СЕМАНТИКА И ПЕРЕВОРОТ, ПРОИЗВЕДЕННЫЙ СОССЮРОМ-.ЯЗЫК, РЕЧЕВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ, ДИСКУРС

Ссылка на лингвистику стала общим местом в ряде дисциплин как при формулировании гипотезы о сущности культуры, мыслимой как совокупность символических сис­тем, включающих наряду с речевой деятельностью отноше­ния родства, мифы, искусство, экономику, так и тогда, когда под прикрытием торжествующего эмпиризма¹ выдви­гается требование создания «общей методологии гумани­тарных наук» (Н j е 1 ш s 1 е v, U 11 d а 11 1957), т е. «нау­ки наук». При этом решающим моментом является как раз смешение понятия «язык» (langue) и «речевая деятель­ность» (langage). Если учесть, что ссылка на Соссюра также является общим местом, то перед нами возникает двойной парадокс Прежде всего, нельзя не поражаться той тщательности, с которой Соссюр разделял язык и речевую деятельность в теории. Впрочем, как недавно напомнила Клодин Норман (N о г ш a n d 1970, 34—51), именно во­преки очевидности эмпирических фактов Соссюр смог сформулировать те понятия, которые лежат в основе лин­гвистики как науки . Различные идеологические использо­вания современных лингвистических теорий (а не лингвис­тических знаний в собственном смысле слова) характеризу­ются постоянными колебаниями между языком и речевой деятельностью, сопряженными с вынужденным возвраще­нием к эмпиризму, обновленному³ формализмом. Одним словом, те, кто выступает под знаменем соссюровской ди­хотомии, на самом деле прибегают к чему-то в определен­ной степени противоположному.

Чтобы понять, о чем здесь идет речь, необходимо учи­тывать, что происходит внутри самой лингвистики Во-пер­вых, наблюдаются попытки транспонирования лингвисти­ческой теории за пределы ее собственной области в той мере, в какой лингвистика представляется наукой, таким образом, ее превращают в ведущую науку, в своего рода модель, подобно тому как из физики хотели сделать теоре-

Claudine Н а г о с h е, Paul Henry, Michel Pecheux La semantique et la coupure saussunenne: langue, langage, discours —Langages, 1971, № 24, p 93—106 тичсскую модель всех наук или основу для их редукции. Во- вторых, это идеологическое использование лингвистики, ее перепрописывание за пределами собственной области не были бы возможны без существования трудностей, внут­ренне присущих самой лингвистике, обусловленных все теми же причинами.

Является общим местом утверждение о том, что лин­гвисты долгое время оставляли без внимания семантику; возможно, на то были особые причины (ср. Lyons 1970, 307). Предвосхищая наши дальнейшие рассуждения, мы считаем возможным выдвинуть следующее положение: если переворот Соссюра оказался достаточным для того, чтобы привести к становлению фонологии, морфологии и синтакси­са, он не смог препятствовать возвращению к эмпиризму в семантике. Напротив, представляется, что именно развитие фонологии сделало возможным такой возврат, поскольку фонология явилась той моделью, которая позволила пере­смотреть в рамках формальной теории самые традицион­ные концепции семантики. Но этот парадокс только кажу­щийся, история наук дает нам многочисленные примеры та­кого рода явлений⁴.

Из выдвинутого нами положения следует, что то, что сегодня известно под именем семантики, лишь частично ох­ватывается лингвистическими методами исследования. Ра­зумеется, мы не собираемся вставать на позицию законода­теля и издавать постановления, в которых определяется, что по праву принадлежит лингвистике, а что — нет. Гово­ря о лингвистическом подходе, мы в действительности имеем в виду некую совокупность понятий, выработанных в лингвистике, и специфическое обращение лингвиста с языком, тесно связанное с этими понятиями. Итак, мы ут­верждаем, что ни те знания, которые позволяют создавать эти понятия, ни сама деятельность лингвиста не могут пол­ностью покрыть область современной семантики, если только речь не идет о неопределенных аналогиях, которые в действительности представляют собой всего лишь вторже­ние идеологии в лингвистическую теорию. В этих условиях семантика (как теория областей, оставляемых за пределами поля применения понятий и практики лингвистов) предпо­лагает изменение сферы или перспективы.

