Раздел 1. Общие проблемы философии науки
Тема 3. Логико-эпистемологический подход к исследованию науки. Позитивистская традиция в философии науки.
Поскольку методы исследования и способы объяснения, понимания и предсказания в естествознании были разработаны значительно раньше, чем в социальных и гуманитарных науках, то уже давно предпринимались попытки целиком перенести их в сферу общественных наук. Однако впервые такая программа была ясно сформулирована известным французским философом и социологом Огюстом Контом (1798-1857) в его «Курсе позитивной философии»:... Положительная философия указывает на однообразный прием рассуждения, приложимый ко всем предметам, подлежащим человеческому исследованию.
Для Конта именно позитивные, или положительные науки, к которым он относил прежде всего науки о природе, не нуждаются в какой-то особой философии, стоящей над ними и указывающей им приемы и методы исследования. Наука – сама себе философия, так можно было бы кратко выразить суть контовского позитивизма. Основное свойство науки, которую Конт называет позитивной философией, состоит, по его мнению в том, что «положительную философию можно считать единственной прочной основой общественного преобразования». Что касается проблем объяснения и понимания социальных процессов и явлений, то сторонники позитивизма пытались свести их к уже открытым, существующим закономерностям естествознания. Сам Конт, например, рассматривал социологию как своего рода социальную физику, в которой вместо атомов фигурируют человеческие индивидуумы. Неудачи редукции, или сведения, социальных законов к физическим позитивисты объясняли недостаточной теоретической зрелостью социальных наук.
Современный позитивизм унаследовал не только многие черты старого, но и добавил к ним ряд новых. Наряду с провозглашением лозунга о всеобщем, едином, универсальном методе познания для всех наук, он подчеркивает особое значение логики для построения системы научного знания, его унификации. В связи с этим современный позитивизм часто называют логическим позитивизмом. Идеалом для всех наук они провозглашают математическую физику, которая строится в соответствии с требованиями дедуктивно-аксиоматического метода. По такому методу, как известно, строится элементарная геометрия Евклида, в которой сначала перечисляются аксиомы и основные понятия геометрии, а затем из них по правилам логики выводятся или доказываются теоремы. В математической физике вместо аксиом используются законы физики.
Таким образом, позитивизм предстаёт как идейное или интеллектуальное течение, охватившее многообразные сферы деятельности — не только науку, но и политику, педагогику, философию, историографию. Быстрые успехи в самых различных областях знания: математики, химии, биологии и, конечно же, физики — делали науку всё более; и более популярной, приковывающей к себе всеобщее внимание. Научные методы завладевают умами людей, престиж ученых повышается, наука превращается в социальный институт, отстаивая свою автономию — специфические принципы научного исследования. Научные открытия с успехом применяются в производстве, отчего преображается весь мир, меняется образ жизни. Прогресс становится очевидным и необратимым. Математики, среди которых Риман, Лобачевский, Клейн, не менее выдающиеся физики: Фарадей, Максвелл, Герц, Гельмгольц, Джоуль и другие, микробиологи Кох и Пастер, а также эволюционист Дарвин своими исследованиями способствуют возникновению новой картины мира, где все приоритеты отданы науке. Позитивизм возвеличивал успехи науки — и не без оснований. На протяжении XIX в. многие науки превзошли пики своего предшествующего развития. Теория о клеточном строении вещества повлекла за собой генетику Грегора Менделя. На стыке ботаники и математики были открыты законы наследственности. Пастер доказал присутствие в атмосфере микроорганизмов — бактерий, а также способность их разрушения под воздействием стерилизации — высокой температуры. Микробиология победила распространенные инфекционные болезни; на основе открытия электропроводимости появился телефон. В связи с такой отличительной особенностью позитивизма, проявляющейся в ориентации на эмпирическое обоснование полученных в науке результатов, ведет нередко к употреблению такого словосочетания как эмпирический позитивизм. Стало быть, все, что не может быть таким путем обосновано, объявляется ненаучным, метафизическим и спекулятивным.
