвращение в Пуатье, к папе. Эта хронология, возможно, соответствует маршруту великого магистра в мае-августе 1307 г., который позволяют проследить не­которые источники.

Французский король прибыл в Пуатье 21 апреля 1307 г. и, похоже, уехал после 15 мая. Его встречи с па­пой в основном были связаны с тем, что он хотел по­скорее начать процесс по осуждению памяти Бонифа­ция VIII (о чем Климент V не хотел слышать); упомянул он и вопрос тамплиеров⁵²⁴. 14 мая Жан Бургонь, пред­ставитель короля Хайме II при римской курии, написал письмо своему господину, чтобы передать некоторые сведения. Он сообщил о присутствии в Пуатье короля, о том, что о содержании разговоров ему известно немно­гое, кроме того, что Филипп Красивый, с одной стороны, попросил канонизировать Пьетро ди Морроне, то есть папу Целестина V, который отказался от тиары и кото­рого сменил Бонифаций VIII, а с другой стороны — осу­дить последнего. Наконец, он указал, что «вскоре сюда должен прибыть магистр рыцарства Храма; ожидается также магистр Госпиталя святого Иоанна Иерусалимско­го, и папа, после того как об этом настоятельно шла речь, должен заняться объединением обоих орденов и намерен делать это вместе с ними»⁵²⁵.

Похоже, король уехал до прибытия обоих магистров. Но он оставил при папе Гильома де Ногаре и Гильома де Плезиана, которым поручил добиваться осуждения Бони­фация VIII. Поэтому не исключено, что Жак де Моле и Фульк де Вилларе, если они оказались в Пуатье вместе, имели возможность встретить обоих советников коро­ля⁵²⁶. Одно место из показания Жака де Моле папской комиссии, заседавшей в Париже, от 26 ноября 1309 г. по­зволяет предположить, что великий магистр был знаком с Гильомом де Плезианом: «Означенный сеньор Гильом переговорил отдельно с магистром, коего любит и любил, о чем он сказал — потому что они рыцари...»⁵²⁷ Может быть, эта «дружба» возникла в Пуатье? Во всяком случае, 9 июня Жак де Моле там еще находился — он жил в го­родском странноприимном доме⁵²⁸. Потом он направился в Париж, чтобы 24 июня 1307 г. провести генеральный капитул⁵²⁹. Одно письмо Жака де Моле к Хайме II Ара­гонскому свидетельствует, что он был снова в Пуатье 4 августа⁵³⁰, а также с 8 по 11 сентября⁵³¹. Наконец он снова уехал в Париж на похороны Екатерины Валуа, в которых с должными почестями принял участие 12 октября.

Итак, он мог встретиться с королем до апреля, в кон­це июня или в июле, а также в начале октября. Инци­дент, описанный Тирским Тамплиером, мог иметь место в июне-июле или же, если учесть горящий в камине огонь, — зимой 1307 г., например, в феврале-марте: ги­потетическая веха в хронологической пустоте первой трети 1307 года.

Преимущество последней даты в том, что она остав­ляет достаточный промежуток времени, чтобы инци­дент — если он произошел — был либо улажен, либо забыт, когда Жак де Моле держал шнурок гробового по­крова на похоронах Екатерины Валуа, или даже в июне, когда он признался королю, что против ордена Храма выдвигают некоторые обвинения.

Однако остается вопрос: можно ли представить себе, чтобы после такого инцидента Жак де Моле мог нахо­диться при дворе в столь большом почете? Не будем спе­шить с отрицательным ответом: Филипп Красивый, соби­раясь на следующий день арестовать магистра, морочил ему голову и не вызвал у него никаких подозрений!

Тем не менее надо признать, что эту история с каз­начеем слишком часто отсутствует в документах, чтобы счесть ее достоверной. Что делать с этим единственным свидетельством (письмо арагонца за ноябрь 1307 г. в ко­нечном счете имеет мало или даже ничего общего с этим эпизодом)? Отвергнуть полностью? Похоже, это трудно. Безоговорочно принять? Так предпочла поступить Барба­ра Фрале, которая опирается на этот текст, чтобы выстро­ить факты в соблазнительную цепочку и привести остро­умное доказательство, которое лично меня не убеждает. Тем не менее эти доводы заслуживают изложения⁵³².

