О: цепляние, повисающий прикус Е: паралич и лишенная чувствительности враждебность
S: истерия, регрессия
Интроекция: непринятие возбуждения
О: изменение аффекта
Е: смирение (уничтожение через идентификацию)
S: мазохизм
Проекция: ни конфронтации, ни сближения
О: отречение от эмоций
Е: пассивная провокация
S: фантазия (обдумывание)
Ретрофлексия: избегание конфликта и разрушения
О: навязчивое аннулирование
Е: самодеструктивность, вторичная выгода болезни
S: активный садизм, занятость
Эготизм: задержка спонтанности
О: фиксация (абстракция)
Е: исключение, изоляция самости
S: отделение (компартментализация), тщеславие
Вытеснение
Реактивное образование
Сублимация
(Вышеприведенная схема может быть неограниченно расширена комбинациями классов между собой, такими, как «конфлюэнция интроектов», «проекция ретрофлексии», и так далее. Из этих комбинаций мы, возможно, упомянем набор отношений к интроектам - супер-эго. (1) конфлюэнция со своими интроектами - это вина, (2) проекция интроектов - греховность, (3) ретрофлексия интроектов - бунтарство, (4) эготизм интроектов -эго-концепция; (5) спонтанная экспрессия интроектов - эго-идеал.)
Вышеизложенное - не типология невротических личностей
Повторимся: вышеприведенная схема - не классификация невротических личностей, а метод обозначения структуры единичного невротического поведения.
Это, на первый взгляд, очевидно, поскольку каждый невротический механизм является фиксацией и содержит конфлюэнцию - нечто неосознаваемое. Также каждое поведение смиряется с некоей ложной идентификацией, отрекается от эмоций, направляет агрессию против самости и является тщеславным! Смысл схемы состоит в том, чтобы показать порядок, в котором, на фоне угрожающего вытеснения, фиксация распространяется на весь процесс контакта, и отсутствие осознания помогает ей с другой стороны. Если учесть, что в какой-то момент субъект находится во вполне хорошем контакте, использует свои силы для приспособления, а чуть позже оказывается парализованным, то становится очевидно, что в актуальном опыте должна присутствовать последовательность фиксаций. Она может быть, фактически, прямо описана. Человек входит, улыбается или хмурится, что-то говорит, и так далее: он пока полон жизни, он не утратил эго-функции, они полностью задействованы. Потом он становится тревожным - не важно, что именно оказалось слишком возбуждающим: это мог быть другой человек, воспоминание, действие, что угодно. Вместо того, чтобы продолжать ориентироваться дальше (продолжение, непрерывность является важнейшей характеристикой приспособления), он вдруг изолирует себя и фиксирует ситуацию: тем самым, он фиксирует единственную достигнутую ориентацию. Это «эго, отрезанное от самости». И это «самосознание» вдруг делает его неловким; он опрокидывает пепельницу. Его мышцы становятся жесткими (обращение на себя), а затем он начинает думать, что другой должен считать его законченным ослом. Он принимает этот стандарт за свой собственный и стыдится. В следующий момент он парализован, и у него кружится голова. Здесь мы интерпретируем опыт, как порожденный распространением фиксации.
Но, конечно, его можно рассмотреть противоположным образом - как распространение конфлюэнции. В тревожный момент субъект находится вне контакта с текущей ситуацией - по какой бы то ни было причине; он может хотеть быть в другом месте, отвергать враждебный импульс против другого, и так далее. Но это его способ быть полностью здесь и быть внимательным. Какое они имеют право судить его? Он в гневе нарочно опрокидывает пепельницу. В следующий момент он исключает среду вообще и замыкается в себе.
