Лягушан: првт медвд.
Медведочеловек: У меня потрясающая новость! Я — больше не медведь! Я снова стал человеком!
Нью-Йоркское Чудовище: Человеком?
Лягушан: пздрвляю.
Нью-Йоркское Чудовище: Жутко тебе завидую.
Медведочеловек: Это все она, Беляночка (просьба не путать с Белоснежкой!). Когда они поехали в свой загородный дом, Беляночка отправилась со мной в лес. Там она увидела злого карлика, наложившего на меня заклятие, и помогла мне убить его.
Лягушан: ты убл крлика.
Медведочеловек: Злого карлика.
Лягушан: все рвно…
Медведочеловек: Но это не преступление. Когда я его убивал, я еще был медведем.
К чату присоединилась ДеваМолчальница.
ДеваМолчальница: У меня совсем плохие новости.
Лягушан: Мдведочелвек снва челвек!
ДеваМолчальница: Как здорово. Со мной все гораздо хуже.
Нью-Йоркское Чудовище: Что случилось, Молчальница?
ДеваМолчальница: Я думала, у нас с ним все будет хорошо. Он мне говорил, что я напоминаю ему девушку, которая спасла его, когда он тонул (а это и была я). Еще он говорил, что, хотя родители и требуют, чтобы он женился на другой — она из богатой семьи, — он предпочел бы остаться со мной.
Медведочеловек: Так почему же ты называешь это плохой новостью, Молчальница? Уверен, у вас все получится.
Нью-Йоркское Чудовище: Конечно, зачем ему та девчонка?
ДеваМолчальница: Я тоже так думала. Увы… Я подслушала разговор его родителей. Они считают, что она «нормальная», поскольку может говорить. Но самое жуткое… они обманули сына. Они сказали, что это она спасла ему жизнь, когда он тонул. А мне никак не сообщить ему, что его родители лгут.
Мистер Андерсон: Поверь, Молчальница, мне очень тяжело это слышать.
ДеваМолчальница: Я видела, как он целовался с нею. Он от нее не отходит. Обо мне забыл. Я проиграла.
Нью-Йоркское Чудовище: #@*!
Нью-Йоркское Чудовище: Прости за любопытство, Молчальница. А можно как-нибудь с тебя снять заклятие Морской Ведьмы?
ДеваМолчальница: Мои сестры умоляли ее об этом. Отдали ей свои волосы и разные сокровища. Ведьма сказала, что заклятие снять можно только одним-единственным способом. Я должна убить его.
Лягушан: И ты эт сделшь?
Нью-Йоркское Чудовище: Попроси Медведочеловека помочь тебе. Они со своей подружкой прикончили карлика.
Медведочеловек: Не смешно, Чудовище.
Нью-Йоркское Чудовище: Извини, приятель. Сарказм — это все, что у меня остается, когда так, тошно.
ДеваМолчальница: Я тебя понимаю, Чудовище. Вы все были мне хорошими друзьями.
Лягушан: пчему были? Ты не бдешь его убвать?
ДеваМолчальница: Я не могу это сделать, Лягушан. Я не в силах его убить. Ведь так люблю его. Меня предупреждали. Я знала, на что иду.
Нью-Йоркское Чудовище: Иными словами — ТЫ превратишься в морскую пену?
ДеваМолчальница: Ведьма сказала, что если я 300 лет пробуду морской пеной, то вознесусь на небо.
Лягушан: 300 лет! Всго ничго.
Медведочеловек: Лягушан прав. Тебе покажется, что прошло каких-нибудь два дня. Вот увидишь.
ДеваМолчальница: Мне пора. Спасибо за все. Прощайте.
ДеваМолчальница покинула чат.
Нью-Йоркское Чудовище: Bay! He могу поверить.
Лягушан: я тже.
Медведочеловек: Что-то я сегодня не в настроении чатиться.
Мистер Андерсон: Полагаю, нам лучше перенести нашу беседу на другое время.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ПРОШЛА ОСЕНЬ. А ЗА НЕЮ ЗИМА
ГЛАВА 1
В окружающем мире наступила осень. С деревьев падали листья. А за закрытыми окнами нашего дома все оставалось прежним, если не считать нас с Линди. Мы изменились. Мы учились вместе. Она действительно была умна и очень много знала, но и я на ее фоне не выглядел полным тупицей. Вряд ли она меня ненавидела. Мне хотелось так думать. Возможно, я ей даже нравился.
Как-то поздно вечером разразилась гроза. Молнии были похожи на ослепительные полотнища, и за ними почти сразу же следовали сильнейшие раскаты грома. От этого грохота я и проснулся. Мне показалось, что подо мной трясется кровать. Я наспех оделся и поднялся на второй этаж, где ни как не ожидал увидеть Линду.
— Адриан?
Линди сидела на диване, выбрав тот край, что был дальше от окна.
— Я испугалась грома. Он похож на стрельбу.
