В то время ряды медицинского сословия Дублина пополнились неким беспутным гением — молодым хирургом по прозвищу Черный Диллон, который сделался славой и одновременно позором своей профессии; такие появляются время от времени, дабы усмирять гордыню разума и устрашать тех, кто предается пороку скромно, по-дилетантски. Это был изумительный ум, своим сиянием разгоняющий тьму и с одного удара сокрушающий препятствия, подобный электричеству, — мощный, как полубог, и сластолюбивый, как свинья. Чуждый порядку и усердию, отвергающий обычаи и мораль, он неделями пропадал в катакомбах разврата, чтобы, появившись вновь, за какой-нибудь час утвердить превосходство своего интеллекта; свободный от принципов и стыда, обремененный долгами, отравленный пороками, он был покрыт позором и окружен восхищением.
Лицом к лицу с этим бесславным гением и скопищем грехов и стоял сейчас мистер Дейнджерфилд. В небольшой комнате находились еще два джентльмена: один из них, не снимая шляпы, сидел у камелька и упорно курил, другой храпел в шатком кресле, на спинке которого висел его парик. Окно было маленькое и грязное; воздух, мутный от табачного дыма, опьянял запахом виски. Из соседней комнаты доносились песни и звон стаканов, а также взрывы хриплого смеха; с другой стороны были слышны возбужденные голоса, крепкие ругательства и тяжелые удары кулаком по столу — там назревала ссора. От одной двери к другой, через узкое пространство, где стоял Дейнджерфилд, лениво пробредал время от времени какой-нибудь всеми забытый, грязный и опустившийся обитатель этих нездоровых пределов. Собственно говоря, в этом diversorium pecatorum,[67]Фор Корте Маршалси в Моулзуорт-Корт, и проживал сейчас хирург Диллон. Когда кто-нибудь из местных джентльменов тащился, волоча ноги, или гордо шествовал от двери к двери, он обычно кивком, похрюкиваньем или иным способом приветствовал медика и пристально оглядывал его посетителя. Ибо, как мило замечает автор Харлейского трактата (забыл его имя): «В тюрьме не важничают, а скоро и без церемоний знакомятся друг с другом».
Мистер Дейнджерфилд стоял выпрямившись; туалет его был безупречно аккуратен, платье, скромное на вид, сшито из дорогой материи; его сдержанная, уверенная в себе манера и властный вид говорили о том, что у него нет недостатка в деньгах — предмете, в здешних местах весьма ценимом. Дейнджерфилд обладал уменьем мгновенно все разглядеть; при этом он таращился открыто и не бросал взглядов украдкой — никому и в голову не приходило, что он наблюдает. В молодом хирурге он узрел полную противоположность самому себе. Тот был высок, худ и неуклюж, держался робко, как дикарь, одет был в длинный шелковый халат, изрядно засаленный, с пятнами от вина и пунша на груди. Парика хирург не носил, его черные волосы были собраны сзади в узел; судя по их спутанному пыльному виду, доктор, выбравшись из постели, к ним не прикасался. Расположив на столе свои большие красные руки с растопыренными грязными пальцами (словно готовился играть на клавикордах), он стоял напротив мистера Дейнджерфилда и сверлил его хмурым усталым взглядом; глубоко посаженные темные глаза, большие и излучавшие огонь, были единственной приметной чертой в облике доктора. Рот у доктора был большой и грубый, нос — прыщавый и огненно-красный, ибо Бахус, подобно Купидону, имеет свойство воспламенять — правда, на несколько иной манер. Каким гладким казался подбородок мистера Дейнджерфилда в сравнении с трехдневной щетиной Черного Диллона, какими утонченными представлялись его черты при сопоставлении с красным носищем и громадным чувственным ртом смотревшего на него в упор джентльмена в грязном халате и бесформенных шлепанцах — живого образа упадка и мощи одновременно!
— Два пенса, доктор Диллон, — произнесла замызганная толстенькая нимфа без корсета и кринолина, водружая на стол между медиком и его гостем «чарочку виски».