Цель данного исследования заключается в том, чтобы, во-первых, обосновать и развить только что выдвинутые нами тезисы критического характера, во-вторых, показать, как можно в настоящее время представить себе изменение сферы или перспективы, которое представляется нам необ­ходимым.

* [48] *

Для грамматистов и младограмматиков семантика сво­дилась к изучению изменения смысла слов. Если мы обра­тимся к Курсу общей лингвистики (Saussure 1965), то увидим, что слово семантика в нем не фигурирует . Тем не менее если мы соберем вместе все, что можно найти у Сос­сюра по этому вопросу, то, с одной стороны, у нас будет ряд рассуждений относительно противопоставления значи­мости и значения, а также относительно ассоциативных связей, с другой — главы, посвященные аналогии и агглю­тинации. В действительности за этим стоит противопостав­ление синхронической и диахронической лингвистики, но, говоря об изменениях по аналогии, Соссюр пытается про­анализировать отношения между этими двумя рядами. Этот анализ требует некоторых комментариев.

В главах, посвященных аналогии, можно обнаружить некоторые идеи, заимствованные Соссюром у своих пред­шественников. В частности, он использует модель пропор­циональных отношений (Saussure 1965, 225—230) :

reaction: rcactionnaire : repression: x,

откуда x = rcpressionnairc.

Таким способом можно объяснить возникновение в ис­тории языка новых форм. Однако новаторство Соссюра проявляется тогда, когда он (с. 226—236) сначала заявляет, что «в явлении аналогии все грамматично», а затем утверж­дает, что «аналогия — явление целиком грамматическое и синхроническое», ибо «формы сохраняются потому, что они непрерывно возобновляются по аналогии»*. Здесь Сос­сюр возвращается к идее о том, что единицы языка сущест­вуют лишь благодаря когезии системы оппозиций и отно­шений. Из этого следует, что действием аналогии объясня­ется не только появление в истории языка новых форм, но и постоянное структурирование системы значимых единиц, которые могут сохраняться только благодаря ей. Таким об­разом, перекидывается мост между синхронией и диахро- I нией и в то же время наблюдаются попытки диалектическо­го подхода, к которому мы должны будем вернуться, в частности, по поводу пары свобода / система. Эта диалекти­ка проникает и в само понятие грамматики, которое в «Курсе общей лингвистики» определенным образом связа­но с концепцией Пор-Рояля.

Действительно, на с 226 мы читаем, что «аналогия есть явление грамматического порядка она предполагает осо­знание и понимание отношения, связывающего формы между собой», «если в фонетическом изменении мысль не участвует, то участие ее в создании чего-либо по аналогии необходимо»[49]

Далее, сразу после повторного утверждения о том, что «в явлении аналогии все грамматично», добавляется, что «новообразование, которое является завершением анало­гии, первоначально принадлежит исключительно сфере речи, оно — случайное творчество отдельного лица» (с 227)[50] Правда, это утверждение тут же подвергается корректировке в том смысле, что «новообразование» (creation) по аналогии возможно лишь в том случае, если лингвистические условия его создания представлены в виде неполной пропорции в языке Таким образом, Соссюр все же оставляет открытой дверь для вторжения формализма и субъективизма Если попытаться выявить причину этого за­труднения, то ее можно усмотреть в том факте, что для Соссюра понятие является чем-то целиком субъективным, индивидуальным Следовательно, поскольку за всякой ана­логией обязательно стоит некое понятие, то образование по аналогии необходимым образом происходит в речи кон­кретного индивида