— Стрельбу! — усмехнулся я.
Может, в том жутком месте, где она жила, стрельба по ночам — не редкость?
— Это всего-навсего гром. Дом у нас крепкий. Ты в безопасности.
Я сообразил, что ляпнул глупость. Какая безопасность, если Линди до сих пор оставалась моей пленницей?
— Я далеко не всегда жила в безопасных местах, — сказала она.
Ее слова подтвердили мои мысли насчет того района.
— Смотрю, ты отсела подальше от окна.
— Думаешь, я пугливая дурочка?
«Только бы мне не спугнуть ее», — подумал я.
— Почему же? Ты, наверное, читала, сколько людей погибает от гроз. Так что это обоснованный страх. Видишь, меня гром тоже разбудил. А чего мы так просто сидим? Я схожу на кухню, приготовлю попкорн, а потом пощелкаем по каналам. Хочешь что-нибудь посмотреть?
— Попкорн — это здорово. Ты можешь сделать две порции? Я очень люблю попкорн.
Я отправился на кухню, похвалив себя за осторожность. Нечего лишний раз пугать Линду своей внешностью, особенно ночью. За эти месяцы мы с Линдой впервые оказались наедине. Рядом с нами все время были то Уилл, то Магда, то они оба. И сейчас мне захотелось, чтобы Линди поверила мне. Убедилась, что я не воспользуюсь ситуацией и не сделаю ей ничего плохого.
На кухне я нашел большой пакет с попкорном. Оставалось только загнать его в микроволновку. Линди пощелкала по каналам и на одном из них нашла старый фильм «Принцесса-невеста[25]».
— Хороший фильм, — сказал я, слушая, как в микроволновке потрескивает попкорн.
— Я его не видела.
— Тебе понравится. Там есть сцены на любой вкус. Я предпочитаю сражение на мечах. Ну а тебе понравится все, что касается принцессы.
Первая порция была готова. Я запустил вторую и вернулся в гостиную.
— Только не считай мои слова... как это называется? Мужским шовинизмом.
— А я не считаю. Ты все равно не поймешь, каково быть девушкой. В общем-то, каждая воображает себя принцессой. Даже если ее реальная жизнь очень далека от этого. И мне нравятся слова в сказках про принцесс: «А потом они жили долго и счастливо».
Фильм этот я видел не один раз и не боялся пропустить начало. Я пошел на кухню, где к тому времени поспела вторая порция попкорна. В моей прежней жизни, когда я приглашал девчонок, Магда готовила попкорн и приносила нам в миске. Я стоял на кухне, раздумывая: сделать то же самое или оставить в пакетах?
— Тебе как больше нравится: когда попкорн в общей миске или в пакетах? — спросил я Линду.
Я даже не знал, где у Магды лежат миски.
— В пакетах вполне нормально, — ответила Линди.
Я принес оба пакета в гостиную. Возможно, Линди не хотела, чтобы наши руки соприкасались, и попросила себе пакет. Я не сердился на нее за это. Спасибо, что выдерживает мое присутствие во время занятий. Я сел на расстоянии фута и тоже стал смотреть кино. Как раз показывали сцену, где пират Уэстли сражался с разбойником Виццини.
— Ты пал жертвой классического заблуждения! — язвительно заявлял с экрана Виццини. — Выступить против сицилийца — значит обречь себя на быструю и неминуемую гибель!
К тому времени, когда Виццини, невзирая на хвастливое заявление, валялся на полу мертвый, я целиком умял свою порцию попкорна. Мне захотелось еще. Похоже, я, как настоящий зверь, постоянно ощущал голод. Интересно, если ко мне вернется человеческий облик, не окажусь ли я толстяком?
— Ты хочешь еще попкорна? — вдруг спросила Линди.
— Не-а. Это ты говорила, что очень его любишь.
— Да. Но ты сделал большую порцию. Давай разделим ее.
— Ладно. — Я пододвинулся ближе.
Линди не вскрикнула и не отодвинулась от меня. Я взял горсточку попкорна, надеясь донести до рта и не рассыпать. В это время гром загрохотал так, что Линди подпрыгнула. Половина оставшегося попкорна просыпалась на пол.
— Ой, извини, — смутилась она.
— Ничего страшного.
Я собрал рассыпанный попкорн в свой опустевший мешочек.
— Остальное замету утром.
— Ничего не могу с собой поделать. Вроде уже не маленькая, а боюсь грома и молнии. В детстве, когда я засыпала, отец куда-нибудь исчезал. Однажды была сильная гроза. Я проснулась, а его нет. Я ужасно испугалась.
— Представляю, каково тебе было. Я тоже просыпался по ночам. Мои родители сердились. Говорили, что мальчики должны быть смелыми, и прочую чепуху. Лишь бы их я оставил в покое... Смотри, тут еще немного есть.
— Спасибо. — Она взяла попкорн. — Мне нравится...
— Что?
— Ничего. Спасибо за попкорн.
