Карлу Хаусхоферу (1869–1946 гг.) геополитика во многом обязана тем, что она долгое время рассматривалась не просто как «псевдонаука», но и как «человеконенавистническая», «фашистская», «людоедская» теория Ратцеля и Челлена. Хаусхофер придал геополитике тот вид, в котором она стала частью официальной доктрины «Третьего рейха».
Карл Хаусхофер родился в Мюнхене в профессорской семье. Он решил стать профессиональным военным и прослужил в армии офицером более 20 лет. В 1908–1910 гг. он служил в Японии и Манчжурии в качестве германского военного атташе. Здесь он познакомился с семьей японского императора и с высшей аристократией.
Слабое здоровье заставило Хаусхофера оставить довольно успешную военную карьеру, и он в 1911 г. вернулся в Германию. Он занялся наукой, получив в Мюнхенском университете звание доктора. С этого времени Хаусхофер регулярно публикует книги, посвященные геополитике в целом, и в частности, геополитике тихоокеанского региона. Первой была книга «Дай Нихон. Наблюдения о вооруженной силе Японии. Положение в мире и будущее». В ней Хаусхофер показывает историю становления и географического расположения государств Дальнего Востока, прежде всего Японии, на примере которой он пытается продемонстрировать взаимосвязь между пространственным ростом государства и развитием составляющей его этнической общности. Среди его работ по данной проблематике необходимо упомянуть следующие: «Японская империя в ее географическом развитии», «Геополитика Тихого океана», «Геополитика пан-идей», «Мировая политика сегодня».
Через своего ученика Рудольфа Гесса Хаусхофер знакомится с Гитлером сразу после заключения того в тюрьму вследствие неудачного путча. Есть неподтвержденное историками мнение, что Хаусхофер принимал участие в написании «Майн Кампф» в местах, посвященных некоторым геополитическим категориям. Но концептуальный анализ показывает существенную разницу между геополитическими воззрениями Хаусхофера и упрощенными расистскими пропагандистскими пассажами Гитлера.
В течение 20 лет, начиная с 1924 г., Хаусхофер издавал важнейший геополитический журнал «Геополитик», имевший огромное международное значение, позднее переименованный в «Журнал геополитики».
Большинство своих работ он опубликовал именно в этом издании. Отношения Хаусхофера с нацизмом были сложными. В некоторых вопросах его взгляды сближались с взглядами национал-социалистов, в некоторых – радикально расходились. В зависимости от периодов нацистского правления и от личных отношений менялась и позиция Хаусхофера в «Третьем рейхе».
До 1936 г. к нему благоволили (особенно сказывалась протекция его младшего друга Гесса), позже началось «охлаждение». После полета Гесса в Англию Хаусхофер впал в немилость, а после казни его сына Альбрехта по обвинению в участии в покушении на Гитлера в 1944 г. сам Хаусхофер считался почти «врагом народа».
Несмотря на двусмысленность его положения, он был причислен союзниками к «Видным нацистам». Не выдержав стольких ударов судьбы и крушения всех надежд, Карл Хаусхофер вместе со своей женой Мартой совершили самоубийство в 1946 г.
Хаусхофер внимательно изучил работы Ратцеля, Челлена, Макиндера, Видаль де ла Блаша, Мэхэна и других геополитиков. Картина планетарного дуализма – «Морские силы» против «континентальных сил» или талассократия («власть посредством моря») против теллурократии («власть посредством суши») – явилась для него тем ключом, который открывал все тайны международной политики, к которой он был причастен самым прямым образом. Показательно, что термин «Новый Порядок», который активно использовали нацисты, а в наше время в форме «Новый Мировой Порядок» американцы, впервые был употреблен в Японии применительно к той геополитической схеме перераспределения влияний в тихоокеанском регионе, которую предлагали провести в жизнь японские геополитики.
