Как говорилось выше, полноту служения Богу в совершенной форме проявила Пресвятая Дева Мария.
Глубокая характеристика Богоматери дается в одной из глав книги П. Иванова «Смирение во Христе», выдержки из которой приводятся ниже.
* * *
Гармоничный человек это тот, у сердца-воли которого нет разлада с Богом.
Такова была Святая Дева Мария.
Она говорила святые слова или молчала и сохраняла слова, слышанные Ею, в сердце Своем.
Она не пришла в мир проповедовать, как Ее Сын, и только однажды мы слышали Ее пророческий голос, когда узнала Она, что именно Она призвана быть Матерью Господа Своего.
В остальное время жизни любовь к Богу, исполняющая Ее, делает Ее почти невидимой: все мирское проходит через Нее, не задерживаясь ни на мгновение, ни на чем внешнем, земном Она не останавливает Своих взоров; так же, как Ее Сыну, Ей негде приклонить голову. И после распятия Христа апостол Иоанн берет Ее в свой дом.
Пресвятая Дева Мария в жизни говорит только самое необходимое, даже меньше, чем необходимое.
Как мы знаем из Евангелия, слова Ее всегда кратки. Они не привлекают внимания к Ней, а всегда к Ее Сыну. Иногда только можно догадаться, что скрыто за Ее словами.
Через двенадцать лет после Благовещения мы слышим кроткий и как бы тихий голос Богоматери, когда Отрок, Сын Ее, остался в Иерусалимском храме и Она долго, целых три дня, везде искала Его: «Сын, что Ты сделал с нами! Я и отец с великой скорбью искали Тебя». Но Ее тихий голос немедленно гаснет при ответе, данном Ей Сыном: «Я в том, что принадлежит Отцу Моему».
И еще раз мы замечаем Ее, скромно дожидающуюся у дверей дома, где проповедовал Христос. Но и тут Она сейчас же как бы выпадает из нашего внимания, смущенная суровым ответом Проповедника: «Кто Матерь Моя, и кто братья Мои? Вот Матерь Моя и вот братья Мои — исполняющие волю Отца Моего Небесного». Чувствуется некая безответность Богородицы, Ее забывчивость о Себе. При словах Сына Она умолкает — выражаясь по-современному, стушевывается, и думаем, что будет правильно, если прибавим: намеренно.
Тот, Кто был кроток и смирен сердцем, родился от Кротчайшего и Смиреннейшего Существа. Понятно — Он должен был ратоборствовать, но Она только созерцала, беззвучно жила сердцем.
Она любила Бога и людей. Потому что любить Бога значит любить и сочувствовать людям.
Невидимо людской стон доходил до Ее сердца, не только стон, а малейшую жалобу человеческую слышала Она.
Об этом мы можем судить из того, что рассказано о браке в Кане Галилейской. Именно здесь познаем мы, какое было сердце у Родившей Иисуса Христа. Оно раскрывается перед нами, как чудо.
Если читать поверхностно, то внимание наше в этом месте Евангелия сосредоточивается на воде, сделавшейся вином, — первом перед учениками знамении Христа.
Но если вдуматься глубже, то видим, что на этом браке раскрывается тайна отношений между Богородицей и Господом, и мы как бы прозреваем в будущую небесную жизнь Пресвятой Девы Марии.
Инициатива милосердия принадлежит Ей. Она замечает, что на пире недостает вина: «Вина нет у них». В этих кратких словах, сказанных Сыну, уже заключена просьба. Конечно, по домашнему опыту Она знает, что Он может.
Однако Христос медлит: «Что Мне и Тебе, Жено? Еще не пришел час Мой». Он высок. Это — самое малейшее и не необходимое для людей — как бы отклоняется Им.
Но Она настаивает. Сама Девственница, Пресвятая Мария заботится о свадебном веселии, Ей почти недоступном.
Далее в тексте Евангелия как бы некоторая сокращенность. Это оттого, конечно, что Дева Мария не любит говорить. Просьба Ее сейчас же переходит в жалобу сердца. Она разговаривает с Сыном сердцем, а не словами. Взор Ее выразил моление, и взглядом же соглашается Ее Сын. И тогда с радостью говорит слугам: «Что скажет вам, то сделайте». Она умолила Его.
Как там, так и теперь: все слышит, все видит, всему сострадает.
