Нравственные расположения, или практические чувства

В полном соответствии с заветом, религиоз­ными понятиями и чувствами предписываются и практические чувства — нравственные рас­положения, или деятельные стремления воли. В первом положено для всех их одно общее основание, последние, с одной стороны, разви­вают и оразноображивают, с другой — воз­буждают и укрепляют их в сердце.

Завет в существе своем носит нравствен­ный характер. Он возбуждал и требовал а) во­одушевленной «решимости ходить в воле Божией». Она и составляла коренное настроение воли, воспринимавшее с равною готовностию и обязанностию все, что исходило от воли Божией,— и «заповеди, и оправдания, и суды» (Чис. 36, 13; Втор. 6, 1; 8, 11). Дав Иегове однаж­ды обет от всей души и от всего сердца хра­нить все сие, Израиль всегда уже потом созна­вал, что в том и праведность его, если он будет стараться исполнять все заповеди закона пред лицем Иеговы, Бога своего, как Он пове­лел (Втор. 6, 25). Это совестное обязатель­ство, при убеждении в непреложности воли Божией, доказанной и внушенной самым де­лом, первоначально возбудило и образовало — б) «чувство» являться в сонме сынов Израилевых — в скинию. А здесь один общий взгляд на скинию и торжествующих братий не мог не восстановить в его душе разорванного союза с Богом. Таинственная прикровенность жилища Божия, его неприкосновенность и освященность должны были породить в нем ощущение присутствия здесь невидимой и сокровенной силы; торжественность и великолепие обрядов внушали мысль о живой связи с нею служения и служащих; а веселый, торжествующий, удов­летворенный вид празднующих убеждал, что от нее чрез сие служение исходит блаженство.

Кто не пожелает и себе вкусить сего блаженст­ва — общим, видимым у всех путем — особен­но когда сей путь может быть не раз уже был изведан? — Мало того: он слышит книгу зако­на причем повторяет в мысли все благодеяния Божий, завет, обетования и казни. Кто не пожелает засвидетельствовать Богу благодар­ность и сохранить завет Его, чтобы удостоить­ся обетовании и избежать казни? Когда же, таким образом, воскреснет общий дух благоче­стия, возбудится религия сердца, тогда легко ему развиться в многообразии религиозных чувств, как общих, так и заветных. Обряды, совершающиеся пред его глазами или соверша­емые им самим, помогут ему в этом. Ибо если они удовлетворяют религиозные чувства, то в их форме и принадлежностях должно быть некое их предызображение. Потому каждый обряд мог и возбуждать прикрытое в нем чувст­во — в том, кто его видит или совершает, подобно тому, как какая-либо мысль или ка­кое-либо чувство, выраженное художником на картине, воспроизводятся и в душе ее наблю­дателя. Этим путем обрядность могла воз­бужденное им первоначально неопределенное чувство своего близкого отношения к Богу рас­крыть в разнообразии всех чувств, коим удов­летворяет, и потом воспитать и укрепить каж­дое в отдельности. Должно, впрочем, заме­тить, что как вся обрядность носит один неко­торый тип, то известного рода и дух благоче­стия могла она образовать. Это — опасливое, притрепетное хождение пред Богом, от кото­рого, однако ж, надеются несомненно получить всякое благо, усиливаемое и поддерживаемое убеждением в ничтожности пред Ним и всеце­лой чистоте. Мы уже видели, как Бог прибли­жался к народу в обрядах и как вместе отда­лялся от него. Кто ходил по сим постановле­ниям, тот не мог не исполняться и чувством близости к Богу, а отсюда — чувством благо­надежности от покровительства Божия, и смерт­ным страхом, ограждавшим все богослужение, который, однако ж, был очевиднее тех благих чувств. Истрезвляя сии последние и по време­нам даже прерывая болезненными потрясения­ми, он делал человека бодренным стражем и, таким образом, внушал дух, благоговейно хо­дящий пред Богом, Которому предан всем сво­им существом. Свою ничтожность народ со­знавал и ощущал вполне, наученный рабством в Египте и постоянными испытаниями в пусты­не. Чувство смирения укреплял потом в народе и поставлял ему в непременную обязанность Моисей в последней речи своей к народу, изоб­ражая пред ним все неправды пред Богом и оскорбления Его величия и любви (Втор. гл. 9). Смирение и самоуничижение существенно не­обходимы для поддержания в сердце благочес­тия, преданности и непоколебимой верности Богу. Потому и сознание своей греховности пред Богом, как первое из средств к самоуни­чижению и смирению, в такой же силе внуша­ется обрядностию, в какой и самые религиоз­ные чувства. Рождается у израильтянина сын или дочь: дитя и мать — и сами нечисты, и делают нечистым все, к чему ни прикасаются, как будто они вышли из какой-нибудь области нечистоты, и не прежде получают право на общение с другими, как по принесении чрез известное время жертвы, которая притом на­поминала о грехе как источнике нечисто­ты (Лев. 12, 1—8). Начинает кто болеть или совсем умирать — он нечист; не должно вхо­дить в общение с ним и прикасаться к нему (гл. 13-15). А в день очищения (гл. 16) весь Из­раиль приходил пред Господа, смирялся, испо­ведовал себя грешником пред Ним и от Него единого ждал очищения. Никто не говорит здесь о том или другом грехе, о той или другой нечистоте, для всего этого были особые обря­ды. Здесь все исповедают только, что они вообще нечисты, вообще грешны, и нечисты до того, что само святое жилище Божие и все святыни Его, находясь среди их, делаются не­чистыми и требуют очищения (Лев. 16, 16). Мог ли кто после сего думать, что он прав и невинен пред Богом? И так в каждом внима­тельном исполнителе своем обрядность могла образовать дух смиренный и самоуничижен­ный, страшливый и бдительный, но преданный Богу всем своим существом, упокоевающийся под Его защитою и покровительством и бла­женствующий в сем упокоении.