Если рассматривать опыт, как распространение неосознавания, это могла бы быть истерия; если как распространение фиксации - компульсия. У истерика «слишком много спонтанности и слишком мало контроля»; он говорит:'«Я не могу контролировать возникающие импульсы»: тело неясно вырисовывается в фоне, он захлестнут эмоциями, его идеи и намерения капризны и непостоянны, все вокруг сексуализировано, и так далее. Компульсивная личность подвержена сверхконтролю; никаких фантазий, теплых чувств или ощущений, действие сильно, но желание слабо, и так далее. Однако две эти крайности приходят всегда к одному и тому же. Имея слишком мало самости, много спонтанности и слишком поверхностное желание, истерик организует опыт желаемым для себя образом: функции ориентации и манипуляции недостаточно энергизируются чувством, не достигшим доминирования. Таким образом, чувства бессмысленны и кажутся «слишком слабыми». И наоборот, компульсивная личность не может адекватно справляться с возбуждающей ситуацией из-за того, что функции контроля, ориентации и манипуляции слишком фиксированы и негибки. Поэтому он не может контролировать свои импульсы и обращает их против себя, и тогда его чувства кажутся «слишком слабыми». Расщепление между самостью и эго катастрофично для обеих частей.
Это и должно быть так, поскольку невроз - это состояние одновременно хронического страха и хронической фрустрации. Из-за того, что фрустрация хроническая, желание не научается активизировать важные практические функции: ведь человек, привязанный к разочарованию и горю, не будет взаимодействовать со средой всерьез. Тем не менее, фрустрированное желание возвращается, порождая фантазии и, в конце концов, приводя к импульсивному акту, практически неэффективному. И вот невротик опять неуспешен, испытывает боль и страх. С другой стороны, человек, который хронически боится, контролирует и прямо фрустрирует себя. Тем не менее, побуждение не уничтожено, а только изолировано от эго; оно появится вновь в истерическом импульсе. Таким образом, фрустрация, импульсивность, страх и самоконтроль осложняют друг друга.
В каждом единичном опыте все способности самости мобилизованы для того, чтобы завершить ситуацию настолько хорошо, насколько это возможно - либо в финальном контакте, либо в фиксации. Аккумуляция такого опыта на протяжении жизненной истории приводит к появлению хорошо заметной личности, характера и типа. Но в каждом отдельном опыте, рассмотренном как особый акт самости, мобилизованы все силы. И поскольку в терапии самость должна разрушить и интегрировать фиксации, мы должны рассматривать «типологию» не как метод различения персон, но как структуру единичного невротического опыта.
Пример обратной последовательности фиксаций
Попробуем придумать пример , чтобы проиллюстрировать терапевтическую последовательность:
1) Фиксация. Пациент обладает «потенцией»; он может предпринимать действия для своего собственного удовлетворения. Беспокоит только одно: когда он приближается к финалу, к получению чего-то для себя, или, тем самым, к предоставлению чего-то терапевту, он не может позволить этому произойти. Он становится тревожным. Когда терапевт привлекает его внимание к тому, что он себя прерывает на этом этапе, пациент осознает свое тщеславие и эксгибиционизм.
2) Ретрофлексия. Пациент упрекает себя за свои личные неудачи. Он приводит примеры, показывающие, как его самолюбие и любовь к показухе преграждали ему путь. Ему некого в этом винить, кроме себя. Задается вопрос: «Вместо того, чтобы упрекать себя, кого бы вы хотели упрекнуть?» Да; он хочет сказать терапевту одну вещь, а может, и две.
3) Проекция. Сессии были неудачными, потому что терапевт в действительности не стремился к успеху. Он использует пациента; если бы плата была больше, было бы понятным его намерение тянуть деньги. Сама по себе ситуация некомфортна; никому не понравится лежать тут, когда на тебя кто-то пялится. Возможно, ортодоксальный метод лучше, когда терапевт не мешает. Задается вопрос: «Что вы чувствуете, когда на вас пялятся?»
4) Интроекция. Пациент смущен. Причина, которую он представляет, чтобы предстать в выгодном свете, такова: он хочет, чтобы терапевт восхищался и любовался им; он представляет терапевта как своего рода идеал - фактически, имеет фантазию относительно него (противоположную той, которую высказывает). Вопрос: «Я действительно так привлекателен для вас?» Нет; но нужно любить, или, по меньшей мере, быть расположенным к человеку, который пытается тебе помочь. Это говорится с некоторым гневом.
5) Конфлюэнция. Пациент в гневе, поскольку эксперименты (см. первую часть этой книги) скучные, бессмысленные, а иногда и болезненные, и он устал всем этим заниматься; его уже тошнит от этой отвратительной терапии... На этом он замолкает; он не заинтересован больше делать никаких усилий. Кто-то другой должен их делать. Терапевт отказывается сотрудничать и оставляет его в покое. Пациент вдруг чувствует, как болит его жесткая челюсть, и вспоминает, что говорил сквозь зубы. Он стискивает зубы.