Линди сидела так близко, что я слышал ее дыхание. Мне хотелось придвинуться еще ближе, но я не решался. Мы сидели, освещенные мерцающим экраном, и молча смотрели фильм. Только когда он закончился, я увидел, что Линди спит. Гроза стихла. Мне хотелось просто сидеть здесь, охранять ее сон и любоваться ею, как я любовался розами. Но если Линди вдруг проснется, это может показаться ей очень странным. Я и так для нее — странное существо.
Я выключил телевизор. В комнате стало совсем темно. Я поднял Линду на руки, чтобы отнести в ее спальню.
На лестнице она проснулась.
— Что это?
— Ничего особенного. Ты уснула. Я несу тебя в твою спальню. Не волнуйся, я не сделаю тебе ничего плохого. И не уроню тебя. Обещаю. Можешь мне верить.
Я едва чувствовал ее вес. Сильное чудовище.
— Я могу дойти сама, — сказала она.
— Конечно, если ты хочешь. Но мне показалось, ты устала.
— Есть такое.
— Ты мне не веришь?
— Верю. Если бы ты захотел что-то со мной сделать, то уже бы сделал.
— Я не намерен причинять тебе вред, — сказал я.
Значит, все это время ее не оставляла такая мысль? Я невольно содрогнулся.
— Я пока не могу тебе объяснить, зачем ты здесь. Но совсем не для таких целей.
— Понимаю.
Она прижалась к моей груди. Я поднялся на третий этаж. Повернуть дверную ручку, удерживая Линду, было непросто. К счастью, Линди сама открыла дверь.
— Меня еще никто не носил на руках, — сказала она.
— Я почти не ощущаю тяжести. Я очень сильный.
Удивительно, но Линди снова уснула. Как ребенок на руках у взрослого. Она доверяла мне. Я осторожно шел по темной комнате, старясь ни за что не задеть. А ведь для Уилла такая «ночь» длится постоянно. Подойдя к кровати, я опустил Линду и прикрыл ее одеялом. Мне хотелось ее поцеловать. В темноте это было бы проще. Я соскучился по прикосновениям к другому человеку. Со времени прошлогоднего Хеллоуина я никого не брал за руку. Но я не смел воспользоваться сложившейся ситуацией. Если Линди проснется, она мне этого никогда не простит.
— Спокойной ночи, Линди, — сказал я и пошел к двери.
— Спокойной ночи, Адриан, — вдруг услышал я.
— Спокойной ночи, Линди. Спасибо, что посидела со мною. Это было замечательно.
— Замечательно, — повторила она.
Ее кровать скрипнула. Наверное, Линди повернулась на другой бок.
— Знаешь, Адриан, почему-то в темноте твой голос кажется мне знакомым.
ГЛАВА 2
Осень становилась все холоднее и дождливее, но меня это не волновало. Главное — теперь я мог говорить с Линди и не бояться, что мои слова насторожат ее или испугают.
Как-то после занятий Линди вдруг спросила:
— А что у тебя на пятом этаже?
Я прекрасно слышал ее вопрос, но сделал вид, будто о чем-то думаю. На пятом этаже я не бывал со времени появления Линды. Для меня этот этаж был символом безнадежности. Сразу вспомнилось, как я сидел там у окна, читал «Собор Парижской Богоматери» и чувствовал себя не менее одиноким, чем Квазимодо.
— Извини, задумался. Ты, кажется, о чем-то спросила?
— Я спросила про пятый этаж. Ты живешь на первом. На втором — кухня и гостиная. На третьем — мои комнаты. На четвертом живут Уилл и Магда. Но я точно помню: в доме пять этажей. Когда мы подходили к нему, сосчитала.
Пока она говорила, я мысленно подготовился.
— Ничего там особенного нет. Склад старья. Ящики, коробки.
— Ой, как интересно. Можно посмотреть? — спросила она, направляясь к лестнице.
— Ну что интересного может быть в старых коробках? Ничего, кроме пыли. Будешь чихать.
— Пыли я не боюсь. А ты хоть знаешь, что в тех коробках?
Я покачал головой.
— Какой ты нелюбопытный. А вдруг там сокровища?
— Сокровища? В Бруклине?
— Ну, может, не такие, как в сказках. Другие. Старые письма, открытки. Или картины.
— То есть разный хлам.
— Не хочешь, я одна схожу. Я только хотела спросить разрешения.
— Нет уж, пойдем вместе. Мало ли что...
Мне жутко не хотелось заглядывать в мое недавнее прошлое. Даже в животе заурчало, будто я наелся гнилого мяса. Но я пошел. Нельзя было упустить возможность побыть с Линдой наедине.
На пятом этаже Линди уселась на старый диван. На мое место. Мне сразу вспомнилось, сколько времени я провел здесь, в тоске глядя на улицу. Должно быть, и Линди скучала по внешнему миру.
— Как хорошо видно. Тут, оказывается, есть станция метро. Как она называется?