В различных странах позитивизм по-разному вплетался в специфические культурные традиции. Наиболее благодатной почвой для позитивизма был эмпиризм Англии, впрочем, как и картезианский рационализм во Франции. Германия с её тяготением к монизму и сциентизму также не препятствовала распространению позитивистских тенденций. Труднее было данному направлению в Италии с её возрожденческим гимном человеку. Там акцент был перемещен на натурализм, и позитивизм пышным цветом расцвёл в сфере педагогики и антропологии.
Общие программные требование позитивизмане сложны:
1) утверждение примата науки и естественнонаучного метода;
2) абсолютизация каузальности (каузальные законы распространимы не только на природу, но и на общество).
3) теория развития общества как своеобразная социальная физика (так понимается социология) претендует на статус точной науки и уподобляется науке о естественных фактах человеческих отношений;
4) Неизменность прогресса, понятого как продукт человеческой изобретательности, вера в бесконечный рост науки и научной рациональности.
Вместе с тем, В 50-е годы XX века современный позитивизм, который в отличие от старого называют также неопозитивизмом, подвергся резкой критике как со стороны ученых-естествоиспытателей, так и антипозитивистски настроенных философов. Было показано, что принципы, на которые опирается неопозитивизм, не согласуются с реальной практикой научных исследований, они ограничивают творческие возможности ученых и рассматривают науку не в процессе поиска новых истин, не в движении и развитии, а в виде готовых истин и результатов.
Особенно острым нападкам неопозитивизм подвергся со стороны представителей социальных и гуманитарных наук, в частности сторонников герменевтики, диалектики, философии жизни, экзистенциализма и др. Они убедительно доказывали, что неопозитивистские идеи совсем не подходят для анализа весьма сложных, противоречивых и запутанных явлений социальной жизни, где приходится учитывать взаимодействие объективных и субъективных факторов, специфику эмпирических и рациональных методов познания, особую роль теоретических представлений в открытии новых фактов и т. п. Благодаря резкой, но справедливой и обоснованной критике неопозитивизм утратил теперь свое доминирующее влияние в естествознании, а его сторонники пересмотрели свои прежние взгляды и многие из них примкнули к влиятельному направлению аналитической философии.
На основе почти 100-летнего развития этого философского направления, обращённого к исследованию науки, в XX веке возникает новая философская дисциплина. Различия между направлением и дисциплиной состоят в том, что представители философии науки как направления в центр своего внимания ставят вопросы развития и функционирования научного знания, игнорируя, по сути, все другие сферы философского интереса, наука объявляется главным и единственным предметом для изучения.
I I
III
I I I I
Здесь первый ряд соответствует «1», второй — «2», третий — числу «3», четвертый — числу «4», а сумма их дает число «10» (1+2+3+4=10).
Нужно сказать, что связь геометрии и теории чисел обусловила постановку перспективных проблем, которые стимулировали развитие математики и привели к ряду важных открытий. Так, уже в античной математике при решении задачи числового выражения отношения гипотенузы к катетам были открыты иррациональные числа. Исследование «фигурных чисел», продолжающее пифагорейскую традицию, также получило развитие в последующей истории математики.
Разработка теоретических знаний математики проводилась в античную эпоху в тесной связи с философией и в рамках философских систем. Практически все крупные философы античности — Демокрит, Платон, Аристотель и др. — уделяли огромное внимание математическим проблемам. Они придали идеям пифагорейцев, отягощенным многими мистико-мифологическими наслоениями, более строгую рациональную форму. И Платон, и Аристотель, хотя и в разных версиях, отстаивали идею, что мир построен на математических принципах, что в основе мироздания лежит математический план. Эти представления стимулировали как развитие собственно математики, так и ее применение в различных областях изучения окружающего мира. В античную эпоху уже была сформулирована идея о том, что язык математики должен служить пониманию и описанию мира. Как подчеркивал Платон, «Демиург (Бог) постоянно геометризирует», т.е. геометрические образцы выступают основой для постижения космоса. Развитие теоретических знаний математики в античной культуре достойно завершилось созданием первого образца научной теории — евклидовой геометрии. В принципе ее построение, объединившее в целостную систему отдельные блоки геометрических задач, решаемых в форме доказательства теорем, знаменовали формирование математики в особую, самостоятельную науку.