Предположим теперь, что энергия, связанная в этой конфлюэнтной характеристике, доступна. Пока он молчал, он был попеременно виноват в отсутствии сотрудничества и возмущен тем, что терапевт ничего не делает, чтобы помочь ему (точно, как его жена). Теперь, возможно, он видит, что был слишком сильно уверен в собственной зависимости; и он улыбается, вызывая в памяти эту картинку. Тем не менее, энергия, освобожденная от конфлюэнции, будет опять включена в контакт и фиксирована в соответствии с другими характерами. Такими, как:
Интроекция: Человек должен быть независимым и делать то, что он хочет. Почему бы ему не поискать другую женщину? Вопрос: «Существует ли та, которая вас действительно интересует?»
Проекция: У него никогда не было таких мыслей до терапии. Он чувствует, что их как будто вложили ему в голову. «В самом деле?»
Ретрофлексия: Это дефект его воспитания. Он узнает это осуждающее лицо мамаш среднего класса, точно как у его собственной матери. Он начинает пространно вспоминать. Вопрос: «А что с ней сейчас?»
Эготизм: Он прекрасно все понимает. То, чего люди не знают, не причинит им боли. Просто соблюдай правила игры. «Кто играет в игру?»
Контактирование с ситуацией: Он сейчас попробует экспериментировать опять и увидит, получится ли из этого что-нибудь.
Ощущение границ
Функционирование эго, как мы видели, может быть описано как установление границ принадлежащих самости интересов, сил, и так далее. Отождествление и отчуждение - это две стороны границы; и в любом живом контакте граница определена, но всегда перемещаема. Что же представляет собой это ощущение границы в терапевтической ситуации (целенаправленного контактирования с характером)?
Вовлеченная в интересную деятельность, самость контактирует со своими утерянными эго-функциями в обличий блоков, сопротивлений и неожиданных неудач. Субъект отождествляется с интересным занятием, находящимся по одну сторону границы. Но то, что отчуждено, является не безразличным и неуместным (как при нормальном функционировании), а именно чуждым, тягостным, страшным, аморальным, леденящим душу; это не граница, но ограничение. Возникающее чувство - не безразличие, а неудовольствие. Граница не передвигается при помощи воли или потребности (как при старании увидеть, вспомнить, двинуться), но остается фиксированной.
Рассматривая описанные невротические характеры топологически, как фиксированные границы в движущемся поле организм / среда, можно прийти к следующему:
Конфлюэнция: идентичность организма и среды.
Интроекция:часть среды - в организме.
Проекция: часть организма - в среде.
Ретрофлексия: Часть организма делает средой другую часть организма.
Эготизм: Изоляция и от ид, и от среды, или: организм в значительной мере изолирован от среды.
Невротик, нуждающийся в сохранении фиксации, и концентрирующаяся творческая самость ощущают эти ситуации прямо противоположным образом:
В конфлюэнцииневротик ничего не осознает, и ему нечего сказать. Концентрирующаяся самость чувствует себя окруженной гнетущей темнотой.
В интроекцииневротик считает нормальным то, что концентрирующаяся самость ощущает как чужеродное тело, которое хочется исторгнуть из себя.
В проекцииневротик убежден, как будто имеет чувственные доказательства там, где концентрирующаяся самость ощущает пробел в опыте.
В ретрофлексии невротик прилежно занят там, где концентрирующаяся самость чувствует себя потерянной, исключенной из среды.
В эготизме, невротик осознает и имеет что сказать обо всем, но концентрирующаяся самость чувствует пустоту, без потребностей или интереса.
Из этого можно видеть, что при обращении с областями конфлюэнции и эготистической фиксации возникают противоположные трудности. Конфлюэнтная темнота слишком всеобъемлюща; эготистическая самость однообразна; ни одно новое предложение не принимается как уместное - при том, что при истерическом поведении нечто может показаться уместным моментально (нет недостатка в симптомах, которые терапевт может интерпретировать, к своему собственному удовлетворению).