И еще раз, последний в Евангелии, опять невидная стоит Богородица у Креста, на котором распят Ее Сын. Мы только на один момент замечаем Ее, когда Господь Иисус говорит, обращаясь к Иоанну: «Се Матерь твоя». И тотчас забываем о Ней, в страхе созерцая Распятого за наши грехи. Но Она стоит здесь. Непорочная, с оружием, которое прошло Ее душу.
Ничем нигде не выражает Пресвятая Дева Мария Своих чувств вовне, разве только в оттенках голоса. Нигде Она не плачет, не восторгается, как Мария Магдалина у гробницы, или Мария, сестра Лазаря, пролившая миро на ноги Спасителя. И даже про распятие сказано просто: стояла среди других у Креста.
Святая Дева Мария была так скромна, так все скрывала в Себе, что не находили, что сказать о Ней. И все сказанное так мало и как бы незначительно, что, читая Евангелие, трудно даже представить себе Ее земное существование, найти Ее в жизни.
И при жизни Сына Она была в глубокой тени, и по Вознесении Его осталась в неизвестности.
Однако, имеющие теперь Единую Заступницу в Пресвятой Богородице, мы знаем, что жизнь Ее была лучшая из всех, какие только были на земле.
Что же говорит нам земная жизнь Девы Марии? Она говорит нам, что высочайший подвиг — будучи исполненным любви к людям, остаться незаметным. И это совершеннейшее смирение есть любовь.
* * *
К изложенному следует добавить следующие слова из записок старца Силуана:
«Хотя жизнь Матери Божией как бы покрыта святым молчанием, но Господь нашей Церкви Православной дал знать, что молитвою Своею Она объемлет весь мир и в Духе Святом видит все народы на земле, и, подобно Сыну Своему, всех жалеет и милует».
А один священник-праведник так характеризует безмерное милосердие Богоматери:
«Бог любит нас до того, что умер за нас на кресте; но в сердце Господа есть также справедливость, которая есть свойство Бога.
В сердце же Божией Матери нет ничего, кроме милосердия… Сердце Девы так нежно к нам, что если б объединить сердца всех матерей, то это будет лишь кусок льда по сравнению с Ее сердцем».
«О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь, Ангельский собор и человеческий род…» — торжественно поет Христова Церковь.
Глава 7
Бесстрастие и самоотречение
Если кто хочет идти за Мной, Отвергнись себя.
Мф. 16, 24
Вы не свои.
1 Кор. 6, 19
Я каждый день умираю…
1 Кор. 15, 31
В мире нет свободы выше, как свобода от желаний.
Елизавета Венгерская
Все добродетели христианской души составляют как бы ограду для пребывания в душе благодати. Как пишет старец Силуан:
«Если мы живем в подвиге, но какую-нибудь добродетель упустим, то из-за нее душа останется пустою» (т. е. покинутою Духом Святым).
Однако одна какая-либо из добродетелей может быть развита у христианина значительно более других, хотя и другие должны иметься в человеке в какой-то известной мере. Об этом так говорят старцы прпп. Варсонофий Великий и Иоанн:
«Как тело одно, а членов много, и если недостает одного члена, то и тело не есть совершенно, так заключай и о внутреннем человеке, члены которого суть многие добродетели… Если недостает одной из них, то человек не бывает совершенным.
Однако как ремесленник, который хорошо знает свое ремесло и по быстроте ума своего занимается и другими ремеслами, не называется мастером их, но только мастером своего ремесла, так и здесь имеющий все добродетели, по той называется и от той получает наименование, через которую наиболее сияет в нем благодать Духа».
Господь ставит перед христианином очень высокую цель: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48).
По мнению схиархимандрита Софрония, для достижения совершенства человек должен предварительно сойти «во ад внутренней борьбы» со своими страстями и пристрастиями, «нося в себе Бога».
Св. отцы называют достижение этой ступени также бесстрастием, поскольку добродетели подавляют соответствующие им по противоположности страсти. «Бесстрастие же, — как говорит прп. Иоанн Лествичник, — есть воскресение души прежде воскресения тела и совершенное познание Бога».
Признаками бесстрастия является, по словам прп. Варсонофия Великого, также нижеследующее:
«Если на всех людей смотрим одинаково и все они (грешные и святые) для нас равны, то поистине с нами Бог».