Вместе с тем в античности были получены многочисленные приложения математических знаний к описаниям природных объектов и процессов. Прежде всего это касается астрономии, где были осуществлены вычисления положения планет, предсказания солнечных и лунных затмений, предприняты смелые попытки оценить размеры Земли, Луны, Солнца и расстояний между ними (Аристарх Самосский, Эратосфен, Птолемей). В античной астрономии были созданы две конкурирующие концепции строения мира: гелеоцентрические представления Аристарха Самосского (предвосхитившие последующие открытия Коперника) и геоцентрическая система Гиппарха и Птолемея. И если идея Аристарха Самосского, предполагавшая круговые движения планет по орбитам вокруг Солнца, столкнулась с трудностями при объяснении наблюдаемых перемещений планет на небесном своде, то система Птолемея, с ее представлениями об эпициклах, давала весьма точные математические предсказания наблюдаемых положений планет Луны и Солнца. Основная книга Птолемея «Математическое построение» была переведена на арабский язык под названием «Альмагисте» (великое), и затем вернулась в Европу как «Альмагест», став господствующим трактатом средневековой астрономии на протяжении четырнадцати веков.
В античную эпоху были сделаны также важные шаги в применении математики к описанию физических процессов. Особенно характерны в этом отношении работы великих эллинских ученых так называемого александрийского периода (около 300—600 гг. н э.) — Архимеда, Евклида, Герона, Паппа, Птолемея и др. В этот период возникают первые теоретические знания механики, среди которых в первую очередь следует выделить разработку Архимедом начал статики и гидростатики (развитая им теория центра тяжести, теория рычага, открытие основного закона гидростатики и разработка проблем устойчивости и равновесия плавающих тел и т.д.). В александрийской науке был сформулирован и решен ряд задач, связанных с применением геометрической статики к равновесию и движению грузов к наклонной плоскости (Герон, Папп); были доказаны теоремы об объемах тел вращения (Папп), открыты основные законы геометрической оптики — закон прямолинейного распространения света, закон отражения (Евклид, Архимед).
Все эти знания можно расценить как первые теоретические модели и законы механики, полученные с применением математического доказательства. В александрийской науке уже встречаются изложения знаний, не привязанные жестко к натурфилософским схемам и претендующие на самостоятельную значимость.
До рождения теоретического естествознания как особой, самостоятельной и самоценной области человеческого познания и деятельности оставался один шаг. Оставалось соединить математическое описание и систематическое выдвижение тех или иных теоретических предположений с экспериментальным исследованием природы. Но именно этого последнего шага античная наука сделать не смогла.
Она не смогла развить теоретического естествознания и его технологических применений. Причину этому большинство исследователей видят в рабовладении — использовании рабов в функции орудий при решении тех или иных технических задач. Дешевый труд рабов не создавал необходимых стимулов для развития солидной техники и технологии, а следовательно, и обслуживающих ее естественнонаучных и инженерных знаний.
Действительно, отношение к физическому труду как к низшему сорту деятельности и усиливающееся по мере развития классового расслоения общества отделение умственного труда от физического порождают в античных обществах своеобразный разрыв между абстрактно-теоретическими исследованиями и практически-утилитарными формами применения научных знаний. Известно, например, что Архимед, прославившийся не только своими математическими работами, но и приложением их результатов в технике, считал эмпирические и инженерные знания делом низким и неблагородным" и лишь под давлением обстоятельств (осада Сиракуз римлянами) вынужден был заниматься совершенствованием военной техники и оборонительных сооружений. Архимед не упоминал в своих сочинениях о возможных технических приложениях своих теоретических исследований, хотя и занимался такими приложениями. По этому поводу Плутарх писал, что Архимед был человеком «возвышенного образа мысли и такой глубины ума и богатства по знанию», что «считая сооружение машин низменным и грубым, все свое рвение обратил на такие занятия, в которых красота и совершенство пребывают не смешанными с потребностью жизни».