— Не знаю, — соврал я. — Отец привез меня сюда на машине. И вообще, мне быстро надоело смотреть на улицу. Утром люди спешат на работу. Вечером возвращаются. Что тут интересного?
— А тебя... раньше возили в школу на машине? Или ты пешком ходил?
— Пешком. Было недалеко.
— А я ездила на метро. Как все эти люди. Утром в школу, потом обратно.
Я понял: она до сих пор скучает по той жизни. Лучше не раскручивать эту тему.
Линди наклонилась к окну, разглядывая улицу. Ее толстая коса доходила до пояса. Солнечный свет золотил рыжие волосы. Веснушки на белой коже стали еще заметнее. Интересно, ее веснушки появились все разом или постепенно? Глаза у Линды были светло-серые, с белесыми ресницами. Добрые глаза. Но хватит ли этим глазам доброты, чтобы простить мне мой звериный облик?
— А как насчет поиска сокровищ? — спросил я.
— Совсем забыла!
Я чувствовал, что ей хотелось еще смотреть на улицу.
— Знаешь, в окно интереснее смотреть в пять вечера. Люди возвращаются с работы. — Заметив ее удивленный взгляд, я тут же добавил: — Когда мы въехали, я забредал сюда пару раз.
Мы наугад открыли первую коробку. В ней оказались старые книги. Казалось бы, Линду книгами не удивишь. На полках в ее библиотеке их стояли сотни. И тем не менее...
— Надо же, «Маленькая принцесса[26]»! — взволнованно воскликнула Линди. — В пятом классе это была моя самая любимая книжка.
Я взглянул на старую книжку. И чего девчонки любят так охать из-за разных сентиментальных глупостей?
Следующее восклицание Линды было еще громче:
— И «Джейн Эйр»! Чудная книга. Я ее несколько раз перечитывала.
Я сразу вспомнил, как зеркало впервые показало мне Линду Оуэнс. Она сидела в своей обшарпанной комнате и читала «Джейн Эйр».
— У тебя в библиотеке столько книг, — сказал я. — Неужели ты нашла здесь хоть что-то, чего там нет?
— Но книга книге рознь. Ты посмотри на этот том.
Я взял из рук Линды книгу. Она странно пахла — так пахнет в метро. Издание 1943 года. В нем попадались черно-белые иллюстрации на целую страницу. Я раскрыл том на картинке, изображавшей пару, любезничающую под деревом.
— Надо же, картинки в книге для взрослых, — удивился я. — Впервые вижу такое. Круто.
Линди забрала у меня книгу.
— Я люблю этот роман. Люблю сюжет. Знаешь, о чем это? Если двоим суждено быть вместе, они все равно будут вместе, даже если что-то их разделяет. В этом есть своя магия.
Я вспомнил, как мы с Линдой встретились впервые у дверей танцевального зала, как потом я увидел ее в зеркале. И вот она здесь, рядом со мной. Было ли это магией, колдовством Кендры? Или просто везение? В том, что магия действует, я не сомневался. Только не знал, сработает ли она для меня.
— А ты веришь в такую магию в жизни? — спросил я.
Лицо Линды стало серьезным. Мои слова заставили ее задуматься.
— Не знаю, — призналась она.
Я листал старую книгу.
— Мне нравятся картинки.
— Правда, они в точности соответствуют сюжету?
— Я не читал «Джейн Эйр». Думал, такие книги больше нравятся девочкам.
— Ты не шутишь? Ты действительно не читал «Джейн Эйр»?
Я догадывался, что за этим последует.
— Тебе обязательно нужно прочесть этот роман. Пожалуй, «Джейн Эйр» — самая удивительная книга в мире. Это история о любви. Я читала ее всякий раз, когда у нас выключали свет. Ее здорово читать при свечах.
— Выключали свет? У вас плохие электрические сети? Не помню, чтобы у нас его когда-нибудь выключали.
— Насчет сетей не знаю. А свет отключали по одной простой причине: отец не оплачивал счета.
«Он оставлял дочь без света, но о собственных нуждах не забывал», — подумал я.
Наши отцы были очень похожи: один — наркоман, другой — работоголик. Разница лишь в том, что первый вид зависимости общество осуждало, а второй — одобряло и считало добродетелью.
— Я возьму эту книгу с собой, — сказал я Линде. Сегодня же начну читать.
Мы открыли другую коробку. Тут лежали альбомы с газетными и журнальными вырезками, и все они были посвящены актрисе по имени Ида Данливи. Кроме вырезок мы нашли старые театральные афиши. Ида Данливи в роли Порции в шекспировском «Венецианском купце». Ида Данливи в «Школе злословия».
Здесь были и рецензии на спектакли с ее участием.
Послушай, что о ней писали, — сказала Линди.
«Ида Данливи — восходящая звезда сцены, которой суждено стать одной из великих актрис нашего времени».
— Я о такой даже не слышал, — признался я, глядя на вырезку из газеты 1924 года.