Это соотношение понятия и аналогии снова приводит нас к противопоставлению значимости и значения Речь идет о чрезвычайно важном противопоставлении, посколь­ку именно на нем основывается Соссюр, когда воюет с по­ниманием языка как номенклатуры (с 97 и 158) Суть пози­ции Соссюра по этому вопросу заключается в том, что с лингвистической точки зрения значимость доминирует над значением «Во всех этих случаях мы, следовательно, нахо­дим вместо заранее данных понятий значимости, вытекаю­щие из самой системы языка Говоря, что они соответству­ют понятиям, следует подразумевать, что они в этом случае чисто дифференциальны, т е определяются не положитель­но — своим содержанием, но отрицательно — своими от­ношениями к прочим членам системы Их наиболее точная характеристика сводится к следующему быть тем, чем не являются другие» (с 162)[51] Далее, по поводу понятия juger 'судить' уточняется, что «оно символизирует значе­ние»[52], но что «в понятии "судить" нет ничего изначально­го, что оно является лишь значимостью, определяемой сво­ими отношениями к другим значимостям того же порядка, и что без них значение не существовало бы» (там же)** Короче говоря, «когда я ради простоты говорю, что данное слово что-то означает, когда я исхожу из ассоциации акус­тического образа с понятием, то я этим утверждаю то, что может быть верным лишь до некоторой степени и что может дать лишь частичное представление о действительности, но я тем самым ни в коем случае не выражаю языкового факта во всей его сути и во всей его полноте» (там же)***

Принцип подчинения значения значимости, по нашему мнению, может рассматриваться как ядро соссюровского переворота в языкознании Именно этот принцип, тесно связанный с представлением о языке как системе, открыва­ет возможность создания общей теории языка, позволяю­щей интерпретировать частные факты фонологии, синтак­сиса и морфологии того или иного языка Но как обстоит дело с семантикой? В силу той роли, которая в ней припи­сывается речи и индивиду, все рассуждения об аналогии яв­ляются шагом назад по сравнению с новой теорией, ибо подчинение значения значимости в связи со всем тем, что касается «языкового факта в его сущности и объеме», как раз имеет то следствие, что оно препятствует всякому обра­щению к субъекту, когда речь идет о языке значение отно­сится к сфере речи и индивида и лишь значимость относит­ся к языку

Итак, мы констатируем, что «Курс общей лингвистики» в том, что касается аналогии, является шагом назад по срав­нению с ядром новой теории, которая, впрочем, находит свое выражение в «Курсе» Мы полагаем, что можно сделать даже более сильное утверждение и сказать, что новая тео­рия, хотя и открывает путь к фонологии, оставляет за бор­том добрую часть того, что мы помещаем в семантику

Мы хотим показать причины такого положения, обра­тившись к другим местам «Курса общей лингвистики», в ко­торых затрагивается этот вопрос, а также ссылаясь на некото­рые исследования, проведенные в данной области позднее

Мы обратились непосредственно к принципу подчине­ния значения значимости, опустив те аргументы, которые были выдвинуты Соссюром для его оправдания Один из его аргументов заключается в том, что «если бы слова слу­жили для выражения заранее данных понятий, то каждое из них находило бы точные смысловые соответствия в любом языке». «Но в действительности это не так», — заключает Соссюр (с. 161)[53]. В качестве примера приводится француз- скос слово louer, которому в немецком соответствует то mieten 'снять', то vermieten 'сдать'. Таким образом, этот ар­гумент приводит к постановке проблемы перевода, но не следует терять из виду ту цель, с которой он выдвигается, а именно доказать, что с точки зрения языка важна только значимость, а не значение. В частности, не следует усматри­вать в этом попытку сформулировать общий тезис о воз­можности или невозможности перевода. Тем не менее нам известно из других источников, что возможность перевода часто используется для подкрепления тезиса об универсаль­ности мира значений, манифестируемых в языковой дея­тельности, и, наоборот, трудности перевода, т.е. невозмож­ность «полного» перевода, используются для подкрепления тезисов культуралистского характера.

Но с точки зрения Соссюра, при переходе от языка и значимости к значениям и языковой деятельности происхо­дит радикальное изменение перспективы и, несмотря на то что ссылка на перевод в данном случае имеет всегда теоре­тическое, а не практическое значение, эту проблему по- прежнему формулируют в непосредственной связи с пробле­мой соответствий между двумя или несколькими языками, как будто не существует проблемы перевода внутри одного и того же языка. Например, если взять сферу политики и сферу научного творчества, то придется констатировать, что слова могут изменять смысл в зависимости от взглядов тех, кто их употребляет.

В таком случае в связи с дискурсами, производимыми с различных позиций, возникают именно проблемы перево­да, проблемы эквивалентности и неэквивалентности, кото­рые, по нашему мнению, не могут быть разрешены путем приписывания этих дискурсов различным подсистемам языка⁸.