Как пишет старец Силуан:
«Конечная цель… трудов — бесстрастие… Это свет новой жизни, воскресение души прежде общего воскресения мертвых, освобождение от рабства страстям, полное восхождение в область воли Божией».
По словам аввы Иосифа, ученика прп. Антония Великого:
«Есть три состояния души, угодные Богу: первое — это состояние больного, испытывающего к тому же искушение и, тем не менее, благодарящего Бога. Второе — это положение монаха, который живет под руководством духовного отца и отрекается во всем от своей воли. Третье — когда во всех своих поступках действуешь с такой чистотой намерений, что к этому не примешивается ничто людское.
Такой инок, достигший высоты бесстрастия и выработавший в себе истинную любовь к христианству, все готов сделать для человека, относясь ко всем с одинаковым чувством доброжелательства, но никого не предпочитая, ко всем равный, никем не волнуемый.
Нет близких, нет любимых, нет ненавидимых — все дорогие братья, с совершенно равными правами на его привязанность из-за общего их Отца Бога, из-за высокого звания чад Божиих.
Те, кому приходилось знать великих иноков, испытали на себе тепло этой всех одинаково греющей и всегда готовой согреть любви, которая "не ищет своих си" — все дает, ничего не требуя и не ожидая, всех принимает, никому предпочтительно не радуется, все терпит, ничем не огорчается».
То же состояние можно характеризовать и словом «самоотречение», когда душа христианская умирает для своей личной жизни, а живет волей Божией и живет уже не для себя, а для Бога и ближних.
Господь говорит также: «Если пшеничное зерно, падши на землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12, 24).
Нам необходимо постичь глубочайший смысл и значение этой притчи.
Итак, что-то в нас должно умереть. Точнее — даже не что-то, а все должно умереть: все то плотское и душевное, что составляет обычную сущность человеческой души.
В душе живет обычно естественная любовь к ближним и родным. Но Господь принимает в сонм Своих учеников лишь тех, кто «возненавидит отца своего и матерь, и жену, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей» (Лк. 14, 26).
Итак, естественная плотская любовь к близким должна умереть и замениться духовной. Нужно полностью забыть о себе самом, так как после искупительной жертвы Христа мы уже не принадлежим себе. «Вы не свои» (1 Кор. 6, 19), — пишет нам ап. Павел.
И вся наша жизнь с ее мирскими стремлениями, склонностями и интересами — все должно быть отвержено перед лицом Господа, не говоря уже про пристрастия, слабости и увлечения.
В сердце должен остаться лишь Господь и исполнение Его воли. Он стучится в сердце(Откр. 3, 20) и хочет жить в нем, как в храме. Но для приема Его все должно быть изгнано оттуда, как изгонял Он некогда из Иерусалимского храма торгующих.
У человека есть тот «остаток воли», о котором говорилось выше (см. часть II). И ее необходимо отдать Господу до конца, как некогда Он отдал Свою волю в руки Своего Отца(Ин. 6, 38) . Тому же учит Он нас в молитве — учит отдавать и нашу волю Отцу: «Да будет воля Твоя» (Мф. 6, 10).
У нас обычно есть сознание, что мы что-то значим, имеем в себе что-то доброе, что-то, может быть, совершаем, достойное награды.
Но все это — самообман и самообольщение. Господь сказал, что всем добрым мы обязаны только Ему, ибо «без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 5).
Итак, при полноте самоотречения в душе должна водвориться глубина сознания своего ничтожества и своей беспомощности. «Я» — как нечто, как личность — должно умереть вместе с привязанностями и волей.
Но, отдавая все в руки Господа, христианин взамен получает все, чего только может пожелать душа его в самых дерзновенных добрых стремлениях и желаниях.
Кто отрекся от своей воли и не хочет ничего, кроме воли Божией, тот перестает страдать от неосуществления своих желаний и поэтому всегда всем доволен.
Вот как говорит о сущности и плодах самоотречения один из мудрейших св. отцов — прп. Никодим Святогорец (автор «Невидимой брани»):
«То, что всегда возможно для тебя делать, есть принесение в жертву Богу воли своей; и ничего больше этого не желай ты…
Отложи всякое попечение и всякий помысл, обнажись от всякой заботы о себе и от всякого пристрастия к чему-либо временному — и Бог оденет тебя Собою Самим и подаст тебе то, о чем ты и подумать не можешь. Забудь, сколько можешь, совсем о себе, и да живет в душе твоей одна любовь к Богу…
И это делай не по чаянию воздаяния тебе, и совсем никогда не держи в мысли, что ты делаешь что-то достойное того».