Смотри. А она была красивая. Линди показала мне другую вырезку — фотографию темноволосой женщины в старомодном платье.
В следующем альбоме были собраны вырезки, посвященные свадьбе Иды Данливи.
«Актриса Ида Данливи выходит замуж за преуспевающего банкира Стэнфорда Уильямса».
Сообщения о премьерах и сценических успехах сменились заметками о рождении детей. В 1927 году родился Юджин Данливи-Уильямс, а двумя годами позже — Уилбур Стэнфорд Уильяме. Газеты подробно, в старомодной манере (мне она показалась чересчур восторженной и слащавой) описывали прелестных малышей. В альбом даже были вклеены локоны детских волос.
Тон вырезки из газеты 1930 года был уже совсем другим: «Банкир Стэнфорд Уильяме покончил с собой».
— Он выпрыгнул из окна небоскреба, — сказала Линди, пробежав глазами заметку. — Бедняжка Ида.
— В двадцать девятом началась Великая депрессия. Многие разорились. Прокатилась волна самоубийств, — сказал я, вспомнив какую-то телепередачу.
— Неужели эта семья жила здесь? — спросила Линди, водя пальцем по пожелтевшей газетной бумаге.
— Может, не они, а их дети или внуки.
— Грустно, — вздохнула Линди. — Теперь понятно, почему мы ничего не знаем об Иде Данливи.
Она стала листать альбом дальше. Еще пара заметок о разорении Стэнфорда, фото двух малышей (на вид им было три или четыре года) и... пустые страницы.
Под коробкой с вырезками была другая. Открыв ее, Линди обнаружила мягкую упаковочную бумагу. Бумага была настолько ветхая, что рассыпалась от первого прикосновения. На дне коробки лежало атласное платье желтовато-зеленого цвета.
— Смотри! — воскликнула Линди. — Да это же платье Иды! Она в нем сфотографирована.
Линди осторожно развернула старое платье и принялась разглядывать.
— Не хочешь примерить? — в шутку спросил я.
— Вряд ли оно мне подойдет, — отмахнулась Линди.
Тем не менее она продолжала рассматривать платье с пожелтевшим кружевным воротником. Он был расшит бисером. Кое-где нити порвались, но в остальном время пощадило этот наряд.
— И все-таки примерь его! Если стесняешься меня, спустись вниз.
— Боюсь, оно будет на мне висеть.
Тем не менее Линди взяла платье и понесла вниз.
Я раскрыл пыльный чемодан, рассчитывая обнаружить там что-нибудь оригинальное и тоже нарядиться к возвращению Линды. В шляпной картонке лежал цилиндр. Я примерил его, но он не держался на моей звериной голове. Я зашвырнул цилиндр за диван. В чемодане нашлись перчатки и старомодный шарф. Кому они принадлежали? Если Стэнфорду, у него были крупные руки. Перчатки налезли и на мои, хотя не без труда. Больше в чемодане ничего не было. Тогда я открыл стоящий рядом сундук. Вот они — «сокровища», о которых говорила Линди. Старый граммофон и пластинки. Я уже собирался вытащить граммофон, когда Линди вернулась.
Я оказался прав: платье сидело так, будто его шили специально для нее. Я привык видеть Линду в свитере и джинсах и считал, что фигура у нее самая заурядная. Но старый желтовато-зеленый атлас подчеркивал удивительно женственные очертания ее тела. Я смотрел на нее и не мог оторваться. Цвет ее глаз тоже изменился: из светло-серых они стали зелеными, под цвет платья. Может, я слишком давно не видел девушек, но Линди выглядела неотразимо. Неужели за месяцы, прошедшие с того злополучного вечера, она так сильно изменилась (но в отличие от меня в лучшую сторону)? Или она и тогда была красивой, но я этого не заметил?
— Распусти волосы, — выпалил я и лишь потом подумал, что такая просьба может ее испугать.
Линди капризно наморщила лоб, но согласилась. По ее плечам заструился огненный водопад.
— До чего же ты красивая, Линди, — прошептал я.
Она засмеялась.
— Ты считаешь меня красивой только потому... Она осеклась.
— Потому что я сам уродлив? — закончил я за нее.
— Я не это хотела сказать, — возразила Линди, но покраснела.
— Не бойся, меня это не задевает. Я же знаю, как выгляжу. На что же обижаться?
— Ты меня не дослушал. Я хотела сказать: ты считаешь меня красивой, поскольку не видишь других девчонок. По-настоящему красивых.
— И все равно ты красивая.