Жан дю Тур был якобы вынужден обещать королю ссуду и тем самым нарушить устав своего ордена — ве­роятно, в момент, когда Филипп Красивый столкнулся с мятежом, как раз находясь в Парижском Тампле в июне 1306 года. Мятеж был вызван порчей монеты (вызвавшей дефляцию), только что осуществленной правительством (Филипп Красивый использовал порчу монеты и злоупо­треблял ей, чтобы получить финансовые средства, кото­рые ему не удавалось добыть за счет налогов). Разъярен­ная толпа, узнав, что король находится в Тампле (месте, где хранилась королевская казна), заблокировала входы в него, чтобы туда не могли доставлять пишу⁵³³. У Жана дю Тура не могло быть разрешения Жака де Моле (тогда находившегося на Кипре), а запрос занял бы слишком много времени. А ведь король нуждался в деньгах не­медленно. Гуго де Перо, досмотрщик Франции, находившийся тогда в Париже (что возможно, но не факт), мог бы заменить магистра и дать такое разрешение, тем са­мым прикрыв казначея. Напомним в этой связи письмо Бонифация VIII от 8 февраля 1297 г., адресованное Гуго де Перо, в котором папа просит суммы, которые Храм бу­дет выплачивать в помощь Святой земле, передавать пап­ским сборщикам, и добавляет, что Жак де Моле по его просьбе «сообщил нам, что послал тебя в качестве своего заместителя в земли по сю сторону моря»⁵³⁴. Вопрос за­йма королю якобы разрешился только в феврале 1307 г., и Барбара Фрале в доказательство своих утверждений ссылается на переписку между папой и королем, где упо­минается «загадочное дело» — на ее взгляд, тот самый вопрос займа⁵³⁵. Это дело Жак де Моле и обнаружил, прибыв во Францию, когда проверял счета казначея.

Но опять же возникает проблема хронологии, и не очень понятно, к какому моменту отнести взрыв яро­сти великого магистра. Ведь прибыл он во Францию в декабре 1306 года. Значит, если «загадочное дело» за­кончилось в феврале 1307 г., оно разрешилось рез него, в момент, когда он находился во Франции и кс'гда уже нельзя было ссылаться на алиби — мол, к немУ нельзя обратиться, потому что его здесь нет. Получается, его сознательно исключали из игры! Это, конечно, вполне могло вызвать ярость! Но когда?

Мне кажется, в этом рассуждении слишком много «вероятного» и «правдоподобного», основанного не на до­казательствах, а на нагромождении гипотез⁵³⁶.- Кстати, к некоторым утверждениям в рассказе Тирского Там­плиера можно отнестись скептически. Сумма, которую ссудили королю, столь велика, что сам хронист не пре­минул выразить сомнение. На мой взгляд, она превос­ходит финансовые возможности Храма. Здесь надо пони­мать: Жан дю Тур был также королевским чиновником и в этом качестве заведовал королевской казной, отлич­ной от казны Парижского Тампля. Ссужать королю день­ги можно было только из собственных средств ордена Храма⁵³⁷ — в самом деле, не мог же король одолжаться в собственной казне! Где ничего не было, потому что он всё забрал!

То, что между орденом Храма и королем произошел финансовый инцидент, я не отрицаю, но, конечно, не по причинам, упомянутым выше, и не основываясь только на тексте Тирского Тамплиера. Анализ фискальной по­литики короля и проблем управления его казной, про­веденный Р. Кепером и С. Менахе, побуждает искать фи­нансовые причины атаки на орден Храма в другом месте, обращая больше внимания на политику, а не только на техническую сторону вещей⁵³⁸. В общем, породили это дело в большей степени политические причины, чем при­чины личного характера, и особое значение среди них, как мне кажется, имел отказ Жака де Моле объединить ордены.

Чтобы закончить (надолго ли?) с делом казначея, я хотел бы добавить: если Жан дю Тур восстановлением в ордене был обязан папе, странно, что он сам вручил Моле письмо Климента V: это послание должны были доверить посланцу папы, а не человеку, которому папа оказывает благодеяние. Наконец, мне трудно представить, чтобы Жак де Моле, человек опытный, в других местах и при других обстоятельствах выказывавший уравновешен­ность и определенную дипломатичность, мог настолько поддаться чувству гнева. Но, возможно, я ошибаюсь!