А вот как определяет сущность самоотречения прп. Макарий Великий:
«Если ты принимаешь презрение как похвалы; бедность как богатство; нужду как изобилие, то ты не умрешь от греха.
Кто имеет истинную веру и кто воздает Богу подобающее Ему служение, возвышаясь до такого высокого самоотречения и до такого искусного совершенства — невозможно такому человеку впасть в пороки и в сети врага».
Если вдуматься в жизнь святых (каким бы служением и подвигом они ни спасались), то для всех их прежде всего характерна полнота самоотречения.
Но, отдавая все, они взамен получали исполнение своих молитв — т. е. всех их желаний. Они становились своими Богу, Его «друзьями»(Ин. 15, 15) , и многие из них получали великие дары — пророчества, ясновидения, чудотворения.
Надо было им решиться «умереть в себе», чтобы воскреснуть облеченными в Божественную силу, которая всемогуща.
Про подобное состояние святых так говорит прп. Варсонофий Великий:
«Они достигли меры, превысшей рассеяния и высокоумия, сделавшись всецело ум, всецело око, всецело святы, всецело совершенны, всецело боги. Потрудились, возвеличились, прославились, просветились, ожили, потому что прежде умерли».
Так, святой ап. Павел «умирал каждый день»(1 Кор. 15, 31) . Это значит, что в каждый из дней своей жизни он вооружался на смертный подвиг.
Умереть, но исполнить волю Господню, чего бы Он ни потребовал. Так умирая, он горел ярким духовным светом и совершил так много добра. Так же делали великие святые — преподобные, юродивые во Христе, мученики, святители и благотворители.
И нам надо учиться умирать каждый день. Умирать в своей воле, в своих желаниях, склонностях, пристрастиях, в своих планах, намерениях, привычках. Надо вставать с постели каждый день «свободным от всех желаний» (праведница Елизавета Венгерская), кроме одного желания — исполнить все веления Господа в этот день.
Как пишет игумения Арсения:
«В такой свободе душа присуща всему человеческому, но ничему не подчинена, живет жизнью всего мира, ничем не гнушается, ничего не уничтожает, ничего не исключает из общей жизни как зло, как дурное, но сама ничем не связана, ни в чем не заключена, она точно умерла для своей жизни…
Она вышла на свободу из себя самой и заключилась в Боге вечном… Христос стал полнотою ее сердца».
Одна раба Господня, начиная день, говорила так себе: «Куда-то Ты нынче пошлешь меня, Господи, Свою скотинку?» Она не строила планов — она хотела лишь исполнить волю Господню для себя на этот день.
Таким вопросом надо начинать христианину и каждый день и каждое дело: надо утончить свой слух к голосу Божьему и научиться вместе с тем ломать свою волю и все свои пристрастия и привычки.
Боясь поступать самовольно, св. отцы предлагают проверять свои желания, прежде чем их исполнить. Так, прп. Петр Дамаскин пишет:
«Исполняющий заповедь — не желать ничего — сам себя освобождает от всего тяжелого как в нынешнем, так и в будущем веке. Поэтому не желать иметь что-либо, чего не имеешь — выше всякого покоя и богатства».
И все это — как в великих, так и в самых малых, обычных и житейских делах. И все это надо совершить с одной мыслью: это ли дело поручает мне сейчас Господь?
И чтобы не ошибиться, в душе всегда должна теплиться непрестанная молитва, совершаемая как перед началом всякого дела, разговора и решения, так и во время их совершения.
Тогда, отказавшись от своей воли, надеясь только на Господа (и отнюдь не на себя), христианин совершит в одной добродетели самоотречения и все другие — любви, смирения, послушания и т. д.
Тогда ощутительно для души христианина сойдет на него роса Духа Святого и наполнит его душу тихой, совершенной радостью.
Как будет хорошо, если христианин от всего сердца сможет вознести к Небесному Отцу нижеследующую молитву одного духовного отца:
«Возьми и приими, Господи, мою свободу, мою память, разум и волю мою, все, что имею, чем владею; все, что даровал Ты мне, — тебе, Господи, все возвращаю, оно Твое, сделай с ним по воле Твоей, дай мне лишь благодать Свою и любовь».