Я представил, как здорово было бы коснуться ее, провести рукой по гладкому атласу, ощущая под ним ее тепло... И тут же себя одернул. Нельзя потакать таким мыслям. Я должен держать себя в руках. Если она почувствует, как сильно я ее хочу, наши отношения, с таким трудом построенные, развалятся и их уже не восстановишь. Я подал Линде зеркало — ведьмино зеркало. Она разглядывала свое отражение, а я тайком наблюдал за ней. Наверное, она не привыкла ходить с распущенным волосами. Я заметил, что Линди подкрасила губы помадой вишневого оттенка и чуть подрумянила щеки. Раньше я никогда не видел у нее на лице косметику. Однако я тут же охладил свой пыл: она просто «вошла в образ» и все это — дополнение к старому платью.
Пока ты ходила, я раскопал старый граммофон с пластинками. Сейчас посмотрим, работает ли.
— Настоящий? Здорово! — захлопала в ладоши Линди.
Мы вытащили граммофон из сундука, приладили потускневшую трубу. Я наугад выбрал пластинку. У меня были виниловые пластинки, но эта была вдвое толще и меньше по размеру. На этикетке значилось: «Голубой Дунай».
Я покрутил пыльную ручку, щелкнул рычажком. Диск сделал несколько оборотов и замер. Я его снова толкнул — тот же результат. Наверное, старый пружинный механизм требовал чистки и смазки, но музыки мы так и не дождались.
Линду это немного опечалило. Потом она улыбнулась и сказала:
— Наверное, это к лучшему. Я все равно не умею танцевать вальс.
— Я умею. Мой...
Я вовремя прикусил язык и не сказал, что в одиннадцать лет ходил на уроки танцев. Мать моего дружка Трея возила нас в какой-то загородный клуб.
— Ты чего замолчал?
— Я хотел сказать, мой отец делал передачу с одним преподавателем танцев. Уроки танцев по телевидению. Мне было интересно. Я смотрел и, в общем-то, научился. Могу показать. Это легко.
— Тебе легко.
— И тебе тоже.
Я достал из чемодана шарф и перчатки. Перчатки оказались как нельзя кстати — мне не хотелось вызывать у Линды отвращение, дотрагиваясь до нее своими когтями. Надев перчатки, я протянул ей руку.
— Позволь пригласить тебя на танец.
— И что я должна делать?
— Взять мою руку.
И она взяла мою руку. Это было так неожиданно, что я застыл на месте.
— А другую руку куда? — спросила Линди.
— Положи ее мне на плечо. А теперь...
Я обнял Линду за талию и повернул голову к окну, чтобы не слишком пугать ее своим видом.
— Теперь в точности повторяй мои движения.
Я стал показывать ей самые простые движения вальса.
— Вперед. Теперь в сторону. А теперь приближайся ко мне.
Линди старательно подражала мне, но у нее не получалось.
— Попробуем еще раз.
Я притянул ее ближе, чем следовало бы, и почувствовал, как ее нога коснулась моей. У меня напрягся каждый мускул. Сердце бешено застучало. Я надеялся, что Линди этого не заметит. Я терпеливо показывал ей, как надо двигаться, и через некоторое время у нее стало получаться.
— Но у нас нет музыки, — сказала она.
— Сейчас будет.
Я стал напевать мелодию «Голубого Дуная». Мы кружились по полу, старательно огибая коробки. Когда танцуешь вальс, обязательно касаешься друг друга. Мне эти прикосновения были очень дороги. Линди не только подкрасила губы и подрумянила щеки. Она слегка надушилась. Я вдыхал запах ее духов, и у меня кружилась голова. Но я продолжал напевать знаменитый вальс. Вспомнив, что говорили нам на уроках танцев, я старался двигаться по кругу. К сожалению, я помнил далеко не всю мелодию, и через какое-то время танец окончился.
— Вы танцевали божественно, дорогая Ида, — сказал я, подражая героям старых фильмов. — По сравнению с вами я чувствую себя деревенщиной.
Линди весело захихикала. Она отпустила мою руку, но стояла рядом.
— Я впервые вижу такого, как ты, Адриан.
— Да уж.
— Я не то хотела сказать. У меня еще не было такого друга, как ты.
Друг. Она назвала меня другом. Что ж, это лучше, чем прежние слова «похититель» и «тюремщик». Но мне этого было недостаточно. Мне хотелось большего. Думаете, меня не угнетало, что мы с ней до сих пор не поцеловались и она не захотела меня по единственной причине — из-за моего уродства? Угнетало, и еще как. Будь я понастойчивее, Линди не обратила бы внимания на мою внешность и увидела бы меня настоящего.
А если нет?
«Меня настоящего». Я сам не понимал, что это такое. За эти месяцы я изменился, и не только внешне.
— Раньше я ненавидела тебя за то, что ты насильно удерживаешь меня здесь, — сказала она.
— Знаю. И причина, Линди, не только в сделке с твоим отцом. Я устал от одиночества. А это единственный...
— Думаешь, я не понимаю?
Если честно, мне было мало ее понимания. Мысленно я представлял, как говорю Линде, что она свободна и может идти куда пожелает, а она отвечает:
«Нет, я останусь. И не потому, что ты меня принуждаешь. Не из жалости к тебе, а потому что хочу быть рядом с тобой».
