Мнения о самоубийстве тяготеют к крайностям. Согласно традиционной иудео-христианской точке зрения, Моисеев Закон против убийства абсолютен; обычно считают, что он распространяется и на самоубийство. Противоположная крайность – точка зрения, согласно которой самоубийство или вовсе неправомерно, или неправомерно только в тех случаях, когда имеет плохие последствия. Так, утилитаристы считают, что самоубийство достойно осуждения, только если оно приводит к горю или обнищанию живых. Другие же доказывают, что, раз моя жизнь принадлежит мне, я могу делать с ней все что угодно, невзирая на возможные тяжелые последствия моей кончины для живых.
Наша точка зрения более умеренна. Чаще всего самоубийство неразумно, иногда дурно, но все же в некоторых случаях оно может быть оправдано. В защиту этой позиции мы обсудим некоторые важные контрпримеры, а затем рассмотрим смысл суждения «Моя жизнь принадлежит мне».
Самоубийство in ехtrетis [в крайних ситуациях]
Хотя желание умереть с мыслью «А там будь что будет» и положительное, последовательное, самостоятельное действие по выполнению этого желания являются достаточным условием самоубийства, они все же не являются его необходимым условием. Известны случаи самоуничтожения, которые должны рассматриваться как самоубийство и расцениваются как таковые большинством людей, хотя индивид решил умереть не с мыслью «А там будь что будет», а с целью избежать ужасной альтернативы. Во время войны против нацистской Германии британские тайные агенты иногда проглатывали капсулы с ядом, которые были заготовлены на случай попадания в плен. Эти люди не хотели умереть с мыслью «А там будь что будет», скорее они хотели умереть быстро и избежать медленной смерти и пыток, которые могли бы принудить их к предательству. Видимо, есть основания считать такие смерти оправданными самоубийствами. Таковы же, безусловно, смерти онкологических больных, принимавших смертельную дозу морфия во времена, когда способы подавления боли еще не достигли нынешнего совершенства.
Стало быть, люди, совершившие самоубийство в крайних ситуациях, могут быть оправданы.
Моя жизнь принадлежит мне
Можно ли доказать, что самоубийство всегда допустимо? Иногда говорят, что как человек вправе уничтожить личную собственность (например, газеты, чайники или изношенную одежду), точно так же он вправе уничтожить собственную жизнь. Ведь жизнь есть собственность, и жизнь каждого человека принадлежит только ему самому.
Положим, моя жизнь действительно принадлежит только мне. Следует ли отсюда, что я имею право на самоуничтожение? Мое право уничтожить какой-нибудь ненужный предмет, например газету или чайник, не вызывает сомнения, но означает ли это, что я вправе уничтожить все, что оказалось моей собственностью? Например, может статься, что я владею прекрасной коллекцией произведений искусства, однако же уничтожение этой собственности, этой коллекции, было бы отвратительным поступком.
Человеческая жизнь ценна, каждый человеческий индивид уникален. Вызывает сомнение, что право собственности предполагает абсолютное право уничтожать ценные и уникальные вещи.
Как бы то ни было, понятие права собственности на собственную жизнь имеет совершенно особый смысл. Собственность в этом смысле выглядит подозрительно и воспринимается как метафора власти или права. Другие примеры права собственности на жизнь и того хуже. В Древнем Риме отцы имели законное право убивать новорожденных младенцев; несомненно, это право основывалось на убежденности в принадлежности младенцев своим отцам. Право мужа убить неверную жену тоже основывалось на мнении, что ее жизнь является собственностью мужа. В современных западных обществах, сформировавшихся под влиянием христианства, а позднее испытавших влияние феминизма, утвердилось мнение о варварском характере древних представлений о собственности, дающих отцам и мужьям абсолютные права на жизнь и смерть членов своей семьи.
Существует также мнение, что моя жизнь не принадлежит мне полностью даже в метафорическом смысле, что моя жизнь отчасти принадлежит обществу, в котором я родился и которое меня вырастило. Эта точка зрения была принята во многих государствах, как древних, так и более современных.
Впрочем, в некоторых странах, особенно в Японии, самоубийство не расценивается столь отрицательно. Японский бизнесмен, который совершил бесчестные поступки и которому грозит публичное разоблачение, выиграет в общественном мнении, если избежит позора путем совершения самоубийства. С точки зрения граждан западных государств, такого рода самоубийство выглядит немногим лучше побега от полицейского. На Западе самоубийство нечестного бизнесмена рассматривается не как достойный способ загладить вину перед жертвами его деяний, но как недостойный способ уклониться от возмездия. Какая точка зрения более разумна? Смерть бизнесмена даже в Японии – лишь символическая компенсация убытков, готовность же расплатиться за свои поступки может привести к действительному возмещению убытков. Стало быть, можно предварительно заключить, что избежание стыда и наказания не является этически разумным основанием для самоуничтожения.
Самоубийство и польза
Утилитаристская позиция относительно самоубийства такова: мучительные страдания являются достаточным основанием для самоуничтожения, если самоубийство данного индивида не причинит страданий другим людям. Кроме того, только сам человек может судить о мере собственных страданий. Посторонний может помешать человеку совершить самоубийство, т.е. отсрочить его на время, которое необходимо, чтобы установить, есть ли у него обязанности перед иждивенцами и моральные обязательства перед друзьями, а также убедиться, что он находится в здравом уме и осознает последствия своего поступка. Если у него нет друзей и иждивенцев, если он психически здоров и решил, что его несчастье серьезно и неискоренимо, то ему следует позволить совершить самоубийство.