Жак де Моле и Гуго де Перо

 

В рассуждении Барбары Фрале и вообще в генезисе процесса тамплиеров, как его воссоздают, Гуго де Перо играет центральную роль, может быть, более важную, чем Жак де Моле. Я почти согласен с этой точкой зре­ния, даже если не отношу появление разногласий между этими двумя людьми к столь раннему периоду (1292 г.) и нахожу другие, чем ее сторонники, причины раскола между великим магистром и досмотрщиком Франции — раскола, который, похоже, возник и углубился.

Для начала напомним, что в момент избрания Моле Гуго де Перо был для ордена не более чем командором дома и племянником могущественного, но уже умерше­го дяди. Фактически магистром провинции Франция, а потом генеральным досмотрщиком ордена во Франции и в Англии был как раз Жак де Моле. Совмещение должностей магистра провинции и досмотрщика допу­скалось — так, Беренгер де Кардона был одновременно магистром Арагона и досмотрщиком Испании. Попыта­емся уточнить подробности карьеры Гуго де Перо как обладателя двух этих должностей, чтобы лучше понять то, что произошло в 1306-1307 годах.

В качестве магистра Франции он отмечен в 1293 г.⁵³⁹, а потом в 1295 и 1300 годах⁵⁴⁰. И только. В качестве досмотрщика Франции он упоминается самое раннее в 1294 г., если не в 1295 г.⁵⁴¹; как досмотрщик Англии он был официально аттестован 25 мая 1294 года⁵⁴². Потом, с того момента до самого 1307 года его имя в сопрово­ждении титула досмотрщика Франции встречается раз пятнадцать. Функции магистра Франции и досмотрщика он совмещал по 1300 г.: одного свидетеля на кипрском процессе, брата Понса дю Пюит из Лана, в то время при­нял в Бельвиле⁵⁴³ Бодо де Перасео [имеется в виду Гуго де Перо], «тогда командор и досмотрщик во Франции»⁵⁴⁴. 14 сентября 1300 г. он уже только досмотрщик⁵⁴⁵. Имен­но в тот день командором, или магистром, Франции стал Жерар де Вилье. Значит, Гуго де Перо уже занимал толь­ко должность досмотрщика Франции и, вероятно, Ан­глии. В качества досмотрщика Франции его представил еще Жерар де Косе, видевший, как тот принимал Жеана де Прюне в Парижском Тампле — в присутствии коро­ля — месяцев за шесть до ареста тамплиеров⁵⁴⁶. Тем же титулом величали его и на Сретение 1307 г. в Париже во время приема Жана де Баземона⁵⁴⁷. Сопоставление обоих свидетельств позволяет утверждать, что оба этих прие­ма происходили в один день, на Сретение. Возможно, на эту дату приходился и капитул, упомянутый в другом показании.

А ведь одно письмо Педро де Кастильона, уже упоми­навшееся в связи с вопросами назначения командоров и магистров провинций Храма, которое хранится в Архивах Арагонской короны, содержит своеобразные сведения, год на нем не указан, но оно написано позже 27 декабря в Тор­ресе (Торрес-де-Сегре, близ Миравета), — почти наверня­ка можно утверждать, что в январе. Педро де Кастильон провел рождественские праздники в Миравете по при­глашению командора Беренгера де Сан-Хусто. Потом он вернулся в Торрес — после 27 декабря, а фактически, что очень вероятно, в начале января. Это письмо адресовано Педро де Сан-Хусто, в то время командору Альфамбры, и сообщает последнему, что посланец заморского маги­стра, кастилец Доминго, прибывший сначала в Гардени (23 декабря), а потом в Миравет (27 декабря), привез новости от великого магистра и уведомил о некоторых перестановках в составе тамплиерской провинциальной и центральной администрации. По его информации, Гуго де Перо был смещен с поста досмотрщика Франции, зато ему якобы было поручено руководить провинциями Фран­ция и Прованс. С другой стороны, в Апулию назначен брат Раймон де Кинси (на самом деле имеется в виду Си­мон) по прозвищу Капюшон. Еще одно свидетельство: Бе-ренгер де Сан-Хусто, командор Миравета, получил титул досмотрщика Испании. Тот же посланец якобы сообщил, что прочие сановники на Кипре, великий командор Рем­бо де Каромб, маршал Эймон д'Уазеле, гардеробмейстер Жоффруа де Шарне, туркопольер Бартелеми де Горд и подмаршал, остаются на своих должностях⁵⁴⁸.