Но я знал, что ничего подобного не скажу и не услышу. Но почему она больше не требовала отпустить ее на свободу? Не хотела возвращаться в прежнюю жизнь? Может быть, она была счастлива? Я не осмеливался надеяться. Тогда зачем она надушилась? Ведь об этом я не просил. Я думал, что эти стороны женской жизни ее не интересуют. А вдруг?..
— Адриан, почему ты... такой?
— Какой?
— Не обращай внимания. — Она отвернулась. — Извини.
Но я прекрасно понял, о чем она не решилась спросить.
— За время, что ты здесь, я ничуть не изменился. Скажи: я настолько ужасен, что тебе противно на меня смотреть?
Она ничего не ответила и не смотрела на меня. Мы оба затаили дыхание. Все, что я успел вы строить, казалось безнадежно разрушенным.
— Нет, — наконец сказала Линди.
Мы оба вздохнули.
— Мне не важно, как ты выглядишь. Я привыкла к твоему облику. Ты очень добр ко мне, Адриан.
— Я твой друг, Линди.
Мы почти до вечера просидели на пятом этаже, забыв про учебу.
— Я попрошу Уилла завтра начать попозже, — сказал я Линде.
Перед тем как уйти с пятого этажа, Линди сбегала переодеться и убрала зеленое платье обратно в коробку. Но поздно вечером я тихонечко поднялся наверх, вытащил платье и унес к себе. Я положил его под подушку. Оно хранило слабый запах духов Линды. Однако для моего животного обоняния запах был достаточно сильным и напоминал о тех часах наверху. Я спал, положив платье рядом. Мне снилось, что я держу Линду в объятиях и чувствую ее желание. Это был только coн. Наяву она назвала меня другом.
Тем не менее к завтраку Линди вышла с распущенными и тщательно расчесанными волосами. От нее пахло духами.
Во мне затеплилась надежда.
ГЛАВА 3
Комнаты Линды находились в двух этажах над моими. Она была совсем близко, в одном доме со мной, и сейчас спала. Одна. Мне эти мысли отбивали сон. Я почти физически чувствовал ее тело, и ощущал, как она переворачивается во сне, шурша простынями. Мне хотелось рассмотреть каждую золотистую веснушку на ее коже. Линди спала, а мне было не до сна. Я сбрасывал одеяло, сминал горячие простыни, мокрые от пота, от которого зудела моя поросшая шерстью кожа. Я мучительно желал Линду. Я представлял, что мы лежим вместе. Засыпая, я думал о ней и с этой же мыслью я просыпался, представляя вместо сбитых в комок промокших простыней ее. Я жаждал оказаться в ее объятиях, жаждал, чтобы наши тела сплелись. И не мог забыть тот день, когда Линди примеривала старое платье и я увидел ее изящную женственную фигуру. Я чувствовал, что она была бы очень нежна со мной.
— Жаль, что мы с тобой не можем вместе ходить в школу, — сказала Линди.
Сегодняшние занятия окончились, и Уилл пошел к себе.
— В какую школу? — не сразу понял я.
— В мою. Ту, где я раньше училась.
Значит, ей по-прежнему хочется вырваться отсюда? Новым было то, что она не мечтала по возвращении в свой мир забыть меня, как кошмарный сон.
— Думаешь, мне бы там понравилось? — небрежным тоном спросил я, открывая ставни.
В комнату хлынуло предвечернее солнце, позолотившее волосы Линды. Мне очень хотелось зарыться в эти волосы, но я не смел даже прикоснуться к ним.
Мой вопрос заставил ее задуматься.
— Наверное, нет. Туда ходили высокомерные детишки из богатых семей. Я была белой вороной. Они презирали тех, кто учился за счет субсидий.
Знала бы она, что когда-то и я презирал тех, чьи родители не в состоянии оплачивать учебу в Таттл!
— А что бы сказали твои друзья, увидев чудовище вроде меня?
— У меня там не было друзей, — улыбнулась Линди. — Насчет самих ребят не знаю. А вот члены родительского комитета встретили бы тебя в штыки.
Я рассмеялся.
Я даже знал, кого она имеет в виду. По причине своей вечной занятости мой отец в родительский комитет не входил. Но были родители (вроде мамаши Трея), ходившие на все собрания и вечно брюзжавшие, недовольные то преподавателями, то программой обучения, то еще чем-то. Они бы встретили меня в штыки.
— Наверное, подняли бы жуткий вой, — сказал я, помогая Линде собирать книги. — «Я не желаю, чтобы мой ребенок учился в одном классе с такими чудовищами!» Или: «Я плачу вам достаточно денег, и вы не имеете права принимать в школу разный сброд!» Так бы они сказали?
— Вот-вот, — засмеялась Линди.