Следует предупредить, однако, что задача самоотречения иногда понимается превратно, понимается как отказ от своей деятельности, своего пути и своих талантов, дарованных человеку от Бога.
На это обращает внимание о. Александр Ельчанинов, который пишет:
«Самоотречение, о котором столько говорится в практике христианства, понимается некоторыми как самоцель, и видят в нем самом смысл жизни каждого христианина.
Но оно есть только путь и средство для достижения цели — облечения себя во Христа.
Нельзя также понимать его (как это делают, впадая в другую крайность) как отказ от своей личности, от своего пути, видя в нем какое-то духовное самоубийство. Истина как раз в обратном: в самоотречении — освобождение от рабства греху (без него — плен) и свободное выявление своей истинной сущности в ее первоначальном Божьем замысле о нас…
Вот наша задача — отказавшись от самого себя — остаться самим собой, исполнить замысел Божий о себе».
Как достичь самоотречения? Все теми же средствами, какими приобретаются и все другие душевные добродетели: непрестанным вниманием к своей внутренней жизни и стремлением развить в себе все добродетели, усиленною молитвою к Господу о их приобретении и укреплением себя возможно частым приобщением Святых Таин.
О плодах самоотречения и бесстрастия так говорит прп. Антоний Великий:
«Победа над страстьми приближает к бесстрастию, бесстрастие же в какой мере утверждается, в такой приносит с собой и мир душевный, а мир душевный со сладостными ощущениями, подаваемыми молитвою и богомыслием, возбуждает в сердце духовную теплоту, которая, собирая к себе все силы духа, души и тела, вводит человека внутрь».
Однако бесстрастие может проявляться и в равнодушии ко всему при отсутствии теплоты и любви в сердце. Такое бесстрастие гибельно для души. Истинное бесстрастие есть выход от своих страстей при глубоком сочувствии к ближнему и отстаивании чистоты его души как собственной, при переживании скорбей ближнего как своих собственных.
* * *
Схиархимандрит Софроний представляет мир как пирамиду, в вершине которой цари земли и правители ее. В мире все стремятся забраться вверх — стремятся к власти над другими и подавлению более слабых.
Здесь нет равенства и быть его не может при испорченности грехом и эгоистичности человечества. Равенства нет и в христианстве. Но здесь пирамида будет перевернута основанием кверху, и на нижней вершине ее находится Христос, Который взял «на Себя наши немощи» (Ис. 53, 4) и грехи всего человечества и «не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мф. 20, 28).
К тому же Он призвал и всех Своих учеников и христиан, говоря им: «Вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом»(Мф. 20, 25–27).
Поэтому все истинные последователи Христа стремились не вверх — не к господству над другими, а спускались в самоотречении к служению всем: к нижней вершине пирамиды — ко Христу.
Отсюда и заповедь апостола Павла: «Мы, сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать»(Рим. 15, 1) . Здесь предел и полнота самоотречения и совершенства, уподобление христианина кроткому Христу и Обожение души человеческой.
Глава 8
Святость
По примеру призвавшего вас Святаго, и сами будьте святы во всех поступках.
1 Пет. 1, 15
Старайтесь иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа.
Евр. 12, 14
Как можно спрашивать святости с нас — таких немощных духовно, живущих в мире, где кругом царствуют страсти, порок и соблазн? И неужели спасутся только святые и только они могут увидеть Господа?
Чтобы рассеять это недоумение, надо выяснить, что теперь обычно понимают под словом «святость» и что понимали под ним апостолы и первые христиане.
В настоящее время под словом «святые» подразумевают обычно только прославленных и канонизированных Церковью святых.
При современной же практике канонизации к святым причисляют преимущественно мучеников за Христа и тех из усопших христиан, святость жизни которых удостоверена чудесами (часто посмертными) и великими подвигами. Отсюда — в широких кругах современных христиан слились вместе понятия «святой», «чудотворец» или «мученик».
Между тем не то понималось под словом «святые» в первой Апостольской Церкви. Ап. Павел вообще всех членов Церквей Христовых называл «святыми». Свое Послание к Филиппийцам он начинает словами: «Всем святым во Христе Иисусе, находящимся в Филиппах, с епископами и диаконами: благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа»(Фил. 1, 1–2) . В конце этого же послания он пишет: «Приветствуют вас все святые, а наипаче из кесарева дома» (4, 22).