Планетарный дуализм «Морской силы» и «Сухопутной силы» ставил Германию перед проблемой геополитической самоидентификации. Сторонники национальной идеи, а Хаусхофер принадлежал, без сомнения, к их числу, стремились к усилению политической мощи немецкого государства, что подразумевало индустриальное развитие, культурный подъем и геополитическую экспансию. Но само положение Германии в центре Европы, пространственное и культурное Mittellage, делало ее естественным противником западных, морских держав – Англии, Франции, в перспективе США. Сами «талассократические» геополитики также не скрывали своего отрицательного отношения к Германии и считали ее (наряду с Россией) одним из главных геополитических противников морского Запада.
В такой ситуации Германии было нелегко рассчитывать на крепкий альянс с державами «внешнего полумесяца», тем более что у Англии и Франции были к Германии исторические претензии территориального порядка. Следовательно, будущее национальной Великой Германии лежало в геополитическом противостоянии Западу и особенно англосаксонскому миру, с которым фактически отождествлялась «Морская сила».
На этом анализе основывается вся геополитическая доктрина Хаусхофера и его последователей. Эта доктрина заключается в необходимости создания «континентального блока» или оси Берлин – Москва – Токио. В таком блоке не было ничего случайного – это был единственный полноценный и адекватный ответ на стратегию противоположного лагеря, который не скрывал, что самой большой опасностью для него было бы создание аналогичного евразийского альянса. Хаусхофер цитировал в статье «Континентальный блок» американца Гомера Ли: «Последний час англосаксонской политики пробьет тогда, когда немцы, русские и японцы соединятся».
Эту мысль на разные лады Хаусхофер проводил в своих статьях и книгах. Эта линия получила название «ориентация на Восток», поскольку предполагала самоидентификацию Германии, ее народа и ее культуры как западного продолжения евразийской, азиатской традиции. Не случайно англичане в период Второй мировой войны уничижительно называли немцев гуннами. Для геополитиков хаусховеровской школы это было вполне приемлемым.
В связи с этим следует подчеркнуть, что концепция «открытости Востоку» у Хаусхофера совсем не означала оккупацию славянских земель. Речь шла о совместном цивилизационном усилии двух континентальных держав (России и Германии), которые должны были установить «Новый евразийский Порядок» и переструктурировать континентальное пространство мирового острова с тем, чтобы полностью вывести его из-под влияния «Морской силы». Расширение немецкого влияния планировалось Хаусхофером не за счет колонизации русских земель, а за счет освоения гигантских незаселенных азиатских пространств и реорганизации земель Восточной Европы.
Однако на практике все выглядело не так однозначно. Чисто научная геополитическая логика Хаусхофера, приводившая к необходимости «континентального блока» с Москвой, сталкивалась с многочисленными тенденциями иного свойства, также присущими немецкому национальному самосознанию. Речь шла о сугубо расистском подходе к истории, которым был заражен сам Гитлер. Этот подход считал самым важным фактором расовую близость, а не географическую или геополитическую специфику. Англосаксонские народы (Англия, США) виделись в таком случае естественными союзниками немцев, так как были наиболее им близки этнически. Славяне же и, особенно небелые евразийские народы, превращались в расовых противников. К этому добавлялся идеологический антикоммунизм, замешанный во многом на том же расовом принципе – Маркс и многие коммунисты были евреями, а значит, в глазах антисемитов, коммунизм сам по себе есть антигерманская идеология.
Национал-социалистический расизм входил в прямое противоречие с геополитикой или, точнее, неявно подталкивал немцев к обратной, антиевразийской, талассократической стратегии. С точки зрения последовательного расизма Германии следовало бы изначально заключить союз с Англией и США, чтобы совместными усилиями противостоять СССР. Но, с другой стороны, унизительный опыт Версаля был еще слишком свеж. Из этой двойственности вытекает вся двусмысленность международной политики «Третьего рейха». Эта политика постоянно балансировала между талассократической линией, внешне оправданной расизмом и антикоммунизмом (антиславянский настрой, нападение на СССР, поощрение католической Хорватии на Балканах и т. д.), и евразийской теллурократией, основанной на чисто геополитических принципах (война с Англией и Францией, пакт Риббентроп-Молотов и т. д.).