Но не только в этих, в общем-то внешних по отношению к науке, социальных обстоятельствах заключалась причина того, что античная наука не смогла открыть для себяэкспериментального метода и использовать его для постижения природы. Описанные социальные предпосылки в конечном счете не прямо и непосредственно определяли облик античной науки, а влияли на нее опосредованно, через мировоззрение, выражавшее глубинные менталитеты античной культуры.
Тема 8.Развитие логических норм научного мышления и организация науки в средневековых университетах. Западная и восточная средневековая наука.
Средневековье знало семь свободных искусств — тривиум (trivium): граммати ка, диалектика, риторика; квадривиум (quadrivium): арифметика, геометрия, музыка, астрономия . Цикл математических наук оформился еще в поздней античности (по-видимому, в Новой Академии, в рамках неоплатонизма), тривиум значительно позже, в раннем Средневековье. Совокупность семи учебных наук рассматривалась как необходимый подготовительный этап для получения философского знания о мире. Каждый ученый был обязан владеть всеми этими науками-искус ствами. В XII — XIII вв. были известны тексты арабоязычных ученых, посвя щенные естественнонаучным изысканиям, широко употреблялись араб ские цифры. Но в науке господствовал схоластический метод с его необ ходимым компонентом — цитированием авторитетов, что лишало первостепенной значимости задачу по исследованию естества,фюзис, Природы.
Когда проводят компаративистский (сравнительный) анализ средне вековой науки с наукой Нового времени, то основное отличие видят в изменении роли индукции и дедукции. Средневековая наука, следуя ли нии Аристотеля, придерживалась дедукции и оперировала путем заключений из общих принципов к отдельным фактам, тогда как новая наука (после 1600 г.) начинает с наблюдаемых отдельных фактов и при ходит к общим принципам с помощью метода индукции. Дедукцию истолковывают иногда и как процесс нисхождения, который начинается от чего-то наиболее общего, фундаментального и .первичного и растекается на все остальное. В такой интерпретации весьма узнаваемо сходство дедукции и эманации, предполагающей истечение из лона порождающего характеристик, особенностей и сущностей более простого порядка.
В рамках же официальной доктрины средневековья главенствуют вера и истины откровения. Разум теряет роль главного арбитра в вопросах ис тины, ликвидируется самостоятельность природы, Бог, благодаря свое му всемогуществу, может действовать и вопреки естественному порядку.
Теологическая ориентация средневековья очень хорошо прослежива ется в текстуальном анализе идей великих мыслителей того времени. Так, в высказывании Тертуллиана (ок. 160 — после 220) отмечается: «...напрасны потуги философов, причем именно тех, которые направляют неразум ную любознательность на предметы природы прежде, чем на ее Творца и Повелителя...». Ведь «философы только стремятся к истине, особенно не доступной в этом веке, христиане же владеют ею. Ибо с самого на чала философы уклонились от источника мудрости, т.е. страха Божьего».
Истина оказывалась в полном ведении Божества, так что «христиане должны остерегаться тех, кто философствует сообразно стихиям мира сего, а не сообразно Богу, которым сотворен сам мир», — подчеркивал Августин. Средневековье пестрило многообразными аргументами и под ходами, опровергавшими возможность истинного познания природы вне божественного откровения. Считалось, что знание, перерастающее в на уку, — это разумное познание, позволяющее нам пользоваться вещами. Науку необходимо подчинять мудрости, доступной лишь божественному разуму. Говоря о философах, Августин пишет: «Они твердили: «истина, истина» и много твердили мне о ней, но ее нигде у них не было. Они ложно учили не только о Тебе, который есть воистину Истина, но и об элементах мира, созданного тобой...».