Противопоставляя язычникам христиан, ап. Петр так обращается к последним в своем послании: «Вы — род избранный… народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет» (1 Пет. 2, 9-10).
Можно ли думать, что все христиане в апостольский век были совершенны и безгрешны? Конечно, нет! Это ясно видно из апостольских посланий и из многочисленных упреков и обличений, которые пишут им апостолы.
Вместе с тем даже прославленные Церковью святые не были вполне совершенны и обладали некоторыми слабостями, свойственными людям. Этих слабостей небыли чужды даже сами св. апостолы. Ап. Павел в Послании к Галатам указывает на неправильность поведения ап. Петра, когда тот стал уклоняться от трапезы с христианами из необрезанных язычников(Гал. 2, 11–12) . Из Деяний апостолов мы узнаем также о разногласии и «огорчении» между апостолами Павлом и Варнавою в Антиохии (Деян. 15, 36–40).
Вспомним также, как св. Епифаний Кипрский приезжал в Константинополь для участия в суде над великим светильником Церкви св. Иоанном Златоустом.
Итак, святость не есть полнота совершенства и не всегда связана с особыми дарами, какими являются чудотворение, прозорливость и т. п.
Но тогда не все ли верующие во Христа могут считаться святыми?
Что не все верующие есть в то же время и святые (как думают некоторые из сектантов), свидетельствует Евангелие по отношению многих, которые скажут Христу: «Господи! Господи!», — но Господь отвечает им: «Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие» (Мф. 7, 22–23).
Где же тогда проходит грань между святыми и остальными верующими?
Эту грань, конечно, может проводить только Сам Господь. Как мы знаем из Его притчи, даже ангелы могут ошибаться при духовном различении пшеницы от плевел (Мф. 13, 29).
Сколько в жизни было случаев, когда сегодняшние «плевелы» потом становились «пшеницей» и наоборот. Стоит только вспомнить разбойника на кресте, историю апостолов Павла и Иуды Искариотского, святых — Марию Египетскую, бывшего разбойника св. Моисея Мурина и многих других. Отсюда — никто не застрахован от того, что он может ниспасть из святых в «сыны погибели» и, наоборот, ни перед кем не закрыта надежда на спасение как «святого».
Но у всякого христианина должно быть стремление стать святым, стать в ряды «царственного священства», чтобы некогда увидеть Господа (Евр. 12, 14).
Ап. Павел пишет филиппийцам: «Братия, я не почитаю себя достигшим; а только, забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе» (Флп. 3, 13–14).
Итак, важно всеми силами простираться вперед и всегда помнить, что к спасению и святости ведет пристальное и непрерывное внимание к своему душевному состоянию и тщательное усердное покаяние во всяком замеченном грехе.
Но как видеть всегда грех? Как не пропустить ни одного из них, чтобы через незамеченный грех не удалить от себя Духа Святого и не потерять святости?
Св. отцы отвечают на этот вопрос так:
«Надо познать свою (возможную — потенциальную) святость, и тогда будем знать всякий грех, оскверняющий ее».
Пусть не покажется противоречием (антиномией) познание своей святости (в Предвечном совете предопределенной) одновременно с постижением своего ничтожества и глубины падения. Именно в неизменном сочетании их и заключается спасение христианина.
Что значит увидеть свой грех? Это значит понять уклонение себя от какой-то нормы. И чем выше познание нормы, тем более заметно уклонение, тем резче разница того, что есть, от того, что должно быть.
Идеал святости должен завладеть душой, гореть в ней ясным огнем и пленять своей красотой. Откуда может пасть на душу этот идеал? Он отпечатлевается из образа Христа и затем тех Его учеников-христиан, которые в какой-то мере отобразили Его образ («…доколе не изобразится в вас Христос» — Гал. 4, 19) . Счастье тем, кто глубоко познал их, чтобы в их святости понять и свой (в идеале) образ святости. Тогда омерзителен для познавших будет их грех и они постигнут свое высокое предназначение. О последнем так пишет схиархимандрит Софроний:
«Привычка сделала людей невнимательными к подлинному содержанию Писания. Самые глубокие и самые существенные моменты Откровения проходят почти бесследно, хотя они являются наилучшим и наиполнейшим ответом на сокровенные искания всех нас, людей.
Я заметил странное явление: люди боятсяоткрыто взглянуть на величие человека.