Утилитаристская позиция глубоко ошибочна, поскольку основывается на посылке, что только сам несчастливый человек знает всю меру своего несчастья. Житейский опыт показывает, что даже большое несчастье может быть преходящим. Особенно это касается молодых мужчин или женщин, решающих покончить с жизнью. Вполне возможно, что люди постарше, лучше знающие жизнь, сумеют объяснить таким молодым людям, что их беды преходящи и менее серьезны, чем кажутся.
Поступки очень старых людей – другое дело. Решение старых и немощных отказаться от медицинской помощи не следует рассматривать как намерение совершить самоубийство. Такое решение вызвано скорее пониманием неуклонного приближения естественной смерти и стремлением не потерять самообладание.
Вывод
В разных правовых системах умерщвления, заслуживающие серьезного наказания, и умерщвления менее тяжкие определяются по-разному, однако, по крайней мере в странах Запада, эти различия не очень существенны. В целом границы между убийством и другими видами умерщвления весьма зыбкие. Самая большая неясность связана с войной и наказанием в форме смертного приговора. Отнюдь не ясно, когда, и в какой мере война и наказание смертной казнью близки к убийству. (Разумеется, пацифисты ответили бы: «Всегда и в полной мере».)
Ни самоубийство, ни убийство не являются дурными по определению. Основания, по которым эти действия дурны, связаны, во-первых, с внутренней ценностью человеческой жизни, во-вторых, с субъективной ценностью человеческой жизни, в-третьих, по меньшей мере в случае убийства, с понятием естественных прав человека.
Вполне можно представить себе (хотя в действительности это маловероятно), что убийство может быть меньшим злом, чем какой-то другой выбор. Гораздо вероятнее, что самоубийство не всегда неразумно и не всегда дурно.
Утилитаристы справедливо полагают, что мысль о горе остающихся в живых близких – веский довод против решения совершить самоубийство.
Утверждение, что моя жизнь принадлежит мне, имеет особый смысл. В буквальном смысле никто не имеет права на чью-то жизнь. В этом контексте собственность, в лучшем случае, метафора власти, закона или права, а власть, закон и право нуждаются в обосновании, в оправдании.
Здравый смысл и житейский опыт свидетельствуют о том, что несчастливые люди могут ошибаться в отношении меры своего несчастья. Счастье и несчастье – состояния, сменяющие друг друга в жизни каждого человека, и это означает, что самоубийство, даже если оно совершается не из малодушия, часто неразумно.
Часть III
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ ГОСУДАРСТВА И ГРАЖДАНИНА
Глава 11
ВЛАСТЬ И АНАРХИЯ
Многие читатели связывают со словом «анархия» социальный хаос и бесконтрольное насилие. Однако теоретики анархизма не утверждают, что социальный хаос — достойный предмет устремлений. Теория анархизма предполагает, что мы, человеческий род, жили бы лучше, если бы не было государств. Анархисты доказывают, что существуют более простые и совершенные методы организации человеческого общества. Согласно П.Ж. Прудону, например, причинами насилия и социального хаоса являются не индивиды и не маленькие группы индивидов, но само государство. Прудон характеризовал государственное управление так:
«Подчиняться государству — значит подвергаться наблюдению, инспекции, шпионажу, руководству, правовому принуждению, подсчету, регуляции, регистрации, индоктринации, проповеди, контролю, проверке, оценке, экономической оценке, цензуре, командованию, причем со стороны созданий, не имеющих на то права, не отличающихся ни умом, ни добродетелью... [это] значит... подлежать регистрации, переписи, налогообложению, "штампованию", измерению, исчислению, оценке, лицензированию, разрешению, наставлению, предостережению, запрещению, реформации, коррекции, наказанию. Это значит под предлогом государственных интересов... быть предметом поборов, муштры, эксплуатации, монополизации, вымогательства, давления, обмана, грабежа; а при малейшем сопротивлении, при первом же слове недовольства вас репрессируют, оштрафуют, обольют грязью, доведут до изнурения, затравят, оскорбят, изобьют, укротят, свяжут, задушат, бросят в тюрьму, осудят, приговорят, расстреляют, вышлют, сделают жертвой, продадут, предадут, а в довершение — выставят на посмешище, подвергнут издевательствам, насмешкам, оскорблению и унижению. Вот правление государства; вот его справедливость; вот его нравственность».
За свои убеждения Прудон был посажен в тюрьму.
Левый и правый анархизм
Разница между левым и правым анархизмом состоит в следующем. Левые анархисты (например, живший в XIX в. князь Кропоткин) верят, что идеальное (безгосударственное) человеческое общество будет основываться на добровольной демократической кооперации. В нем почти или совсем не будет частной собственности (кроме личных вещей, например одежды), поскольку земля и основные средства производства перейдут в общее владение.
Правый анархизм — ответвление современной политической теории, которую называют иногда капиталистическим либертариз-мом. Сторонники этой теории хотят свести функции государства к минимуму, некоторые же из них — анархисты — выступают за полное упразднение государства. Правые анархисты верят, что идеальное человеческое общество будет основываться на абсолютном праве частной собственности и удерживаться добровольной кооперацией на основе экономического обмена между индивидами и между малыми и большими объединениями индивидов. Правые анархисты и их ближайшие единомышленники — сторонники минимального государства надеются, что капитализм будет предоставлен собственному и более или менее беспрепятственному развитию. По их мнению, капитализм всегда приносит огромные выгоды всем, хотя правовые ограничения и налоги снижают эффективность этой системы, а значит и даваемые ею выгоды. Если упразднить налоги, антимонопольное законодательство и другие подобные ограничения, то естественное функционирование капиталистической системы автоматически изживет низкосортные товары, загрязнение окружающей среды и докажет свою эффективность.