Поскольку Карл Хаусхофер был ангажирован, в некоторой степени, в решение конкретных политических проблем, он был вынужден подстраивать свои теории под политическую конкретику. Отсюда его контакты в высших сферах Англии. Кроме того, заключение пакта «Антикоминтерновского пакта» (1936 г.), т. е. создание оси Берлин – Рим – Токио, Хаусхофер внешне приветствовал, силясь представить его предварительным шагом на пути к созданию полноценного «евразийского блока». Он не мог не понимать, что антикоммунистическая направленность этого союза и проявление вместо центра Heartland (Москвы) полуостровной второстепенной державы, принадлежащей Rimland, есть противоречивая карикатура на подлинный «континентальный блок».
Но все же такие шаги, продиктованные политическими конформизмом, не являются показательными для всей совокупности геополитики Хаусхофера. Его имя и идея полноценней всего воплотились именно в концепциях «восточной судьбы» Германии, основанной на крепком и долговременном евразийском союзе.
Консервативный революционер
Немец Карл Шмитт (1888–1985 гг.) известен как выдающийся юрист, политолог, философ, историк. Все его идеи неразрывно связаны с геополитическими концепциями, и основные его работы («Номос Земли», «Земля и море» и другие) посвящены именно осмыслению геополитических факторов и их влиянию на цивилизацию и политическую историю.
Карл Шмитт был близок к немецким представителям Консервативной революции, Парадоксальному течению, которое совмещало в себе национально-консервативные и социально-революционные элементы. Судьба Шмитта – это судьба его книг, его юридически философской школы. Как и у многих других консервативных революционеров, его отношения с национал-социалистическим режимом были двойственными. С одной стороны, его теории, безусловно, повлияли на нацистскую идеологию. Особенным успехом пользовались его политические книги «Политическая теология» и «Понятие политического», в которых Шмитт дал развернутую критику либерального права и идеи «правового государства». В этих текстах даны очертания всего последующего интеллектуального творчества Шмитта – в них заметен предельный политический реализм, стремление освободить политологические проблемы от гуманитарной риторики, сентиментального пафоса, социальной демагогии. Это вполне соответствовало национал-социалистическому духу.
Вместе с тем вся концепция Шмитта была основана на фундаментальной идее «прав народа», которые он противопоставлял либеральной теории «прав человека». В его понимании всякий народ имел право на культурную суверенность, на сохранение своей духовной, исторической и политической идентичности. Такой же подход был характерен для некоторых национал-социалистов, считающих эту идеологию универсальной и применимой для всех народов земли. Но доминирующей линией режима стал именно пангерманизм, основанный на шовинизме и узконационалистическом подходе. Поэтому, Шмитт, с его теорией «прав народов», подвергался резкой критике, особенно со стороны идеологов СС (Schutzstaffeln). В 1936 г. в органе СС – Schwarze Korps была опубликована агрессивно угрожающая статья в его адрес.
На Нюрнбергском процессе была сделана попытка причислить Карла Шмитта к «военным преступникам» на основании его сотрудничества с режимом Гитлера. В частности, ему инкриминировалось «теоретическое обоснование легитимности военной агрессии». После знакомства судей с сутью дела обвинение сняли. Но, тем не менее, К. Шмитт стал изгоем в мировом научном сообществе, и его труды просто игнорировались. Только в 70-е гг. ХХ в., благодаря влиянию на юридическую мысль некоторых мыслителей левого толка, труды К. Шмитта стали постепенно реабилитироваться.
Идейное формирование Шмитта происходило в той же атмосфере идей «органицистской социологии», что и у Ратцеля и Челлена, но на него повлияли также романтические теории «Света Севера», согласно которым социально-политические формы и государственные образования коренятся не в механическом функционировании атомарных личностей, соединенных в математические конгломераты, но в мифологии, в сакральном мире «стихий и духов». В теориях Шмитта повсюду существует парадоксальное сочетание политического романтизма и строгого рационализма. Отточенный ментальный аппарат служит выражению духовных мифологий.
Высказываясь в духе геополитического подхода, Шмитт утверждал изначальную связь политической культуры с пространством. Не только государство, но вся социальная реальность и особенно право проистекают их качественной организации пространства.