В особом, преимущественном положении находилась логика, ибо, как справедливо полагал Боэций, «всякий, кто возьмется за исследование природы вещей, не усвоив прежде науки рассуждения, не минует оши бок... Таким образом, размышления о логике заставляют прийти к выво ду, что этой столь замечательной науке нужно посвятить все силы ума, чтобы укрепиться в умении правильно рассуждать: только после этого сможем мы перейти к достоверному познанию самих вещей». Он пони мал логику как рациональную философию, которая служит средством и орудием и с помощью которой получают знание о природе вещей.
Логику как науку о доказательстве в рассуждениях ценил очень высоко Пьер Абеляр, утверждавший, что наука логики имеет большое значе ние для всякого рода вопросов и что первым ключом мудрости является частое вопрошание.
Пожалуй, в окончательном виде кредо средневековья было сформу лировано пером Фомы Аквинского: «...необходимо, чтобы философские дисциплины, которые получают свое знание от разума, были дополнены наукой, священной и основанной на откровении. Священное уче ние есть такая наука, которая зиждется на основоположениях, выяснен ных иной, высшей наукой; последняя есть то знание, которым обладает Бог, а также те, кто удостоен блаженства... Эта наука — теология, к дру гим наукам она прибегает как к подчиненным ей служанкам».
Таким образом, в средневековье оформился специфический и решаю щий критерий истинности, а именно ссылка на авторитет, которым в контексте средневековой культуры был Бог.
Средневековая наука имеет характерные особенности. Прежде всего оно выступа ет как правила, в форме комментария. Второй особенностью сред невековой науки является тенденция к систематизации и классификации. Именно средневековье с его склонностью к классификации наложило свою печать и на те произведения античной науки и философии, которые были признаны каноническими в средние века. Компиляторство, столь чуждое и неприемлемое для науки Нового времени, составляет как раз весьма характерную черту средневековой науки, связанную с общей мировоззренческой и культурной атмосферой этой эпохи". Появляется феноменальный принцип двойственности истины, он указывает на две принципиально разные картины мира: теолога и натурфилософа. Первая связывает истину с божественным откровением, вторая — с естествен ным разумом, базируется на опыте и пользуется индукцией.
Тогдашняя наука сосредоточивалась в двух почти не связанных друг с другом организациях. Одной из них были уни верситеты и некоторые школы, существовавшие уже не один век. Другой можно считать опытно-экспериментальное исследование природы, которое сосредоточилось в мастерских живописцев, скульпторов, архитекто ров. Практика создания предметов искусства толкала их на путь экспери ментирования. Иногда эта практика требовала соединения логики мас терства с математикой.
Параллельно с изменением состава учебной литературы меняется и система обучения.
Благодаря общему оживлению образования и постепенному овладению греко-арабской наукой и философией выдвигается все больше таких учителей, у которых есть чему учиться, все больше молодых людей снимаются с места и отправляются в прославленные школы учиться у прославленных учителей. Города, которым принадлежат такие школы, заинтересованы в их росте, церковь покровительствует им. Школы больше не ограничиваются местными, а часто даже и национальными рамками, в них идут отовсюду, и контингент их учеников все увеличивается. Школы перерастают, себя, и на их основе возникает образовательное учреждение нового типа — университет.
Само слово universitas не употреблялось в средние века для названия соответствующих учреждений. Название университетов — studium , что означает учебное заведение с универсальной программой, для наиболее знаменитых— studium generale . Но термин universitas , обозначающий корпорацию преподавателей и студентов, потому и стал в конце концов именем этого типа учебных заведений, что в нем схвачена наиболее характерная их черта, сохраняющаяся и до наших дней.