Доктор (нужно отдать ему должное) секунду или две глядел чертовски раздраженно, глаза его сверкали еще яростнее на пылающем лице.
— Полтора пенса снаружи, а здесь — два, сэр, — сказал он, с неловкой улыбкой бросая на стол деньги, — вот так наш пастух deglubat oves,[68]сэр; она слишком рано явилась, но не важно.
Действительно, еще не пробило и часа дня.
— Они и дальше будут совершать промахи, но на нас в скором времени это перестанет отражаться, обещаю вам, сэр, — слегка улыбаясь, произнес мистер Дейнджерфилд. — Прошу, сэр, не могли бы мы ненадолго остаться наедине?
— А как же, сэр; здесь свободные порядки; мы все можем даже выйти на свободу — за соответствующую сумму, — заверил мистер Диллон.
Какова бы ни была эта сумма, но помещение нашлось; хирург, который с видимой тревогой оставил свою «чарочку» в обществе джентльмена в шляпе и второго джентльмена, без парика, разглядывал Дейнджерфилда с любопытством и гадал, не досталось ли ему наследство от двоюродной бабушки Молли — она хвалилась, что зашила в корсет пятьдесят гиней.
— Многое можно себе позволить, сэр, на пять сотен гиней, — заявил мистер Дейнджерфилд, и его очки, обращенные к собеседнику, приятно сверкнули.
— Еще бы, — с ухмылкой отозвался хирург, добавил беззлобное ругательство и замер в ожидании.
— Это недурная сумма, сэр, и вы можете ее получить.
— Пять сотен гиней!
— Вероятно, вы слышали, сэр, о покушении на убийство; произошло это в парке, жертвой был доктор Стерк, из артиллерии; мистер Наттер сидит сейчас в тюрьме по этому делу.
— Слышал, сэр.
— Так вот, вы получите эти деньги, сэр, если сделаете простую операцию.
— Вы хотите, чтобы я его повесил? — с хмурой ухмылкой спросил доктор.
— Повесить?.. Ха-ха… нет, сэр, доктор Стерк еще жив, но лежит без чувств. Нужно, чтобы к нему вернулись сознание и речь. Без трепанации это невозможно, и буду с вами откровенен: доктор Пелл посещал его раз шесть и утверждает, что операция мгновенно убьет больного. Я ему не верю. То же говорит и сэр Хью Скелтон, — я писал ему в Лондон, — и ему я также не верю. Как бы то ни было, больной чахнет и долго не протянет, так что терять нечего. Его жена хочет операции — вот ее записка, — а я даю вам пятьсот гиней и… за какой долг вас здесь держат?
— Всего восемнадцать гиней, сэр, если утром не пришло нового требования, — ответил доктор.
— Ваша свобода, сэр, — это вы получите сразу, если возьметесь делать операцию, а остальное — сразу по ее завершении.
На лице доктора сверкнула улыбка ликования; он расправил плечи, слегка встряхнулся и после краткой паузы спросил:
— Не могли бы вы описать этот случай, сэр, — так же, как в письме к сэру Хью Скелтону?
— Разумеется, сэр, но я сделаю это со слов — и в выражениях — деревенского доктора, звать его Тул — круглый невежда, как я опасаюсь.
После такого предисловия мистер Дейнджерфилд привел краткое научное описание болезни, которое позаимствовал из разговоров доктора Тула, когда никто в клубе и вообразить себе не мог, что Дейнджерфилд держит ухо востро.
— Если дело обстоит таким образом, сэр, операция его убьет.
— Убьет или вылечит, сэр, других шансов у него нет, — возразил Дейнджерфилд.
— А что собой представляет его жена, сэр? — спросил Черный Диллон с очень чудной миной, продолжая разглядывать коротенькую записку бедной миссис Стерк.
— Нервная маленькая женщина лет сорока двух или сорока трех, — отвечал Очки.
Странная гримаса исчезла. Хирург растерянно сунул записку в карман, а потом спросил:
— Он ваш родственник, сэр?
— Ничего подобного, сэр. Однако на медицинском аспекте проблемы это, полагаю, никак не сказывается.