Отсюда Шмитт вывел концепцию «номоса». Греческий термин «номос» обозначает «нечто взятое, оформленное, упорядоченное, организованное» в смысле пространства. Этот термин близок к понятиям «рельеф» у Ратцеля и «месторазвитие» у русских евразийцев. Шмитт показывает, что «номос» есть форма организации бытия, которая устанавливает наиболее гармоничные соотношения как внутри социального ансамбля, так и между этими ансамблями. «Номос» – выражение особого синтетического сочетания субъективных и объективных факторов, органически проявляющихся в создании политической и юридической систем. В «номосе» проявляются природные и культурные особенности человеческого коллектива в сочетании с окружающей средой.
В книге «Номос Земли» Шмитт показывает, каким образом специфика того или иного земного пространства влияла на развивающиеся в нем культуры и государства. Он сопоставляет между собой различные исторические «номосы», особенно подчеркивая фундаментальный дуализм между отношением к пространству кочевников и оседлых народов.
Но самый важный вывод из анализа «номоса Земли» заключается в том, что Шмитт вплотную подошел к понятию глобального исторического и цивилизованного противостояния между цивилизациями суши и цивилизациями моря. Исследуя «номос Земли», он столкнулся с его качественной, сущностной противоположностью «номосу» моря. Это привело его к созданию особой геополитической методологии для осмысления политической истории мира: «суша – море». С помощью этой пары противоположностей Шмитт надеялся внушить необходимость перейти от «планетарного мышления категориями силы» к «мышлению законами организации пространства».
В 1942 г. Шмитт выпустил труд «Земля и Море», который вместе с более поздним текстом «Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Суши и Моря» составляет важнейший документ геополитической науки.
Смысл противопоставления Суши и Моря у Шмитта сводится к тому, что речь идет о двух совершенно различных, несводимых друг к другу и враждебных цивилизаций, а не вариантах единого цивилизационного комплекса. Это деление почти точно совпадает с картиной, нарисованной Макиндером, но Шмитт дает основным ее элементам – талассократии (Морская сила) и теллурократии (Сухопутная сила) – углубленное философское толкование, связанное с базовыми юридическими и этическими системами. Любопытно, что Шмитт использует применительно к «Силам Суши» имя «Бегемот», а к «Силам Моря» – «Левиафан», как напоминание о двух ветхозаветных чудовищах, одно из которых воплощает в себе всех сухопутных тварей, а другое – всех водных, морских.
«Номос Земли» существует безальтернативно на протяжении большей части человеческой истории. Все разновидности этого «номоса» характеризуются наличием строгой и устойчивой легислативной (и этической) формы, в которой отражается неподвижность и фиксированность Суши, Земли. Эта связь с Землей, пространство которой легко поддается структуризации (фиксированность границ, постоянство коммуникационных путей, неизменность географических и рельефных особенностей), порождает сущностный консерватизм в социальной, культурной и технической сферах. Совокупность версий «номоса Земли» составляет то, что принято называть историей «традиционного общества».
В такой ситуации Море, Вода являются лишь периферийными цивилизационными явлениями, не вторгаясь в сферу «этического» (или вторгаясь эпизодически). Лишь с открытием мирового Океана в конце ХVI в. ситуация меняется радикальным образом. Человечество (и в первую очередь, остров Англия) начинает привыкать к «морскому существованию», начинает осознавать себя островом посреди вод – Кораблем.
Но водное пространство резко отлично от сухопутного. Оно непосредственно, враждебно, отчуждено, подвержено постоянному изменению. Пути в нем нефиксированы, различия ориентации неочевидны. «Номос» моря влечет за собой глобальную трансформацию сознания. Социальные, юридические и этические нормативы становятся «текучими». Рождается новая цивилизация. Шмитт считает, что Новое время и технический рывок, открывший эру индустриализации, обязаны своим существованием геополитическому феномену – переходу человечества к «номосу» моря.