На нынешнем этапе истории психоанализа за здоровье самости принимается крайняя противоположность этих состояний, а именно, эго-стадия, когда граница возможного контакта чувствуется повсюду. Самость, в самой своей сути, определена как система эго-границ; не замечается то, что это лишь текущая стадия самости. Искушению этой теоретической концепции невозможно противостоять, так как в процессе терапии осознавание границ растворяет невротические структуры, и именно это существенно для врача, определяющего ее действенность. И потом, каждая отдельная проблема, возникающая в терапии, может быть обнаружена и «решена» в стиле эготизма: ее можно выделить и использовать все эго-функции в этих безопасных рамках, без обращения к чувствам вообще. Таково состояние слишком сильно развитого сознания, которое никогда не узнает блестящих творческих озарений, но вполне адекватно для терапевтических сессий. Для самости в этом состоянии все потенциально уместно и ново: граница - везде, и нет ограничения для действий - но ничто не интересно. Эготист психологически «опустошен». Таков, как мы говорили, «аналитический невроз». Похоже, что любой метод терапии, применяемый слишком долго, должен привести к такому результату, который еще в античности восхвалялся как «стоическая апатия», а в современности принимается за «свободную личность». Но подобная свобода индивидуума, без животной или социальной природы, или под превосходным гигиеническим и юридическим контролем оных - такая свобода, как сказал Кафка, - одинокое и бесчувственное занятие.
Терапия границ
Для терапии концентрацией проблема контактирования с утерянными эго-функциями не отличается от любой другой проблемы творческой ориентации и манипуляции, поскольку отсутствие осознания (или неудовлетворительный способ осознавания) рассматривается просто как еще одно препятствие в поле организм / среда. Нужно иметь определенную потребность, осуществлять приближение и разрушение для того, чтобы распознавать, контактировать и ассимилировать. Это вопрос не восстановления прошлого или избавления от панциря, но вопрос достижения творческого приспособления в данной ситуации. Чтобы завершить гештальт в настоящем, необходимо разрушить и ассимилировать неосознавание как препятствие. Терапевтические упражнения состоят в четком очерчивании и точном вербальном определении ощущаемых блоков или пустот, а также в экспериментировании с ними, с целью сделать подвижными фиксированные границы.
С этой точки зрения, нет никакой загадки в психоаналитическом чуде, заключающемся в том, что простое осознавание каким-то образом приводит к катарсису: ведь усилие концентрированного осознавания и мобилизация блоков влечет за собой разрушение, страдание, чувство и возбуждение. (Терапевт, соответственно, представляет собой чрезвычайно важную часть наличной ситуации, но нет необходимости говорить о «переносе» или приложении подавленных Эдипальных энергий, поскольку актуальная ситуация содержит и конфлюэнцию зависимости, и возмущение против нее.)
Позвольте теперь вернуться к вопросу пациента, с которого мы начали: «В какой точке я перестал решать эту простую проблему? Как я останавливаю себя?» И теперь сделаем ударение не на моменте прерывания, но на перестал и на как. Сопоставим нетерапевтическую ситуацию с терапевтической. В первом случае самость, пытаясь контактировать с интересной актуальной ситуацией, осознает границы своих утерянных функций: отсутствует что-то в среде или в теле, недостает силы или ясности. Самость, тем не менее, настаивает на своем и пытается объединить передний план, даже если невротическая структура проглядывает в фоне в виде незавершенной ситуации, непознаваемой, но представляющей опасность смущения и угрозу для тела. Поскольку растущее возбуждение подавляется, возникает тревога. Тем не менее, самость продолжает решать первоначальную задачу, сдерживая тревогу вычеркиванием фона из осознания (с помощью реактивного образования), но продолжает все с меньшей и меньшей силой. В терапии, напротив, именно точка прерывания становится интересующей проблемой, объектом концентрации, и задаваемые при этом вопросы таковы: «Что мешает? На что это похоже? Как я это чувствую мышечно? Где это в среде? и т.д.» Растущая тревога уменьшается по мере концентрации возбуждения на этой новой проблеме, и в итоге появляется совсем другая эмоция: горе, гнев, отвращение, страх или сильнейшее желание.