Как я говорил в главе 7, письмо Педро де Кастильо­на, вероятно, датируется началом января 1305 года. Я не буду приводить солидных обоснований, которые выдвинули Г. Финке, опубликовавший текст, и А. Фори, но, если эта дата верна, перестановки, которые произвел Моле, непросто объяснить, если допустить, что они дей­ствительно были сделаны. Одна проблема касается Про­ванса, магистром которого с 1300 г. — и без перерывов, насколько мне известно, — был Бернар де Рош⁵⁴⁹; он за­нимал этот пост и 9 июня 1307 г., когда подписал письмо Жака де Моле, написанное в Пуатье, к тексту которого я вернусь. Зато назначение Раймона де Кинси в Апулию вполне соответствует реальности, если, конечно, читать «Симон», а не «Раймон». Именно Симона де Кинси мы встречали в Марселе, где он в 1303 г. руководил прие­мом братьев, которых впоследствии отвез на Кипр. Ведь это его надгробие найдено в Барлетте: «Здесь покоится Симон де Кинси, магистр домов Храма в Сицилийском королевстве, умерший в среду 7 июня 1307 года. Да жи­вет его душа во Христе»⁵⁵⁰.

Обоих досмотрщиков Запада сместили? Прежде всего рассмотрим случай с Испанией. В 1300 г. на этот пост был назначен Беренгер де Кардона. От самого Жака де Моле известно, что назначение на этот пост не подразумевало конкретного срока — его владельца можно было сменить и через четыре года, так что в отставке Кардоны не было ничего невозможного. Зато Беренгер де Кардона остался магистром Арагона. Загвоздка лишь в одном! Письмо Жака де Моле (за 1300 г.), утверждающее Кардону на посту до­смотрщика, включено в письмо последнего от 10 марта 1306 г., где он титулуется магистром Арагона и досмот­рщиком Испании. Таким образом, почти исключено, чтобы Кардону когда-либо лишали его функций досмотрщика.

Что касается Гуго де Перо, текст письма Педро де Кастильона недвусмыслен (он пишет о смещении). Однако, утрачивая должность досмотрщика, Перо якобы вновь получал должность магистра Франции и к тому же дол­жен был временно исполнять аналогичные функции для Прованса. Следовательно, в отставке с поста досмотрщи­ка очень трудно видеть наказание..

Надо ли считать, что этот жест был рассчитан на короля Франции, с которым Гуго де Перо был тесно свя­зан? Если такое назначение сделали, то в ущерб Жерару де Вилье. Но непохоже, чтобы такие решения были при­няты на самом деле, — в таком случае о них бы ско­ро сообщили. В последующие годы до самого февраля 1307 г. Гуго де Перо носил титул досмотрщика; точно так же последнее упоминание о Жераре де Вилье как о магистре Франции связано с приемом, совершенным в Ла-Ферте-Гоше в середине февраля⁵⁵¹. Правда, однаж­ды его именуют досмотрщиком Франции!⁵⁵²

Тем не менее письмо Жака де Моле, написанное в Пу-атье 9 июня 1307 г., в чем-то^ подтверждает эти перемены в руководстве ордена: Гуго де Перо его подписывает как магистр Франции, а уже не как досмотрщик; рядом с его подписью под актом стоит подпись Бернара де Роша, ма­гистра Прованса⁵⁵³. Тот, когда был еще командором Вау-ра, замещал Гуго де Перо в должности досмотрщика 13 июня 1303 года⁵⁵⁴. Двадцать семь тамплиеров, содержа­щихся в доме Жана Рошелли в Париже, подали следова­телям заявление, что желают видеться с магистром ор­дена и с Гуго де Перо, командором Франции⁵⁵⁵. Но в ходе дальнейшего процесса и особенно в 1314 г., на последнем суде над сановниками ордена Храма, Гуго де Перо во всех текстах будут называть досмотрщиком Франции.