Увидеть Божественный замысел о себе людям кажется "непомерной гордостью". Узнать о себе, что в идее Отца мы прежде создания мира задуманы как полнота совершенства, мне кажется делом совершенно необходимым для того, чтобы жить и действовать должным образом.
Я полагаю, что умалять предвечную мысль Творца о человеке не только ошибка , но действительно великий грех,когда люди не видят в себе самих, ни в брате своем подлинного и вечного достоинства».
Итак, к святости должен стремиться каждый христианин. Однако ступеней святости много (точнее — бесконечно много), и от усилий самого христианина зависит подниматься по этой благой лестнице.
Как пишет о. Павел Евдокимов:
«Святость отмеривается по полноте желания Бога, жажды Бога, потому что Бог все может, кроме принуждения человека полюбить Бога».
Но дар великой любви к Богу не легко дается христианину. Про это так пишет схиархимандрит Софроний:
«Любящий Бога проходит через такие страдания, которых не имеющий глубокой веры в Бога не выдерживает и заболевает душевно. Из глубокой веры и любви рождается великое мужество. То мужество, которое спасает человека от заболевания при встрече с миром злых духов… На пути к стяжанию любви Божией христианина-подвижника встретит весь ряд возможных искушений и испытаний».
Но не одни испытания уготованы верующим. Для них уготована и совершенная радость (Ин. 15, 11) , о которой будет говориться ниже.
Глава 9
Совершенная радость
Да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна.
Ин. 15, 11
Полнота радостей пред лицем Твоим.
Пс. 15, 11
Почему Господь назвал ту радость, которую Он дает, «совершенной»?
Потому что радости мирские (как уже говорилось выше) несовершенны, обычно недолговечны, и потому мирское счастье обманчиво.
Существуют целые философские системы, по которым целью человеческой жизни является достижение «счастья», представление о котором у различных людей имеет сильное отличие. Это современный «эвдемонизм», древние «киренаики» и др.
В свете Христова учения эти системы, ищущие лишь земного, мирского счастья, жалки и наивны. То удовольствие, которого ищут эвдемонисты, может быть только очень кратковременным, и древние стоики сравнивали погоню за удовольствием с погоней за вечно удаляющимся призраком. Как поется в Церкви: «Какая житейская радость не причастна печали?»
И вместе с тем над всем человеческим родом царит роковая, неизбежная смерть.
Митрополит Филарет Московский пишет:
«Радость земная проницается печалью, потому что душа сокровенно чувствует неудовлетворенность земного и потребность лучшего».
Учитывая извращение грехом природы человеческой души и отсюда, чаще всего, низменность ее стремлений, следует согласиться с афоризмом Д. С. Милля, что «лучше быть недовольным человеком, чем довольной свиньей, — недовольным Сократом, чем довольным дураком».
Однако, само стремление души к счастью и радости вполне законно и является основным двигателем — импульсом для волевых проявлений человека.
Как пишет о. Александр Ельчанинов:
«Земное счастье — любовь, семья, молодость, здоровье, наслаждение жизнью, природой — все это "добро есть", и не надо думать, что Высший Закон сурово осуждает все это…
Душа ищет радости вопреки всему. Горе, страдания сами по себе не свойственны человеку, и это инстинктивное обращение к радости и свету не есть ли воспоминание души об утерянном рае и стремление к нему?..
Плохо только рабство своему счастью, когда оно владеет человеком и он всецело в него погружен, забывая главное».
Итак, мы можем искать и счастья и радостей — но вопрос в том, в чем их искать, чтобы они были не мимолетны, не низменны, как у животных, а находились в соответствии с высоким предназначением человека?
Здесь надо вспомнить закон перерождения человеческой души — изменение «душевного» человека в "духовного". Вместе с отмиранием «душевного» человека должны затихать стремления к переживанию удовольствий, связанных с нашей телесной природой.
Но зато с возрастанием «духовного» человека будет развиваться вкус к духовным радостям, будет делаться понятным и то «блаженство», которое обещается Христом в Его девяти заповедях блаженства из Нагорной проповеди (Мф. 5, 3-12).
Начало этого блаженства и духовных радостей будет переживаться христианином еще здесь, на земле; а развитие их в мере, доступной индивидуально каждой душе, осуществится уже в Царстве Небесном.
Здесь же, на земле, христианин получает эти радости как бы в качестве залога от будущих.