В действительности существуют признаки того, что дело обстоит не так просто, как можно было бы предполо­жить, исходя из идеи разделения языка на подсистемы. Все происходит так, словно соответствие между общей теорией и частным исследованием данного языка исчезает на уровне семантики. Конечно, были предложены различные вариан­ты общей семантики, но в них нет никаких принципов, ко­торые позволили бы выявить частные особенности языков или состояний языка и т.д., как это имеет место в случае с фонологией, морфологией и синтаксисом. С другой сторо­ны. существуют семантические описания различных языков, но они остаются только описаниями, никак не связанными с общей теорией. Варианты общей семантики, хотя и оста­ются большей частью оторванными от конкретных описа­ний языков, все же не могут считаться полностью свобод­ными от любого рода «конкретных данных», они просто находят их в другом месте, в том числе и в «философии, ло­гике, психологии и, может быть, в других дисциплинах, таких, как антропология и социология» (Lyons 1970, 307).

Следовательно, из этих дисциплин черпаются конкрет­ные факты, но, в отличие от конкретных языковых фактов, оторванные от данного национального языка. Конечно, можно заметить, что «социальные» и литературные компо­ненты присутствуют как в области фонологии («грассиро- ванное» г в городском произношении /«раскатистое» г, до сих пор сохранившееся в сельской местности), так и в об­ласти морфологии (вариации префиксов и суффиксов в ис­тории языка, создание новых слов, связанных с появлением железных дорог... или социализма) и синтаксиса (разве не варьирует степень грамматичности, по крайней мере в по­граничных зонах, в зависимости от социоисторических фак­торов?). Однако в данном случае речь идет (кроме, может быть, последнего пункта) лишь о вторичных с лингвисти­ческой точки зрения свойствах, которые общая теория не должна учитывать.

Совсем по-иному обстоит дело в семантике. Действи­тельно, связь между «значениями» текста и социально-ис­торическими условиями создания этого текста ни в коей мере не является вторичной, она входит составной частью в сами значения; как было справедливо замечено, говорить — это нечто иное, чем произносить пример на правило грам­матики. Можно ли тогда надеяться, что, «расширив» лин­гвистическую теорию с помощью общей семантики (общей науки о значениях), мы освободим лингвистику от «фор­мальных пут» грамматики? Различные «социальные науки», которые занимаются вопросами смысла и выражения значе­ний, настоятельно требуют от лингвистики, чтобы эти во­просы решались теоретическими средствами, которыми располагает эта последняя. Подчеркнем, однако, что подоб­ного рода вопросы не рассматривались Соссюром даже в кругу тех явлений, которые относились им к речи и выво­дились за пределы того гомогенного целостного образова­ния, каким является языковая система; однако тот факт, что эта концепция языка сыграла решающую роль в формиро­вании фонологии, синтаксиса и морфологии, мог побудить прибегнуть к той же модели в области семантики

Таким образом, противопоставление язык/речь, исто­рически необходимое для становления лингвистики, сопря­жено с определенной социологической наивностью Соссю­ра, тем более простительной, что современные Соссюру со­циологи чаще всего сами проявляли подобную наивность Источником ее является индивидуалистская и субъекти­вистская идеология «творчества» (CLG, 138—139), проявле­ния которой можно обнаружить в таких направлениях не­мецкой философской мысли XIX в , как неокантианство и неогумбольдтианство, эта наивность постоянно проявляет­ся и в наше время, ведь даже Ноам Хомский грешит ею в своей полемике с бихевиоризмом и эмпиризмом и в своей критике взгляда на язык как на орудие коммуникации Не ту же ли идеологию исповедует и Р Якобсон, когда гово­рит, что при переходе от уровня фонемы к уровню сверх­фразовых единств мы освобождаемся от пут языковой сис­темы и достигаем той свободы, когда говорящий индивид говорит «то, что никогда не будет услышано дважды»'' Пара понятий «свобода / давление системы» — или, если угодно, «творчество /система», — несомненно, обнаружи­вает признаки взаимозависимости, свойственные идеологи­ческим понятиям, поскольку наличие одного элемента пред­полагает наличие другого, творчество на самом деле пред­полагает существование некой системы, которую оно нару­шает, а всякая система возникает лишь как результат пред­шествующего творчества. Следовательно, понятие системы, характеризует ли оно реалистическую классификацию объ­ективных свойств реальности или же является принципом видения, членением реальности субъектом (психологичес­ким, антропологическим, историческим, эстетическим и т д ), представляется как необходимое дополнение творче­ства в рамках «речевой деятельности» Иными словами, противопоставление язык / речь, введенное Соссюром, по аналогии повторяется в сфере речи в виде противопостав­ления «система / творчество» (это противопоставление яв­ляется результатом транспозиции таких противопоставле­ний, как парадигма / синтагма, синхрония / диахрония и т.д)