Так, геополитическое противостояние англосаксонского мира «внешнего полумесяца» приобретает у Шмитта социально-политическую дефиницию. «Номос» моря есть реальность, враждебная традиционному обществу. Геополитическое противостояние сухопутных держав морским обретает важнейший исторический, идеологический и философский смысл.
Шмитт разработал еще одну важнейшую геополитическую теорию – теорию «большого пространства». Эта концепция рассматривает процесс развития государства как стремление к обретению наибольшего территориального объема. Принцип имперской интеграции является выражением логического и естественного человеческого стремления к синтезу. Этапы территориального расширения государства, таким образом, соответствуют этапам движения человеческого духа к универсализму.
Этот геополитический закон распространяется и на техническую, и на экономическую сферы. Шмитт показывает, что с некоторого момента техническое и экономическое развитие государства требует количественного и качественного увеличения его территорий. При этом не обязательно речь идет о колонизации, аннексии, военном вторжении. Становление «большого пространства» может проходить и по иным законам – на основании принятия несколькими государствами или народами единой религиозной или культурной формы.
По Шмитту, развитие «номоса Земли» должно привести к появлению государства-континента. Этапы движения к государству-континенту проходят от городов-государств через государства-территории. Появление сухопутного государства-континента, материкового «большого пространства» является исторической и геополитической необходимостью.
В отличие от унификационной пангерманистской модели Гитлера и от советского интернационализма «большое пространство» Шмитта основывается на культурном и этническом плюрализме, на широкой автономии, ограниченной лишь стратегическим централизмом и тотальной лояльностью к высшей властной инстанции. При этом Шмитт подчеркивал, что создание нового «Большого пространства» не зависит ни от научной ценности самой доктрины, ни от культурной компетентности, ни от экономического развития составляющих частей или даже территориального и этнического центра, давшего импульс к интеграции. Все зависит только от политической воли, распознающей историческую необходимость такого геополитического шага.
Шмитт в данной доктрине предвосхитил основные линии современной интеграционной политики.
Практически во всех темах, которые рассматривает Шмитт, геополитические мотивы различимы. Например, он исследовал связь трех концепций – «тотальный враг, тотальная война, тотальное государство». С его точки зрения, «тотальное государство» – это самая совершенная форма государства традиционного типа, т. е. пик развития сухопутного «номоса». «Тотальное государство» исключает принцип «тотального врага» и «тотальной войны», так как представление о противнике, «враге» (а Шмитт придавал огромное значение формулировке понятий «друг» (amicus), «враг» (hostis)) оно выстраивает на основании себя самого, а, следовательно, выдвигает концепцию «войны форм», в которой действует Jus dellum, и участвуют только ограниченные контингенты профессиональных военных. Мирное население и частная собственность, в свою очередь, находятся под охраной закона и устранены (по меньшей мере, теоретически) из хода военных действий.
Либеральная доктрина, которую Шмитт однозначно связывал с Новым временем и, соответственно, с «морской цивилизацией», с «номосом» моря, отрицая «тотальное государство», открывает тем самым дорогу «тотальной войне» и концепции «тотального врага». В статье «Государственный суверенитет и открытое море» общая геополитическая картина, описанная Шмиттом, сводилась к напряженному цивилизационному дуализму, к противостоянию двух «Больших пространств»: англосаксонского (Англия – Америка) и континентального, европейско-евразийского. Эти два «Больших пространства» (талассократическое и теллурократическое) ведут между собой планетарное сражение за то, чтобы сделать последний шаг к универсализации и перейти от континентального владычества к мировому. При этом Шмитт с пессимизмом относился к возможности свести этот конфликт к какой-то строгой юридической базе, так как цивилизационные макроконцепции обоих «Больших пространств» основываются на взаимоисключающих «номосах» – «номосе Земли» и «номосе Моря». Последний разрушительный элемент вносится развитием воздухоплавания, так как «воздушное пространство» еще менее поддается этикоправовой структурализации, нежели морское.