— Нет, сэр, не сказывается — ни это и ничто другое , — мрачно-насмешливо заметил хирург.
— Разумеется, — подхватил оракул Серебряные Очки, и в комнате на время воцарилась тишина.
— Вы хотите, чтобы он заговорил? Хорошо, предположим, у нас сто шансов против одного, что трепанация убьет его на месте, — что тогда? — спросил хирург, явно чувствуя неловкость.
Дейнджерфилд с минуту размышлял, также смущенно, но вместо ответа повторил вопрос:
— А что тогда, сэр?
— Но здесь, в данном случае, — проговорил Черный Диллон, — шансов нет никаких: ни хороших, ни плохих, ни средних — вообще никаких.
— А мне кажется, что есть , — решительно отозвался Дейнджерфилд.
— Вам кажется, а я знаю.
— Поймите, сэр, — Дейнджерфилд нахмурился и заговорил странным, сердитым голосом, — я знаю, чего добиваюсь. Мне важно, сэр, чтобы он заговорил; пусть хоть на две минуты к нему вернется речь, а как скоро он после этого умрет, меня не заботит. Если его предоставить самому себе, он умрет неизбежно; поэтому отказываться от операции, которая позволит найти истинного убийцу, а также деньги (в противном случае они для семьи потеряны), — это не гуманность, а… а проклятое притворство! Я думаю так… да и вы тоже, сэр; и я даю вам пятьсот гиней вознаграждения и письмо миссис Стерк — как гарантию от неприятностей.
Наступила пауза. Дейнджерфилду был известен характер этого человека, так же как и его мастерство. О нем ходили разные слухи — приведенными мною намеками дело не ограничивалось.
Хирург странным хмурым взглядом сверлил поверхность стола, потом почесал затылок и хрипло пробормотал:
— Понимаете… знаете ли… вознаграждение крупное, ничего не скажешь; но тогда…
— Давайте, сэр. — Вид у Дейнджерфилда был такой, словно он вот-вот схватит собеседника за ухо. — Вознаграждение действительно очень большое, и на большее не рассчитывайте… не думайте о пустяках, когда… э… э… справедливость и человеколюбие… Короче, сэр: да или нет?
— Да, — ответил доктор, — но как мне знать, что я получу деньги?
— А, забыл. Вы правы, сэр, вот вам расписка.
Дейнджерфилд взял перо и черкнул несколько строк на обороте письма.
«Сэр, учитывая безнадежность нынешнего состояния доктора Стерка, а также крайнюю необходимость хотя бы на несколько минут вернуть ему, то есть доктору Стерку из Королевской ирландской артиллерии, дар речи, прошу вас откликнуться на просьбу миссис Стерк и сим обещаю, когда, в соответствии с ее желанием, операция будет сделана, выплатить вам вознаграждение в пятьсот гиней, вне зависимости от успеха или неудачи.
Пол Дейнджерфилд.
Медный Замок, Чейплизод».
Дейнджерфилд добавил дату и протянул бумагу хирургу, тот прочел и уставил на собеседника хмурый и неуверенный взгляд.
— О, достаточно только спросить… Всякий, кто бывает в Чейплизоде, скажет вам, кто я; и еще вам нужна некоторая сумма, не так ли?.. Чтобы выйти отсюда… Какая именно?
— Всего семь гиней. Один небольшой счет плюс расходы. Восемнадцати гиней хватит на все, если за ночь не пришел еще счет.
И они отправились к «окошечку» и узнали, что все в порядке. Мистер Дейнджерфилд проявил щедрость, а хирург обещал на следующий день в семь явиться в дом Стерка.
— И прошу вас, доктор Диллон, приезжайте в карете, — сказал Дейнджерфилд, — и приоденьтесь… ну, вы понимаете. Они к этому привыкли: Пелл и другие доктора всегда бывали при параде.
Вслед за тем они расстались; хирург со своим легковесным багажом вскочил в карету и со звоном покатил домой, навстречу свободе.
Глава LXXXIV