На этой основе оказалось возможным переформулиро­вать классическое различие между имманентным миром значений и миром их манифестаций, и в этом переформули­ровании открытие фонологических систем естественных языков сыграло решающую роль Опишем в общих чертах.

каким обраюм смогла быгь осуществлена эга операция, ис­ходной точкой которой явилась модель пропорции Подоб­но тому как всякая фонема манифестируется целым рядом различительных признаков, так и глобальное значение зна­чимой единицы предполагается разложимым на несколько сем. элементов значения, или семантических компонентов Подобно тому как совокупность оппозиций между фонема­ми определяет совокупность фонетических черт, имеющих фонологическую, различительную значимость, так и сово­купность противопоставлений между значимыми единица­ми определяет совокупность элементов значения, которые могут быть манифестированы Наконец, если ни одна фо­нологическая система ие исчерпывает комбинаторику раз­личительных черт, с помощью которых передаются фоно­логические оппозиции (в системе рядов и серий имеются «пустые клетки»), то и в сфере семантики приходится по­стулировать, что совокупность значимых единиц как груп­пировок элементов значения не исчерпывает комбинатори­ку этих элементов В таком случае во всяком дискурсе дол­жен в какой-то мере присутствовать «семантический шум», поскольку в имеющемся лексическом материале каждая единица, представляя собой группировку элементов, позво­ляет вводить в нее такие элементы значения, которые явля­ются несущественными или избыточными по отношению к глобальной манифестации значения данных дискурсов Таким же образом можно объяснить и существование не­скольких «ракурсов чтения», соответствующих нескольким возможным сцеплениям элементов шачения в каждой груп­пировке Существование этого «семантического шума» и множественности «ракурсов чтения» есть, таким образом, проявление разрыва между имманентным миром значения (миром элементов значения) и мнром его манифестаций (миром группировок элементов, манифестируемых знача­щими единицами)

Нам остается исследовать, на чем эснован параллелиim между фонологической структурой и семантической Преж­де всего следует отметить, что имеется тесная связь между рассматриваемой концепцией семантики и способом рас­смотрения проблемы значимости в «Курсе общей лингвис­тики». но теперь речь идет не о значимостях. а именно о значениях Для того чтобы как следует разобраться в том, почему уничтожение различия между значимостью и значе­нием чревато серьезными последствиями, нам следует вновь обратиться к роли понятия значимости в становлении фо­нологии и синтаксиса Как уже было сказано, понятие зна­чимости тесно связано с представлением о языке как систе- мс и с тем. что мы условимся называть принципом единства языка, принципом, который, по нашему мнению, лежит в основе подхода лингвиста к речевой деятельности со вре­мен Соссюра В перевороте, произведенном Соссюром, есть одна сторона, которая, как представляется, недостаточно привлекала внимание исследователей; это тот факт, что этому перевороту в теоретическом плане соответствуют глубокие изменения в подходе лингвиста к речевой деятель­ности. Историческая грамматика строилась на сравнении изолированных элементов, принадлежащих разным языкам, предположительно связанным между собой отношениями родства, в постсоссюровской лингвистике предпочтение от­дается операциям коммутации, сравнениям по определен­ным правилам и т.д в рамках одного и того же языка, т е. функционированию языков по отношению к ним самим в рам­ках некоей общей лингвистики, которая является теорией этого функционирования В таком аспекте принцип единства языка играет существенную роль, ибо именно на нем осно­ваны рассматриваемые операции, если в исторической грамматике и филологии производимые сравнения оправ­дывались предполагаемым родством языков, то в постсос­сюровской лингвистике подобную роль играет принадлеж­ность одному языку, одной системе Говорить о различных языках, диалектах, патуа (говорах), пиджинах или креоль­ских языках можно, лишь опираясь на принцип единства языка Мы знаем, что применение этого принципа в созда­нии частной теории фонологии или синтаксиса того или иного языка влечет за собой обращение к семантическим критериям Другими словами, принцип единства языка, ле­жащий в основе подхода лингвиста к языку, может быть ис­пользован только в том случае, если определенные семанти­ческие элементы предполагаются известными. О каких се­мантических элементах идет речь? Всякий, кто хоть немно­го занимался выявлением фонологических структур языка и изучал его синтаксис, знает, что семантические критерии, к которым приходится прибегать, в значительной мере из­лишне детерминированы выявление фонемы никогда не ос­новывается на одной-единственной минимальной паре; по­добно этому существование отношений трансформации всегда постулируется не между двумя фразами, а между се­риями фраз, эквивалентных с синтаксической точки зрения Короче говоря, важно не самое значение как таковое (ведь во многих конкретных случаях эквивалентность активного предложения и его пассивного трансформа во французском языке представляется спорной), а то, что Соссюр назвал значимостью Таким образом, различие между значимостью и значением и его элиминация при построении семантики, задуманной по модели фонологии, порождают серьезную теоретическую проблему