В конце жизни Шмитт сосредоточил свое внимание на фигуре «партизана». Эта фигура, по Шмитту, является последним представителем «номоса Земли», остающимся верным своему изначальному призванию вопреки «разжижению цивилизации» и растворению ее юридически культурных основ. «Партизан» связан с родной землей неформальными узами, и исторический характер этой связи диктует ему основы этики войны, резко отличающиеся от более общих и абстрактных нормативов. По мере универсализации «морской модели» и «торговой этики», которые, естественно, охватывают и сферу военных действий, фигура «партизана» приобретает, по Шмитту, все большее цивилизационное значение, так как «партизан» остается последним действующим лицом истории, которое защищает (всеми средствами) «сухопутный порядок» перед лицом тотального наступления талассократии. Отсюда вытекает его почти «социологическая» историческая функция.
Евразийство
В 1921 г. возникло евразийское движение, где геополитические факторы играли центральную роль. Возглавил это движение вместе с князем Н. С. Трубецким Петр Николаевич Савицкий (1895–1968 гг.). П. Н. Савицкий – первый (и единственный) русский автор, которого, в полном смысле слова, можно назвать геополитиком.
Взгляды Савицкого, как и большинства других евразийцев, складывались под влиянием трудов славянофилов, представителями которых были Данилевский и особенно Леонтьев. Эта разновидность революционного славянофильства, сопряженного с центральной идеей особенности исторической идентичности великороссов, не сводимой ни к религиозной, ни к этнически славянской сущности. Это было близко к Константину Леонтьеву, сформулировавшему важнейший тезис, – «славянство есть, славизма нет», т. е. «этническая и лингвистическая близость славянских народов не является достаточным основанием, чтобы говорить об их культурном и характерном единстве».
Основная идея Савицкого заключалась в том, что Россия представляет собой особое цивилизационное образование, определяемое через качество «срединности». Одна из его статей – «Географические и геополитические основы евразийства» (1933 г.) – начинается такими словами: «Россия имеет гораздо больше оснований, чем Китай, называться «Срединным государством».
Если «срединность» Германии ограничивается европейским контекстом, а сама Европа есть лишь «западный мыс» Евразии, то Россия занимает центральную позицию в рамках всего континента. «Срединность» России является основой ее исторической идентичности – она не часть Европы и не продолжение Азии. Она – самостоятельный мир, самостоятельная и особая духовно-историческая геополитическая реальность, которую Савицкий называет Евразией.
Понятие «Евразия» обозначает не материк и не континент, но идею, отраженную в русском пространстве и русской культуре, историческую парадигму, особую цивилизацию. Савицкий с русского полюса выдвигает концепцию, строго тождественную геополитической картине Маккиндера, – только абстрактные «разбойники суши» или «центростремительные импульсы, исходящие из географической оси истории», приобретают у него четко выделенный абрис русской культуры, русской истории, русской государственности, русской территории.
Россию Савицкий понимает геополитически, не как национальное государство, но как особый тип цивилизации, сложившейся на основе нескольких составляющих: арийско-славянской культуры, тюркского кочевничества и православной традиции. Все вместе создает некое уникальное, «срединное» образование, представляющее собой синтез мировой истории.
Великороссов Савицкий считает не просто ответвлением восточных славян, но особым имперским этническим образованием, в котором сочетаются славянский и тюркский субстраты. Этот момент выводит его на важную тему – тему Турана. Обращение к Турану в качестве позитивной ориентации было скандальным для многих русских националистов. Так, Савицкий косвенно оправдывал монголо-татарское иго, благодаря которому «Россия обрела свою геополитическую самостоятельность и сохранила свою духовную независимость от агрессивного романо-германского мира». Такое отношение к тюркскому миру было призвано резко отделить Россию-Евразию от Европы и ее судьбы, обосновать этническую уникальность русских.
Фундаментальную двойственность русского ландшафта (ее деление на Лес и Степь) заметили еще славянофилы. У Савицкого геополитический смысл России-Евразии выступает как синтез этих двух реальностей – европейского Леса и азиатской Степи. При этом такой синтез не есть простое наложение двух геополитических систем друг на друга, но нечто цельное, оригинальное, обладающее своей собственной мерой и методологией оценок.