От любого необразованного человека выпускник университета отличается, конечно, образованием. Но ведь его можно получить и помимо университета. Чем же отличается выпускник университета (а в настоящее время это относится и к любому специальному учебному заведению) от просто образованного в той же области человека, может быть, даже более образованного? Ответ прост: наличием у первого степени, диплома, означающих признание его знаний некоторой группой образованных в этой же области людей, которое эквивалентно общественной санкции на определенный род занятий. Профессионализации в этом смысле не было до возникновения средневековых университетов, строго регламентированных объединений людей по поводу получения и передачи образования, которые аналогичны цехам средневековых ремесленников.
До этого образование не было связано такими регламентами, но при этом надо помнить, что его свобода была ограничена тем, что практически вся система образования оставалась частью церковной организации. Покровительство церкви сфере образования диктовалось более всего задачами религиозного просвещения, которое невозможно без известного уровня образованности духовенства, но не только этим. Растущее влияние католической церкви, усложнение ее организации, сложная система ее отношений со светскими властями требовали все большего числа образованных людей, обладающих и более широким общим образованием, и, кроме того, специальными навыками, необходимыми в церковной и общественной практике.
Со временем все большая часть школьной программы выходит за рамки чисто религиозного образования. Преподавание школьных предметов, значительно усложнившихся на исходе XII в., требовало специально подготовленных учителей, оно уже не могло осуществляться только силами служителей соборов или монахов монастырей, при которых находились школы. Становление первых университетов в Европе было связано с решением двойной задачи: во-первых, обеспечить относительную автономию сферы образования, что предполагало вывод ее из-под непосредственного руководства со стороны церкви; во-вторых, обеспечить достаточно высокий профессиональный уровень преподавания.
Она была решена с возникновением корпораций преподавателей (магистров или докторов), облеченных правом испытывать всякого претендента на вступление в корпорацию и присуждать ему право на самостоятельное преподавание (степень магистра или доктора). Оценка профессиональной пригодности была полностью в руках корпорации, в этом отношении университеты были совершенно автономны. Получение некоторым объединением преподавателей этого главного права и знаменовало учреждение университета. Правда, окончательное разрешение, предоставляющее место преподавателя в данном учебном заведении, оставалось за городским епископом или представителем церкви, курирующим университет (в Парижском университете, например, это канцлер собора Нотр-Дам). Тем самым церковь могла осуществлять общий контроль над преподаванием, в том числе идеологический.
В то же время церковь выступала как гарант прав университета. Самостоятельность корпорации в присуждении степеней, а потому и в определении учебных программ узаконивалась обычно посредством привилегии, дарованной университету от церковных властей (Римской курии). Покровительство церкви сказывалось и в регулировании отношений университета со светскими властями: оно поддерживало его самостоятельность в отношении к ним.
Автономия университетов отчетливо проявляется в их самоуправлении. Университет имеет право самостоятельно вырабатывать свои уставы; члены его не подлежат обычному гражданскому суду, университет обладает правом судить своих членов; они также освобождены от налогов и податей. Эти привилегии даруются им светской властью: королем, владетельным князем, городскими властями. Право на самоуправление, податные и судебные привилегии — это те права, неукоснительного соблюдения которых университеты требуют от местных властей. В случае нарушения этих прав университет может протестовать, и если status quo не будет восстановлен, университет самораспускается: и преподаватели, и студенты покидают город, переходя в какой-либо другой, готовый их принять. Миграция университета может дать начало дочернему университету; так, в результате миграции Болонского университета образовался Падуанский (1222), в результате миграции Оксфордского университета — Кэмбриджский (1209). По прошествии некоторого времени удалившийся в изгнание университет обычно возвращался на прежнее место.