Так что трудно сделать вывод, что великий магистр на­казал Гуго де Перо этой отставкой и сменой должности, в отношении которых даже не поймешь, имели они место или нет. Можно было бы даже сказать — совсем напро­тив. В течение 1302-1307 гг. Гуго де Перо сохранял с ко­ролем превосходные отношения. Мы видели, что в 1302 г. он не откликнулся на приглашение папы. 13 июня 1303 г. он назначил Бернара де Роша заместителем именно по­тому, что выполнял одну миссию на службе короля. 10 августа того же года король даровал Гуго и его людям по­кровительство и привилегии за неоднократную помощь, «особенно против Бонифация»⁵⁵⁶; 27 мая 1305 г. одному королевскому агенту оплатили «его расходы на поездку в Дофине по поручению короля и в обществе брата Гуго де Перо, досмотрщика домов рыцарства Храма...»⁵⁵⁷ Этот пример показывает, что, был ли он досмотрщиком, ма­гистром Франции или нет, его титул почти не влиял на качество его отношений с королем Франции.

Так что я не думаю, что между Перо и Моле был глубокий раскол; разногласия несомненно были, но не такие, чтобы повлечь за собой резкое противостояние. В конце концов, наличие брата, хорошо освоившегося при французском дворе, отвечало интересам Жака де Моле и ордена Храма. Но, очевидно, в случае открытого конфликта между великим магистром и королем, напри­мер, по вопросу объединения орденов или даже — если такой конфликт имел место, во что я не верю, — по вопросу займа казначея, король мог использовать Гуго де Перо как посредника и даже откровенно манипулиро­вать им в борьбе с великим магистром.

Гуго де Перо находился в Пуатье вместе с Жаком де Моле 9 июня; они вместе участвовали в генеральном ка­питуле в Париже 24 июня. Трудно представить, что они тогда питали скрытую враждебность друг к другу. Как в отношении папы, прося его создать комиссию по рас­следованию, так и в отношении короля, уговаривая его не поддерживать слухи, порочащие орден, тот и другой выступали если не вместе, то по меньшей мере в. полном согласии.

Выбор короля

 

Лето 1307 г. Жак де Моле, похоже, провел в Пуатье. Встречи, состоявшиеся у него в мае и в июне, создали у него впечатление, что ситуация тяжелая, но не без­надежная, если проявить инициативу. С этой целью он упредил события и заговорил с королем о проблеме отпу­щения грехов мирянами, которое иногда практиковалось в ордене, о том, что такая встреча произошла, позже, когда дело ордена Храма уже началось, сообщает Гильом де Плезиан. В речи, произнесенной 29 мая 1308 г. перед папой в Пуатье, — речи, известной по рапорту Жана Бургоня своему господину, королю Арагона, за следую­щее число⁵⁵⁸ и по документу из Национальных архивов в Париже⁵⁵⁹, — Гильом де Плезиан сказал, что магистр пришел к королю и «в присутствии нескольких членов его Совета, желая оправдать себя и свой орден, произнес слова, которые, ежели они были обдуманными, явствен­но отдавали ересью. Он тогда изложил некоторые поло­жения устава своего ордена и, в частности, сообщил, что иногда братья из страха покаяния, которое могли бы на них наложить, не желали признаваться в своих грехах и что он сам на капитуле отпускал им последние, хотя был мирянином и не имел ключей»⁵⁶⁰.

Именно по этой причине он со всей ясностью просил папу начать расследование. Нужно отдавать себе полный отчет, что это значило: допросы, публичное разоблаче­ние злоупотреблений, заблуждений, разных неприятных случаев. Жак де Моле не мог не знать, что будет поднят вопрос ритуала вступления в орден и что странности (выразимся пока так) этого ритуала станут достоянием гласности. Так что великий магистр рисковал. Папа, со­глашаясь на его просьбу и принимая роль руководителя следствием, — тоже. В целом все выглядело так: Жак де Моле в полном сознании своей правоты, несомненно отдавая себе отчет в негативных последствиях разобла­чений, которые будут сделаны, сохранял убежденность, что его ордену ничто не грозит, что слухи улягутся, а обвинения стихнут. Останутся лишь нарушения, со­вершенные отдельными лицами, в отношении которых орден сможет сказать, что первым наказал их. В конце концов и Гильом де Ногаре создал свое досье, именно допрашивая тамплиеров-ренегатов, изгнанных из ордена за провинности.

Можно считать, что великий магистр проявил себя не слишком проницательным, что его поведение граничило с легкомыслием. Но ни он, ни папа не могли себе пред­ставить тех чудовищных масштабов, какие примет на­ступление короля. Не очень важно, все ли уже было подготовлено у короля или он принял решение, только прочитав папское письмо с приказом о начале расследо­вания; можно сказать одно, что в интересах как ордена Храма, так и папы было действовать быстро; у Жака де Моле к тому моменту времени уже не было; у папы вре­мя было, но он не воспользовался этим козырем.