Она сложила книги аккуратной стопкой, и мы пошли в оранжерею. Это стало нашей ежедневной привычкой. После лекций Уилла (его уроки правильнее было называть именно так) у нас был ланч. Потом мы что-нибудь читали и обсуждали прочитанное — своеобразное домашнее задание для учеников, не покидавших дома. Затем Уилл шел к себе отдыхать, а мы с Линдой отправлялись в оранжерею, где она помогала мне возиться с розами.
— Теперь здесь не так жарко. Можно было бы перенести наши занятия сюда, — предложил я.
— Я бы с удовольствием.
— Тебе нужны цветы в комнаты?
Этот вопрос я задавал Линде ежедневно. Если розы в ее комнатах увядали, мы тут же заменяли их свежими. То был единственный подарок, который я мог предложить Линде и который она соглашалась принимать. Я предлагал и другие, но она всегда отвечала «нет».
— Я хочу вот эти, — сказала Линди. — А тебе не жалко их срезать?
— И да и нет. На кусте розы живут дольше. За то я счастлив, что они порадуют тебя. Так здорово, когда есть кому дарить розы.
Она улыбнулась. Мы стояли возле куста с белыми чайными розами.
— Я знаю, каково быть одной. Я была одинока всю жизнь, пока...
Она вдруг замолчала.
— Пока что?
— Ничего. Прости. Залюбовалась розами и забыла, что хотела сказать.
Я улыбнулся.
— Потом вспомнишь. Какую розу срезать тебе сегодня? В прошлый раз у тебя была красная, но красные вянут быстрее других.
Линди наклонилась к белой розе, проведя пальцами по лепесткам.
— А знаешь, в той школе я вдруг по уши влюбилась в одного парня.
— Серьезно? — с деланной небрежностью спросил я, хотя эти слова подействовали на меня, как удар молотка по затылку.
Наверное, я знал его.
— И как выглядел... твой избранник? — спросил я.
— Потрясающе, — со смехом ответила Линди. Как с обложки журнала. Красивый, все стремились с ним дружить. Я считала, что он еще и умный, но, скорее всего, мне просто хотелось этого. Сама удивлялась: как я могла влюбиться в красивую внешность, не зная, что у человека внутри? Ты-то меня понимаешь.
Я отвернулся. Не мог смотреть на свою когтистую лапу возле роз. На фоне этих идеальных цветов и воспоминаний Линды о красавце я еще сильнее чувствовал собственное уродство.
— Странное дело, — продолжала она. — Люди обращают столько внимания на внешность. А когда привыкнешь к человеку, тебе уже неважно, как он выглядит. Кто-то красив, кто-то не слишком. Не это главное.
— Ты так думаешь? — спросил я, представляя, как здорово было бы погладить когтистым пальцем завиток ее уха и вдохнуть удивительный запах этих рыжих волос. — Кстати, а как звали того парня?
— Кайл. Кайл Кингсбери. Тебе эта фамилия ничего не говорит? Его отец — ведущий новостей, телезвезда. Я иногда смотрю его выпуски и вспоминаю Кайла. Они очень похожи.
Мне захотелось закрыть лицо руками. Я боялся выдать свои чувства.
— Значит, ты влюбилась в этого Кайла из-за красоты, богатого отца и громкой фамилии?
— Ну, не только поэтому, — смущенно хихикнув ответила Линди. — Он казался мне уверенным и смелым, а во мне не было ни уверенности, ни смелости. Он говорил то, что думал. Кайл вряд ли знал о моем существовании. Только один раз... и то как-то глупо получилось.
— Все-таки расскажи, — попросил я, прекрасно зная, какую историю услышу от нее.
— У нас устраивали бал. Я стояла у входа и проверяла билеты. Я терпеть не могла так глупо тратить время. Но когда за твое обучение платят не родители, отказываться не принято. Словом, самое место для такой нищей дурочки, как я. В тот вечер я не особо возражала. Мне хотелось увидеть Кайла. Он пришел туда со своей подружкой Слоан Хаген. Таких злых и капризных девчонок, как она, еще поискать. Кайл купил ей к платью восхитительную белую розу, похожую на эти. Линди снова провела пальцем по лепесткам. А Слоан устроила ему скандал. Она, видите ли, хотела орхидею, и как он посмел не выполнить ее желание? Сейчас я уже не помню всех ее глупых претензий. Я тогда подумала: если бы такой парень, как Кайл Кингсбери, подарил мне розу, я была бы на седьмом небе. И представляешь: как только я об этом подумала, он вдруг подошел ко мне и протянул розу!
— В самом деле? — спросил я, ощущая комок в горле.
Она кивнула.
— Казалось бы, ничего особенного, и роза куплена не для меня. Но мне никто и никогда не подарил ни одного цветка. Я любовалась ею, забыв обо всем на свете. Потом бережно везла ее в метро. Дома я поставила розу в баночку с водой, чтобы продлить ей жизнь. А как она пахла! Потом, она все-таки увяла, я положила ее между страницами книги, чтобы засушить и сохранить.
— И ты до сих пор хранишь ту розу?