Возможность миграции университета была сильным, оружием в его борьбе за самостоятельность: ведь местные власти университетских городов, да и сами горожане, в общем, были заинтересованы в пребывании в городе университета. А возможность миграции обеспечивалась принципом организации средневековых университетов. Ведь universitas — это свободное объединение людей, собравшихся ради приобретения знаний; люди и есть эта корпорация, самое тело этой организации, потому что никакого другого материального обеспечения общности нет: у университетов не было ни специальных зданий, ни библиотек, ни наделов, ни персонала. Поэтому они были мало связаны местом и могли переменить его в случае нужды.
Старейшие университеты в Европе существовали еще до конца XII в. Таковы традиционные, возникшие на основе прежних школ, университеты в Болонье, Париже, Оксфорде и Орлеане. Эти университеты устанавливаются самопроизвольно. Немного позднее появляется новая тенденция: университеты основываются различными государями, иногда по ходатайству церкви, как, например, университеты в Неаполе (1224), в Тулузе (1229), в Саламанке (около 1220). В XIV в. появляются университеты в Германии: Пражский (1349), Венский (1365), Гейдельбергский (1385) и др. В XV в. число германских университетов значительно возрастает.
Внутренние уставы университетов обычно регламентируют всю университетскую жизнь — как учебный процесс, так и экономические и правовые отношения внутри университетского сообщества. В регулировании правовых отношений северные университеты, типа Парижского и Оксфордского, отличались от итальянских, типа Болонского. В северных корпорация объединяла и преподавателей, и студентов, причем и иноземцы и местные жители, поскольку они были членами университета, не подлежали юрисдикции местных властей, но лишь юрисдикции самих университетов. В Болонье преподаватели, преимущественно граждане города, предпочли остаться под защитой его законов, тогда как студенты (а это в большинстве студенты юридического факультета, ведь Болонский университет формировался на основе школы правоведения, и юридический факультет был самым большим и господствующим в нем) образовали собственно universitas , точнее, две многочисленные корпорации, объединенные по принципу землячеств: итальянцы (кроме жителей Болоньи) и северяне. Именно эти студенческие университеты были самоуправляемыми, а их отношения с городом и с гильдией магистров регулировались целой системой правил. За гильдией магистров оставалась строго академическая область: программы, экзамены и присуждение степеней,— а все, связанное с учебным процессом, а также экономические отношения строились на договорной основе. Студенческие университеты в своей внутренней жизни — в финансовых, юридических и дисциплинарных вопросах — управлялись, как, впрочем, и северные университеты, выборными ректорами.
В северных университетах в целях самоуправления и ведения судебных дел вся корпорация преподавателей и студентов делилась на своеобразные землячества, так называемые «нации», которые выбирали управляющих делами, имели свои кассы. Вообще-то нации, как специфические организации, были необходимы и имели реальные функции только во французских и итальянских университетах. В Парижском университете студенты делились на четыре нации: французскую, норманнскую, пикардийскую и германскую; сами нации, в свою очередь, делились на «провинции».
Для ведения учебного дела университет делился на факультеты: теологический, юридический, медицинский и факультет искусств. Во главе университета стоял выборный ректор. Каждый факультет имел выборного декана (в Парижском университете — ректора, причем ректор факультета искусств был одновременно ректором всего университета). Бывало так, что ректором избирался какой-нибудь студент знатного происхождения, в этом случае на его долю приходились почести и расходы, связанные с этой должностью, дела же вел фактически какой-либо более старый член университета. Функции факультета заключались в организации лекций, устройстве диспутов, испытаний и присуждении ученых степеней.
Лекции и диспуты (обсуждения) были главными способами обучения. Лекции (буквально — чтения) состояли в чтении преподавателем (магистром) предписанных авторов и пояснении текстов соответствующими комментариями; скажем, на факультете искусств большую часть читаемого материала составляли произведения Аристотеля; на факультете теологии нормой было чтение Священного Писания и «Сентенций» Петра Ломбардского 15. Конспекты комментариев к предписанным сочинениям, составленные магистрами, были одной из наиболее распространенных форм средневековых трактатов.