24 августа 1307 г. Климент V написал королю, со­общив, что начинает следствие по делу ордена Храма, и уточнил, что об этом его попросили сами тамплиеры:

 

Поскольку магистр Храма и несколько командо­ров, как из числа Ваших подданных, так и из за­рубежных стран, узнав о поклепах, о каковых были осведомлены и Ваше Величество, прибыли, дабы несколько раз пасть к моим ногам и настоятельно просить нас провести расследование по делам, в ка­ковых их столь несправедливо обвиняют, и нало­жить на них покаяние, если они будут признаны виновными, или очистить их от этого обвинения, если они невинны⁵⁶¹.

 

Тирский Тамплиер, пересказывая случай с казначеем, писал также, что папа попросил Жака де Моле пере­дать ему экземпляр устава. Может быть, папа сделал эту просьбу действительно с прицелом на такое рассле­дование⁵⁶²: ведь вопреки тому, что часто утверждают (в оправдание Филиппа Красивого), папа был намерен ак­тивно заняться коренными проблемами и реформировать орден, если понадобится. Его нельзя упрекнуть в недо­бросовестности, сославшись на то, что в том же письме от 24 августа он также написал французскому королю: по-настоящему расследование начнется только во второй половине октября. Он объяснил ситуацию: он тяжело болен и с 1 сентября начнет лечение, при котором будет вынужден отойти от дел, так что просит короля не на­правлять к нему послов раньше 15 октября.

Король и его советники могли бы подождать и предо­ставить церкви возможность провести серьезное рассле­дование, которое, не предвосхищая виновности ордена Храма, нанесло бы ему определенный ущерб. Это значи­ло бы поступить по закону. Но король, сославшись на тя­жесть улик, убежденный в приверженности тамплиеров к ереси, предпочел действовать по собственной инициа­тиве, поправ право церкви и вообще всякое право, пусть он даже в качестве прикрытия использовал инквизитора Франции. Напомним, что инквизиция была орудием церк­ви, а значит — папы, но не короля. Хранитель печати Пьер Эйселен, архиепископ Нарбоннский, возмущенный королевским произволом, 26 сентября подал в отставку; его сменил Гильом де Ногаре; этим все сказано.

Вернемся к хронологии. 14 сентября королевское письмо, изобличающее преступления тамплиеров («Не­что горькое, нечто прискорбное [...] гнусное преступле­ние, мерзкое злодеяние, отвратительное дело, ужасное святотатство, нечто совершенно бесчеловечное...») и приказывающее их арестовать, было направлено всем бальи и сенешалям королевства, которые должны были держать его в секрете и ждать, когда будет назначен день для исполнения приказа. 22 сентября инквизитор Франции направил указания инквизиторам по всему ко­ролевству. Королевские агенты тайно следили за там­плиерами, уточняли их возможность оказать сопротив­ление и выясняли состояние их имущества. А 13 октября они перешли к действиям.

Незадолго до этого, в начале октября, в Пуатье Гуго де Перо якобы имел доверительную беседу с папой и раскрыл ему странные обычаи, принятые в ордене при приеме новых членов⁵⁶³. Поздновато для человека, кото­рый лет двадцать-тридцать, дольше, чем многие другие, если учесть его должность в ордене, преспокойно прово­дил этот «секретный» обряд. Папа как раз недавно (26 сентября) написал королю, прося предоставить улики против тамплиеров, которыми тот располагает.

Тем временем король делал вид, что ничего не проис­ходит. 12 октября, накануне своего ареста, Жак де Моле, специально приехав в Париж, как почетный гость при­нял участие в похоронах Екатерины де Куртене, наслед­ницы трона Константинопольской Латинской империи и супруги Карла Валуа, брата короля.

Позже, в ходе процесса, у Жерара де Косса, который присутствовал на приеме в орден Храма в Париже меся­цев за шесть-восемь до ареста тамплиеров, на приеме, где не было ничего неприличного, спросили, не было ли у него каких-то подозрений в отношении того, что гото­вится против ордена; он ответил, что не было никаких⁵⁶⁴. Тем не менее у некоторых такие подозрения возникли, и эти люди бежали — например, Жерар де Вилье.

Что до великого магистра, он явно недооценивал всю жестокость штурма, который готовился; и если он питал какие-то подозрения, то виду не показыва