5. Обрядность как средство к образованию и укреплению нравственных расположений

Нравственные расположения Израиля сто­ят, как мы видели, в тесной непосредственной связи с заветом и религиозными чувствами, так что они суть не что иное, как приложение сих последних к деятельности, или восприятие их волею. Потому обрядность, находясь в та­ком близком отношении к завету и чувствам, показывая на них такое сильное влияние, тем сама простирает уже сие влияние и до чувств практических. Впрочем, в своем устройстве она представляет способы и к прямому непос­редственному их образованию, и особенно глав­нейших из них, каковы: аа) решимость испол­нять волю Божию и бб) братняя деятельная любовь.

аа) Убеждение в необходимости исполнять волю Божию, так сильно внушаемое и тем, что все в обрядах до самомалейших подробно­стей поставлено в неизменный вечный закон, за нарушение коего смерть, и особенно тем, что в Церкви подзаконной нет места грешнику, намеренно грешащему или не раскаивающему­ся, и если есть жертвы очистительные, то толь­ко для тех, кои грешат по ошибке и неведе­нию (Лев. 4, 2, 13 и др.),— такое убеждение не могло не рождать желания ходить в запове­дях Божиих. Сие желание, первоначально еще не утвержденное и не окреплое в душе, более и более потом могло установляться, ближе и ближе подходить к постоянным настроениям и перейти наконец во всегдашний характер воли у того, кто неуклонно станет ходить в оп­равданиях Божиих. Ибо здесь все запечатлено волею Божиею: ходящий в оправданиях не­вольно приучался волю свою подчинять воле Божией и подчинять без размышления, потому что очень многого здесь он совершенно не мог понять и должен был исполнять только потому, что на то есть воля Божия. Это, можно ска­зать, преимущественная цель того, что Изра­иль во всех своих путях был огражден обрядностию,— чтобы, после того как он дал клят­ву исполнять единственно волю Божию, с од­ной стороны — вблизи его, как бы под рукою, положить ему средства к исполнению сей клят­вы, с другой — доставить способ к возведению соответственного сей клятве расположения воли в постоянный неизменный закон сердца и сове­сти, как бы в закон природы.

бб) Закон обрядовый тем, что приучал вся­кое благо получать как бы из руки Божией, устранял всякую мысль об исключительной собственности и отвлекал сердце от всякого пристрастия к ней, а повелевая так щедро и притом самым лучшим жертвовать Богу — в начатках, десятинах и других приношениях, он располагал к щедродательности и благотво­рительности всем братиям своим вообще, ибо это первый непосредственный плод бесприст­растия. Если бы у кого ослабело чувство брат­ства, закон сей мог возобновить и оживить его, показывая, что все вообще сыны Израиля рав­ны пред Богом и равное имеют право присту­пать к Нему с служением и жертвами, повеле­вая приглашать к столу своему в известных торжествах и раба, и пришельца, и левита. И, особенно, с этою целию учреждая общенарод­ные праздники. Здесь весь Израиль стекался в одно место, воодушевлялся одним чувством, преисполнялся одними воспоминаниями и тем, естественно, приходил к единодушию и взаим­ной сердечной связи.