Критерий
Вовсе не наличие «внутренних» препятствий образует невроз, они - не более, чем препятствия. В той мере, в какой ситуация является живой, препятствия для творчества не уменьшают возбуждения, гештальт не прекращает формироваться, но субъект спонтанно чувствует новую агрессивную эмоцию и мобилизует новые эго-функцни - осторожности, произвольности и внимания соответствующие препятствию. Он не теряет чувство себя, своего синтетического единства, оно продолжает обостряться в процессе идентификации себя и отчуждения того, что собой не является. При неврозе, наоборот, именно в этой точке возбуждение обрывается: субъект не ощущает своей агрессии, теряет чувство себя, приходит в замешательство, разделяется на части и теряет чувствительность.
Эта фактическая разница (в непрерывности способности к творчеству) является решающим критерием отличия жизненности от невроза. Это независимый критерий, в большинстве случаев заметный как в других, так и в себе. Он не требует нормы здоровья для сравнения. Проверка производится самостоятельно.
Невротик начинает терять контакт с актуальной ситуацией; он знает это, но у него нет способов для продолжения контакта; он остается в своем процессе, который уводит его все дальше от актуального - туда, где он окончательно теряется. Ему нужно научиться точно распознавать момент, в который он перестает присутствовать в контакте, способ, каким он это делает, а также где и что теперь становится актуальным: с чем можно продолжить контакт; теперь актуальной ситуацией стала «внутренняя» проблема, или, возможно, связь «внутренней» проблемы с предыдущим опытом. Если он научается применять технику осознавания, упорно добиваться желаемого, оставаясь в контакте с изменяющейся ситуацией, - тогда интерес, возбуждение и рост продолжатся, он не будет больше невротиком, будь его проблема «внутренней» или «внешней». Творческий смысл ситуации - это не то, о чем субъект думал заранее, но то, что возникает в процессе выхода незавершенных ситуаций (каковы бы они ни были) на передний план и открытия или изобретения их уместности в явно наличествующей безжизненной ситуации. Когда самость в чрезвычайной ситуации может продолжать быть в контакте и двигаться дальше, терапия заканчивается.
Невротик в такой ситуации теряет себя. Живя понемножку, с уменьшенной самостью, он отождествляется с реактивными чувствами, фиксированным интересом, с фикцией, фантазией и рационализацией; но это в действительности не работает: он не изменяет ситуацию, не освобождает новую энергию и интерес. Он потерял часть настоящей жизни. Но в процессе терапии пациент приходит к осознанию того, что его собственное функционирование является частью актуальной реальности. Если он отчуждает часть своих сил и способностей, он начинает отождествляться со своим собственным отчуждением как произвольным актом; он может сказать: «Я делаю это (или препятствую этому)». Финальная стадия переживания, так или иначе, не является предметом терапии: дело самого человека отождествиться со своей заинтересованностью тогда, когда его что-то интересует, и быть способным отчуждать то, что неинтересно.
Среди своих испытаний и конфликтов самость оказывается на пути, которого не существовало до этого. В опыте контакта «Я», отчуждая свои структуры безопасности, отваживается на риск отождествиться с растущей самостью, служит ей и предоставляет свои знания, а в момент завершения и достижения - не стоит на пути.
EDelta Books
Frederick S. Perls, M.D., Ph.D.
THEORY OF GESTALT THERAPY
Институт общегуманитарных исследований Москва 2004
УДК 615.8 ББК 53.57 П27
Перлз Ф. Теория гештальттерапии - М.: Институт Общегуманитарных Исследований, 2004 - 384 с.
ISBN 5-88230-091-6
Перевод с английского Влада Кислюк, Александра Корнева, Вероника Петренко.
© Институт общегуманитарных исследований, перевод, редакция, оформление серии, 2004
Научное издание
Перлз Ф.
Теория Гештальт-терапии
Перевод Влада Кислюк, Александра Корнева, Вероника Петренко
Редактор Петренко В.
Художник Хос С.
Корректор Игнатова Т.
Сдано в набор 22.08.2003.
Подписано в печать 10.11.2003.
Формат 84x108 ' / з1- Гарнитура Петербург.
Печать высокая.
Объем 12 печ. л.
Тираж 3000 экз. Заказ № 2141
Отпечатано в полном соответствии с качеством предоставленных диапозитивов в ОАО «Можайский полиграфический комбинат»
143200, г. Можайск, ул. Мира, 93.
ООО Издательство «Институт Общегуманитарных Исследований»
119071, Москва, Ленинский проспект, д. 18