Господь дарит их христианину часто не по заслугам, а чтобы поддержать ревность христианина к добродетели на «тесном» и «узком» пути к их стяжанию. Это поцелуй Отца, выбегающего навстречу блудному сыну; это — «лучшая одежда и перстень на руку… и обувь на ноги», даруемые только за проявление смирения и покаяния (Лк. 15, 20–23).
Чтобы скорее атрофировался в нас вкус к плотским или душевным радостям, надо стремиться к приобщению к духовным — к совершенной Христовой радости.
Как пишет о. Александр Ельчанинов:
«Счастье не есть самоцель: оно — производное от правильной жизни. Будет правильно построена жизнь, будет и счастье; а правильная жизнь — это праведная жизнь…
Жизнь — тяжелое испытание, и наши горести не оставят нас до смерти: идиллии и комфорта христианин не имеет никогда.
Но зато и радости, которые посылает Бог христианину, не сравнятся ни с какими радостями мира сего».
Радость Христова делается все более глубокой и все более желанной для тех, кто приобщается к ней.
Господь сказал самарянке: «Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную» (Ин. 4, 13–14).
«Живая» вода есть те возвышенные радость и счастье, к которым тянется человеческая душа, стремление к чему заложено в нас Богом.
* * *
Как считал украинский философ Сковорода:
«Мудрый Господь дал счастье, доступное для всех, как дал солнце, воду, воздух. Не нужно ехать за счастьем куда-то на Канарские острова — счастье близко всем, оно — в каждом человеке. Оно заключается в том, чтобы человек познал себя, свою безмерную сущность, свой образ Божий».
* * *
Тонко и нежно чувство совершенной радости Христовой. Легко его угасить невоздержанием, отравить ядом греха.
Но чем больше душа приобщается к этой радости, чем чаще посещает ее Небесный Гость — веяние Духа Святого, тем более укрепляется она в решении идти за Христом, тем сильнее становится любовь к Богу, тем ненавистнее грех: душа духовно крепнет и, как говорит псалмопевец, «обновляется подобно орлу юность твоя»(Пс. 102, 5).
Как возрастить в душе своей этот нежный райский цветок совершенной радости, как ухаживать за ним и оберегать от бушующей кругом бури страстей и суеты и защитить от злобы темного духа?
По-разному он возрастает в душах тех, кто живет в миру и кто уходит оттуда за монастырские ограды. Различны его формы, цвет и аромат для того и для другого случая.
Для каждой души есть свой особый путь к приобретению совершенной радости Христовой. В основном это различие в путях зависит от природной склонности быть евангельскими Марфой или Марией — от доли в душе того или иного начала.
Путь Марфы ясен, прямолинеен и верно ведет к цели. Не трудно ей питать свою душу совершенной радостью и укреплять себя ею в своем подвиге — собирать сокровища свои для Царства Небесного.
Ей надо прежде всего забыть о себе, о своей жизни и своих интересах. Ее нет в жизни — нет Марфы, а есть окружающие ее ближние, порученные ее заботам, а также несчастные, скорбные, голодные, холодные, убогие, немощные, старые, малые и сироты: есть их слезы скорби, болезни и нужды. В них все сердце Марфы, только ими полна ее душа; всю себя отдает им Марфа, отдает все силы тела, всю горячность чувства, все мысли, думы и заботы.
Если так воспринимает Марфа жизнь, то вокруг нее, как райский сад, расцветает радость.
Вот видит она, что мир и покой водворяются в душе ее ближних благодаря ее любви, заботе и ласке. Видит, как печаль и уныние заменяются у ближних радостью и бодростью благодаря ее словам утешения и ее жизнерадостности.
Она видит счастье матери, которой она помогла вырвать больного ребенка из рук смерти. Видит ранее несчастных и обездоленных, а теперь успокоенных и умиротворенных.
Вот смотрит она на тех, кто был без крова, одежды и хлеба и кто теперь, через ее заботы, в тепле, одет и накормлен.
Так растет в ее душе радость и вырастают силы для новых усилий, новых жертв, нового подвига.
Кто приобрел вкус к этой радости, кто не захочет других — мирских и греховных радостей мира, тот ни на что уже не променяет найденного им «сокровища в поле» (Мф. 13, 44) и все отдает за него, как все отдавали св. Филарет Милостивый, св. Иоанн Милостивый, доктор Гааз и весь сонм милостивых праведников.