Положение дел осложняется тем, что после уничтоже­ния различия между значением и значимостью принцип единства языка может быть прекрасно использован в лю­бой идеологии, в которой постулируется универсальность человеческого разума и взаимозаменяемость говорящих субъектов. В этих идеологиях данный принцип, по-видимо­му, может найти даже свое обоснование, если придать по­нятию языка видимость субстанции. Поэтому нет ничего удивительного в том, что различного рода психологические и социологические теории, которые придают ныне идеоло­гиям видимость наук, были призваны на помощь самими лингвистами. Здесь снова следует отметить, что позиция Соссюра представляется противоречивой, поскольку он одновременно утверждает, что «язык есть социальный ин­ститут» и что «язык есть форма, а не субстанция» (CLG. 169)[54] Кроме этой проблемы само понятие имманентного универсума значений ставит также проблему семантических универсалий, т е. металингвистической системы, способной описывать «реальность», накрывая ее, словно сетью Этот образ сети предполагает, по нашему мнению, существова­ние реального соответствия между языковыми универсалия­ми значения и экстралингвистическими универсалиями (фи­зическими, биологическими, антропологическими и т.д) Это соответствие, которое вообще обеспечивается интер­дисциплинарной цепочкой типа лингвистика, психолин­гвистика, психология, социология, антропология, филосо­фия, логика, — на самом деле, по нашему мнению, основы­вается на постулате реализма, который таит определенное число трудностей, касающихся самой природы «универса­лий». действительно, если хоть на одну минуту перестать рассматривать их как копию-матрицу реальности и задать­ся вопросом о действительном их историческом происхож­дении, то сразу же придется констатировать, что речь идет о соположении очень разных классификаций, часть которых непосредственно происходит из концептуальных различий, проводимых в существующих научных дисциплинах в опреде­ленный момент их истории, в то время как другие отражают социальные отношения, вписанные в определенного рода деятельность (экономическую, политическую или идеологи­ческую), также локализованную в истории (системы доку- меитации. телефонная картотека, социальное обеспечение, описание жилища и т.д.).

Поэтому следствием постулата реализма в отношении «универсалий» является аннулирование различия между тем, что относится к научной практике, и тем, что является эффектом идеологии, находящей свое выражение в числе прочего в форме административной деятельности (создание «искусственных» семантических систем) или имплицитно структурированной как система репрезентаций.

