Святые Кирилл и Мефодий, создав в 863 г. славянскую литургию и
славянские переводы части канонических книг, на многие века решили
языковой вопрос в церкви болгар, сербов, черногорцев и восточных
славян (т.е. в мире Slavia Orthodoxa, y православных славян).
Длительное время надэтнический церковнославянский язык
воспринимался как «свой» священный язык — язык Писания, церкви и
книжной культуры. Он был достаточно понятен славянам и не требовал
перевода.
Однако в результате естественной дивергенции живых славянских
языков со временем возникла необходимость в переводах Писания — об
этом говорят сами факты появления таких текстов на народных языках.
Вместе с тем дело не только в непонятности церковнославянского
языка. Переводы Писания были связаны с поисками этно‑религиозного
самоопределения. Они возникали под влиянием протестантской практики
перевода Писания, иногда в ответ на эту практику. В 1551—1561 гг.
на Волыни переведено на украинский язык Пересопницкое
Евангелие[172]. В 1570‑е гг. полоцкий шляхтич социнианин Василий
Тяпинский в своей типографии напечатал «Евангелие от Матфея» на
двух языках: церковнославянском и в своем переводе на белорусский.
Спустя более века, в 1683 г., в Москве переводчик Посольского
приказа Авраамий Фирсов перевел на русский язык с польского
«Псалтирь». Однако эти переводы не были санкционированы
православием.
В петровскую эпоху за перевод Писания на русский язык ратовал
сподвижник Петра, глава его Ученой дружины Феофан Прокопович
(1681—1736) — православный иерарх, которого не раз упрекали в
склонности к протестантизму. С ведома Петра создавался русский
перевод Нового Завета, однако после 1705 г. эта работа
остановилась.
Тем не менее переводы Писания в Slavia Orthodoxa продолжали
создаваться. В 1820 г. был напечатан «Новый Завет» на болгарском
языке; в 1840 г. — полная Библия на болгарском. В 1847 г. вышел в
свет «Новый Завет» на сербском; в 1868 — полная сербская
Библия.
В России полная Библия по‑русски была издана в 1876 г. В
послепетровское время и до 1858 г. Церковь и Синод пресекали все
попытки перевести Писание на русский язык.
В либеральные 10‑е годы XIX в. Александр I разрешил начать работу
над русским переводом Писания. Говорят, необходимость в русской
Библии он почувствовал сам, вдруг заметив, что чаще читает Библию
по‑французски, чем по‑церковнославянски, и что русской Библии
просто нет. Одним из аргументов была ссылка на авторитетную в
православии греческую церковь, которая разрешает народу читать
«Новый Завет» в переводе на новогреческий (Рижский, 1978, 131).
Работы над переводом начались под эгидой Комиссии духовных училищ и
Русского Библейского общества (основано в 1812 г.), связанного с
Британским и Немецким Библейскими обществами по переводу и
распространению Писания. Однако под давлением внешней и внутренней
реакции (папа Римский, австрийский император; Аракчеев, президент
Академии Российской адмирал Шишков, петербургский митрополит
Серафим, архимандрит Фотий и др.), после восстаний 1820 г. в
Испании, Неаполе, Пьемонте, Португалии, восстания декабристов в
1825 г. Русское библейское общество в 1826 г. было закрыто.
К 1825 г. профессор Санкт‑Петербургской духовной академии, директор
Русского библейского общества и царский духовник протоиерей Герасим
Павский перевел несколько книг «Ветхого Завета». Однако печатание
было прервано, экземпляры с «Пятикнижием Моисеевым» сожжены. На
другого переводчика «Ветхого Завета» архимандрита Макария Глухарева
было наложено церковное взыскание.
Когда в 1858 г. Синод официально разрешил возобновить работу над
переводом, то при этом твердо было указано на недопустимость
русского перевода в ц е р к в и: «Перевод полезен, но не для
употребления в церквах, для которых славянский текст должен
оставаться неприкосновенным, а для одного лишь пособия к разумению
Св. Писания». Разумеется, противники русского перевода были и в эти
годы[173].
Одним из острых вопросов, чреватых богословскими конфликтами, был
вопрос о том, с каких библейских текстов переводить. Исследователи
отмечают, что реально русские переводчики обращались, помимо
древнееврейских оригиналов, ко всем доступным древнейшим переводам
— сирийским, арамейским, коптским, а также, разумеется, к
«Септуагинте», «Вульгате» и Елизаветинской Библии. Однако в
официальном богословии ветхозаветная часть русской Библии 1876 г.
определялась как «перевод с еврейского под руководством греческой
Библии» (цит. по работе: Рижский, 1978, 161). «Новый Завет»
именовался «переложением со славянского» (а не с греческого).
Говоря о трудностях, связанных с созданием русской Библии, было бы
опрометчиво видеть в этом только действие охранительных
общественных сил и тенденций — мракобесие, консерватизм, страх
перед вольнодумством, протестантизмом, внецерковными исканиями и
т.п. Дело в том, что для русской культуры и православной церкви
отказ от церковнославянского языка был более болезнен, чем для
болгарской или сербской культуры. Со времен взятия турками Византии
(1453 г.), установления Османского ига на Балканах и по мере
укрепления Московского государства Россия все более осознавала себя
хранительницей православия, «Третьим Римом», который будет стоять
вечно.
Действительно, в ареале Slavia Orthodoxa русская церковь, русская
культура и государство сделали больше всех для сохранения
церковнославянской книжности. Здесь больше, чем в других славянских
землях, церковнославянский язык был «своим» — органичным языком
своей церкви, своей письменности и школы. Из всех славянских языков
русский язык более всех испытал влияние церковнославянского языка и
в наибольшей мере наследует стилистические традиции
церковнославянской книжности (см. подробнее §109). Это объясняется
глубоким своеобразием истории России. Н.С. Трубецкой писал:
«Церковнославянская литературно‑языковая традиция утвердилась и
развилась в России не столько потому, что была славянской, сколько
потому, что была церковной» (Трубецкой, [1927] 1990, 132—134).