Магистр на лекциях часто не читал сам весь комментируемый текст, поручая чтение кому-либо из студентов, а останавливался лишь на обсуждении избранных разделов. Комментарии становились все более отрывочными и, в конце концов, сводились просто к ряду «вопросов». Такие «Вопросы» — второй тип распространенных средневековых сочинений. Этот тип трактатов со временем становился все более предпочтительным, причем обсуждение имело тенденцию концентрироваться на одном вопросе, одной избранной теме.
Важное место в практике обучения занимали регулярные учебные диспуты, посвященные разбору некоторого вопроса. Руководил таким диспутом магистр, который и выбирал тезис, но защищать его аргументами обычно должен был младший учитель — возражения при этом мог выдвигать любой слушатель, окончательное же заключение было за магистром. Магистр мог затем сам рассмотреть тот же вопрос, выдвигая контраргументы и опровергая их; такая лекция, записанная им, носила название quaestio disputata (обсуждаемый вопрос). Можно было провести и несколько диспутов по избранной теме, чтобы осветить разные ее стороны.
Кроме текущих учебных диспутов проводились также диспуты иного рода, испытательные. Например, in - ceptio — диспут, который дает претендент на степень доктора; resumptio — диспут, который дает магистр, переходящий из одного университета в другой. Кстати, такой диспут не всегда был условием принятия в университет нового магистра: Оксфордский университет строго соблюдал это правило, а Кэмбридж, например, мог принять преподавателя из Оксфорда и без соответствующего диспута.
Публичность испытаний кандидата на степень магистра или доктора служила необходимым дополнением к правилу, что решение об инкорпорации претендента в сообщество магистров принимается собранием магистров, и была, в известном смысле, противовесом возможной предвзятости и несправедливости этого решения.
Рассмотрим теперь ход обучения и присуждения степеней. Довольно типичной ученой карьерой для университетской публики средневековья была карьера парижского магистра. Мальчик предварительно проходил курс какой-либо школы (монастырской, городской), где он обучался латинскому языку, чтению, письму, счету и пению. Лет в пятнадцать он отправлялся в университет. Будучи принятым в члены университетской корпорации, начинающий студент по крайней мере два года слушал лекции, из которых наиболее важными были лекции по аристотелевской логике и физике, после чего проходил испытания на степень бакалавра. После этого он еще минимум два года слушал лекции по метафизике, психологии, этике и политике (по книгам Аристотеля), изучал математику и космологию, участвовал в преподавании как помощник магистра, а затем проходил испытания на степень магистра искусств. Получивший степень обычно преподавал по меньшей мере два года на факультете, но параллельно с этим он мог начать слушать курс какого-либо из высших факультетов. В Парижском университете по статуту 1215 г. для преподавания свободных искусств необходимо было иметь возраст не менее 21 года и шесть лет обучения в университете, для преподавания теологии — возраст не менее 34 лет и восемь лет обучения.
Выдержавший испытания на факультете искусств мог продолжить обучение также на юридическом или медицинском факультете. На этих факультетах, как и на факультете теологии, был свой порядок испытаний, свой образовательный и возрастной ценз, необходимый для получения степени доктора права или медицины.
Разумеется, не все студенты проходили этот путь, не все даже выдерживали испытание на степень бакалавра искусств. Учение было делом нелегким, так как преподавание велось на латыни, и овладение чужим языком было условием успешного обучения. Кроме того, расходы на обучение были очень велики, поэтому лишь представители богатых сословий могли взять их на себя. Однако это не значит, что обучение в средние века было доступно только богатым и знатным. Дело в том, что большую часть этих расходов брала на себя церковь; подавляющее большинство учащихся, а следовательно, и преподавателей, были клирики, так или иначе пристроенные к доходам церквей; очень часто это были монахи, которые учились на средства своих орденов. Впрочем, это обеспечение зачастую было весьма скудным, и если студент не имел никаких дотаций, например, подработки в качестве школьного учителя или частного репетитора, ему едва хватало на пропитание.