Следствием аннулирования этого различия является эпистемологическая позиция примиренчества, ведущая к тому, что науки рассматриваются как наиболее обоснован­ные культурные и технологические универсалии, т.е. в ко­нечном счете как наиболее эффективный способ освоения ре­альности. Разве нельзя не заметить, что такая формулиров­ка свидетельствует о тайной близости реализма к идеализму (при посреднической роли прагматизма) и в то же время обнаруживает их общее отличие от позиций, характерных для материализма? Ленин приписывал своим противни­кам-фидеистам следующее высказывание по поводу роли науки: «Будьте же логичны и согласитесь с нами, что наука имеет только практическое значение для одной области че­ловеческих действий, а религия имеет не менее действитель­ное значение, чем наука, для другой области действий» (L 6 п i п е 1962, XIV, 303)[55]. Некоторые концепции, чрез­вычайно распространенные в настоящее время в «гумани­тарных науках», лишь подтверждают, что Ленин не ошибся относительно противников материализма и их «прагматиз­ма», для которого наука — это «одежда идей», накинутая на повседневную реальность (every day life)¹⁰; смешивая «ядро реальности» и объект науки, подменяя (дискурсную и экспериментальную) работу ученых философским актом разложения этого ядра на «аналитические и синтетические свойства», мы неизбежно приходим к мифу о Пауке по ту сторону наук, о науке, которая была бы одновременно обобщением и условием существования «других наук», одним словом, приходим к мифу об универсальной науке, которая в новых формах выдвигает вечную претензию идеалисти­ческой философии в отношении к (существующим) наукам

Представленный нами критический анализ может вы­звать некоторые недоразумения; их необходимо рассеять, показав проистекающие из нашего анализа теоретические и практические следствия для исследовательской работы. Чи­татель мог подумать, что достаточно произвести критику теоретической идеологии (в данном случае написать текс­ты, в которых показывалась бы противоречивость понятия «семантика» так, как она обычно понимается в настоящее время), чтобы уничтожить ее, уничтожить как саму идео­логию, так и ее практическое применение (в данном случае практику контент-анализа, ежедневно осуществляемую в отношении анкет, интервью, документов, архивов и т.д. в различных «социальных науках»).

Следствием этого недоразумения было бы усиление своего рода лингвистического интегризма, лозунг которого можно сформулировать примерно так. «Нет спасения ни в чем, кроме как в синтаксисе!» Таким образом, проблемы решались бы путем их отрицания или их решение отклады­валось бы до греческих календ. Наоборот, следует подчерк­нуть, что в теоретической борьбе, как и везде, в действи­тельности можно разрушить только то, чему можно найти реальную замену, стоит ли говорить, что эта замена являет­ся также и смещением, т.е. «изменением поля исследо­вания».

Все вышесказанное имело целью лишь показать воз­можность и необходимость такой замены в настоящее время. Все, что будет сказано ниже, является попыткой из­ложения первых теоретических и практических результатов, к которым мы пришли сами; теперь мы хотим сделать эти результаты предметом обсуждения (как с материалистичес­ких позиций, которых мы сами стараемся придерживаться, так и с точки зрения всех тех, кто сегодня осознает эту про­блему и пытается каким-то образом найти ее решение).

Нам же кажется, что «изменение поля исследования» обусловлено двоякого рода необходимостью: необходимос­тью вести борьбу как против эмпиризма (освобождаясь от субъективистской проблематики, сосредоточенной на инди­виде), так и против формализма (не смешивая язык как объект лингвистики с полем «речевой деятельности»). Это предполагает, в качестве позитивной замены, введение новых объектов, локализуемых по отношению к новому теоретическому «полю», в котором определяются формы и содержание изменения; разумеется, в весьма значительной своей части объекты и обозначающие их термины являются «новыми» только для теоретического провинциализма, ха­рактерного для каждой из «социальных наук» по отноше­нию к ее соседям, особенно если учесть вытеснения-извра­щения (Р е с h е u х 1969 с, 62—79), практикуемые в отно­шении понятий исторического материализма.

В связи с этим нелишним будет коротко упомянуть о том, что общественную формацию в определенный момент ее развития можно охарактеризовать через преобладающий в ней способ производства и через определенное состояние отношений между составляющими ее классами; эти отноше­ния находят свое выражение в иерархии видов практической деятельности, в которых нуждается данный способ произ­водства, с учетом орудий производства, с помощью которых осуществляются данные виды деятельности; этим отноше­ниям соответствуют политические и идеологические пози­ции, которые характеризуют не отдельных индивидов, а целые политические формации, вступающие в отношения антагонизма, союза или соподчинения.