Россия-Евразия не сводится целиком к Турану. Она – нечто большее. Но в отношении Европы, которая все выходящее за рамки своего «берегового» сознания считает варварством, самоквалификация русских как «носителей монгольского духа» является провокацией, открывающей историческое и духовное превосходство евразийцев.
В теории Савицкого важнейшую роль играет концепция «месторазвития». Этот термин представляет собой точный аналог понятию Raum, как оно трактуется «политической географией» Ратцеля и немецкой геополитикой в целом. В этом понятии отражается «организм» евразийцев, точно соответствующий немецкой «органицистской» школе и резко контрастирующий с прагматизмом англосаксонских геополитиков. Так, Савицкий в тексте «Географический обзор России-Евразии» пишет: «Социально-политическая среда и ее территория должны слиться для нас в единое целое, в географический индивидуум или ландшафт. Это и есть сущность "месторазвития", в котором объективное и субъективное сливаются в неразрывное единство, в нечто целое».
Через введение понятия «месторазвитие» евразийцы уходили от позитивистской необходимости аналитически расщеплять исторические феномены, раскладывая их на механические системы – применительно не только к природным, но и к культурным явлениям. Апелляция к «месторазвитию», к «географическому индивидууму» позволяла евразийцам избежать слишком конкретных рецептов относительно национальных, расовых, религиозных, культурных, языковых, идеологических проблем. Интуитивно ощущаемое всеми жителями «географической оси истории» геополитическое единство обретало тем самым новый язык, «синтетический», не сводимый к неадекватным, фрагментарным, аналитическим концепциям западного рационализма.
В этом также проявилась преемственность Савицкого русской интеллектуальной традиции, всегда тяготевшей к осмыслению «цельности», «соборности», «всеединства» и т. д.
Очень важным аспектом теории Савицкого является принцип идеократии. Савицкий полагал, что евразийское государство должно строиться, отправляясь от изначального духовного импульса, сверху вниз. А, следовательно, вся его структура должна созидать в согласии с априорной Идеей, и во главе этой структуры должен стоять особый класс «духовных вождей».
Идеократия предполагала главенство непрагматического, нематериального и некоммерческого подхода к государственному устройству. Достоинство «географической личности», по Савицкому, состоит в том, чтобы иметь способность подниматься над материальной необходимостью, органически включая физический мир в единый духовно-созидательный импульс глобального исторического делания.
Идеократия – термин, который объединяет все формы недемократического, нелиберального правления, основанного на нематериалистических и неутилитаристских мотивациях. Причем Савицкий сознательно избегает уточнения этого понятия, которое может воплощаться и в теократической соборности, и в народной монархии, и в национальной диктатуре, и в партийном государстве советского типа. Данная широта термина соответствует чисто геополитическим горизонтам евразийства, которые охватывают огромные исторические и географические объемы.
Таким образом, русские евразийцы довели до окончательной ясности идеологические термины, в которых проявлялось исторически противостояние Моря и Суши. Море – либеральная демократия, «торговый строй», прагматизм. Суша – идеократия (всех разновидностей), «иерархическое правление», доминация религиозного идеала.
Роль Петра Савицкого и русского евразийства в развитии геополитики как науки огромна. Савицкий являлся совершенно сознательным, ответственным и компетентным геополитиком, который полноценно и обоснованно выражает позицию Heartland, причем отталкиваясь от наиболее глубинных, русских, его областей. Геополитическая доктрина Савицкого – это прямая антитеза взглядам Мэхэна, Маккиндера, Спикмена, Видаль де ля Блаша и других талассократов. Причем только в данном случае речь идет о законченном и развернутом изложении альтернативной доктрины, подробно разбирающей идеологические, экономические, культурные и этнические факторы.
Советская реальность в геополитическом смысле во многом совпадала с концепциями Савицкого и других евразийцев, хотя об их прямом влиянии на советское руководство достоверных данных нет. Во многом близкие к евразийцам сменовеховцы и национал-большевики (особенно Н. Устрялов) явно влияли на большевиков и, особенно, на Сталина, хотя никогда не занимали высоких постов и часто оканчивали свою жизнь в лагерях. Часть евразийцев (Эфрон, Карсавин и другие) открыто сотрудничали с СССР, но также благодарности не получили. Однако анализ советской внешней политики – вплоть до начала перестройки, приводит к выводу, что она постоянно следовала евразийскому курсу, никогда не заявляя об этом открыто.