Мы используем термин идеологическая формация, чтобы характеризовать некий элемент, могущий выступать в качестве силы, противопоставленной другим силам в идеологической ситуации, характерной для данной общест­венной формации в данный момент времени; таким обра­зом, каждая идеологическая формация представляет собой сложную совокупность позиций и репрезентаций, которые не являются ни «индивидуальными», ни «универсальными», но более или менее непосредственно соотносятся с классо­выми позициями, для отношений между которыми характер­ны конфликты.

Мы утверждаем, основываясь на большом числе заме­чаний, содержащихся в трудах тех, кого называют «класси­ками марксизма», что одной из составляющих определяе­мых таким образом идеологических формаций обязательно являются одна или несколько взаимосвязанных дискурсных формаций, которые определяют, что может быть и что должно быть сказано (в виде публичного выступления, про­поведи, памфлета, доклада, программы и т.п.) с определен­ной позиции в данных обстоятельствах. Существенным мо­ментом является здесь то, что речь идет не только о видах употребляемых слов, но также (и прежде всего) о видах конструкций, в которых сочетаются эти слова. От кон­струкции зависит, какое значение примут употребляемые слова; ведь, как мы указали в начале статьи, слова изменя­ют смысл в зависимости от той позиции, которую занима­ют те, кто их произносит". Теперь мы можем уточнить нашу формулировку: слова «изменяют смысл» при переходе От одной дискурсной формации к другой.

Одновременно это означает, что семантика, способная дать научное описание дискурсного образования, как н ус­ловия перехода от одного образования к другому, не может ограничиваться лексической (и грамматической) семанти­кой; ее основной целью является описание процессов, от ко­торых зависит расположение терминов в дискурсной после­довательности, причем в зависимости от условий, в которых эта дискурсная последовательность производится¹² Мы будем называть «дискурсной семантикой» научный анализ процессов, характерных для той или иной дискурсной фор­мации;. в таком анализе должна учитываться связь этих процессов с теми условиями, в которых продуцируется дис­курс (с теми позициями, с которыми связаны его особен­ности).

Вслед за этим необходимо сразу же рассеять еще одно возможное недоразумение, которое заключается в том, что из вышесказанного делается вывод, что язык как автоном­ная реальность исчезает, что лингвистика должна уступить место историческому материализму и что сама грамматика «в действительности» является всего лишь делом борьбы классов "!

* * *

Выявленным таким образом теоретическим принципам соответствует определенное число практических намерений, которые мы начали претворять в жизнь; не излагая здесь различные методологические соображения, которыми мы руководствовались, а также детали процедур выработки имеющейся у нас программы автоматической обработки А.А.Д. , мы постараемся указать на главные ее характе­ристики, ссылаясь при этом на исследования З.С. Харриса, резюмированные в его статье «Анализ дискурса», опубли­кованной в 13-м номере журнала «Langages» (Harris 1969, 8—45). В этой работе Харрис наряду с исследованием отношений мевду «культурой» и «языком» предпринимает попытку распространить лингвистический анализ «за пре­делы одной-единственной фразы» Кроме того, он экспли­цитно отказывается приписывать a priori большую или меньшую важность тому или иному конкретному употреб­лению слова; «всякий анализ, который имеет целью обнару­жить наличие или отсутствие в тексте определенных слов, выбранных лингвистом, представляет собой исследование содержания текста, которое в конечном счете основывается иа смысле выбранных слов» (ibid., р. 13).

Однако ряд пунктов, по нашему мнению, вызывает за­труднения; основными являются следующие два. Прежде
всего, предлагаемый в качестве обращового анализ прово­дится всего лишь на одном тексте¹⁵, следовательно, речь идет о соотнесении текста с самим собой, при этом предпо­лагается, что он характеризуется достаточной повторяемос­тью и стационарностью, что позволяет выявить эквивалент­ности путем такого наложения¹⁶ С другой стороны опре-

деление эквивалентности между дв\мя элементами и осо-

беино значение этой эквивалентности ставят ряд проблем К этим проблемам мы скоро обратимся