3. СОВРЕМЕННЫЕ ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ
И ШКОЛЫ
Под воздействием комплекса причин в некоторых странах Европы (например, Франции) стало формироваться общественное мнение за создание единой Европы. Поэтому наибольшее развитие геополитическая мысль получила в Европе. Особенно когда президентом Франции был «континенталист» генерал Шарль де Голль. Начиная с 1963 г., он предпринял некоторые явно антиатлантические меры, в результате которых Франция вышла из военной организации Северо-Атлантического союза и сделала попытки выработать собственную геополитическую стратегию. Но так как в одиночку это государство не могло противостоять талассократическому миру, на повестке дня встал вопрос о внутриевропейском франко-германском сотрудничестве и об укреплении связей с СССР. Отсюда родился знаменитый голлистский тезис – «Европа от Атлантики до Урала».
Вместе с тем к началу 70-х гг. ХХ в., когда геополитические исследования в США становятся крайне популярными, европейские ученые также начинают включаться в этот процесс, но при этом их связь с довоенной геополитической школой в большинстве случаев уже прервана и они вынуждены подстраиваться под нормы англосаксонского подхода. Так, европейские ученые ООН и другие, занимались прикладными геополитическими исследованиями и не выходили за пределы узких конкретных вопросов. Постепенно эти исследования превратились в нечто самостоятельное – в региональную геополитику, довольно развитую во Франции («школа Ива Лакоста», издателя журнала «Геродот»). Эта «региональная геополитика» абстрагируется от глобальных схем Маккиндера, Мэхэна или Хаусхофера, мало внимания уделяет основопологающему дуализму, и лишь применяет геополитические методики для описания межэтнических и межгосударственных конфликтов, демографических процессов и даже «геополитики политических выборов».
Что касается русской геополитики, то она фактически всегда существовала в СССР несмотря на отстранение географов от ее разработки. Достаточно упомянуть так называемую доктрину Брежнева, в соответствии с которой Советский Союз не мог допустить формирования в соседних странах прозападных режимов, что повлекло вторжение в Чехословакию и Афганистан.
Официально признанная «фашистской» и «буржуазной псевдонаукой» институционально геополитика в СССР не существовала. Ее функции выполняло несколько дисциплин – стратегия, военная география, теория международного права и международных отношений, география, этнография и т. д. И вместе с тем, общее геополитическое поведение СССР на планетарной арене предусматривало наличие довольно рациональной, с геополитической точки зрения, модели поведения.
Стремление Советского Союза укрепить свои позиции на юге Евразии, в «береговой зоне», проникновение в Африку, дестабилизирующие действия в Южной Америке (призванные внести раскол в пространство, контролируемое США по доктрине Монро) и даже вторжение советских войск в Афганистан (для того, чтобы рассечь американскую «анаконду», стремившуюся приблизить стратегические границы талассократии вплотную к южным границам «географической оси истории») и т. д. Такая последовательная и геополитически обоснованная политика СССР указывает на существование какого-то центра решений, где должны были сводиться воедино результаты многих традиционных наук и на основании этого «сведения», синтеза приниматься важнейшие стратегические шаги. Однако социальная локализация этого «криптополитического» центра представляется проблематичной. А. Г. Дугин излагает версию, что речь шла о каком-то секретном отделе советского Главного разведовательного управления (ГРУ).
Собственно же геополитика развивалась исключительно маргинальными «диссидентскими» кружками. Самым ярким представителем этого направления был историк Лев Гумилев, хотя он никогда не использовал в своих работах ни термина «геополитика», ни термина «евразийство», и более того, стремился всячески избежать прямого обращения к социально-политическим реальностям. Благодаря такому «осторожному» подходу ему удалось опубликовать даже при советском режиме несколько книг, посвященных этнографической истории.