Прежде чем мы перейдем к рассмотрению учения о "Монадах", необходимо пояснить некоторые важные последствия, возникшие на основе открытия Лейбница.
1. "Пространство" не может совпадать с природой тел, как того хотел Декарт, и еще менее может быть sensorium Dei, как считал Ньютон, или даже абсолютным свойством Божества, как казалось последователю Ньютона Кларку. По Лейбницу, "пространство" становится феноменом, иначе говоря, способом проявления реальности. Речь идет не о простой иллюзии, а о phaenomenon bene fundatum ("хорошо обоснованном феномене"). Пространство представляет собой порядок вещей, сосуществующих в одно и то же время, т.е. нечто, рождающееся из их соотношений. Значит, это не онтологическая величина (сущность) или онтологическое свойство вещей, а результат связей между вещами, смысл которого мы понимаем. Итак, он bene fundatum, потому что зиждется на действительных отношениях между вещами, но не будучи самостоятельным реальным существом, это - производный феномен. Полемизируя с Ньютоном и Кларком, Лейбниц прямо говорит, что пространство не "идол" в бэконовском смысле, а субъективный способ проявления вещей, хотя и на объективной основе (отношений между вещами).
2. Аналогичные выводы Лейбниц делает и для "времени", которое становится, точно так же, как и пространство, чем-то вроде ens rationis (разумной сущности). Время не онтологическая река с реальным течением, равномерным и однородным, оно представляет собой bene fundatum - феномен. Как пространство берет начало во взаимоотношениях вещей, так и время есть феноменальный результат, вытекающий из последовательности вещей. Объективная основа времени заключается в факте нынешнего и последующего существования вещей, следующих одна за другой. Отсюда мы выводим идею времени. (Расценивать время как абсолютную сущность означало бы создавать "идола" в бэконовском смысле, что недопустимо.)
Короче говоря, пространство и время не реальности, существующие сами по себе, а феномены, вытекающие из существования других реальностей. Вот самое лаконичное определение, даваемое Лейбницем: "Пространство представляет собой порядок размещения тел, посредством чего они, сосуществуя, обретают определенное местоположение относительно друг друга; таким же образом и время - аналогичный порядок, относящийся к последовательности тел. Но если бы не было живых созданий, пространство и время остались бы как идеи Бога".
Этот этап важен в дискуссии вокруг феноменальной природы пространства и времени для понимания последующей "революции", совершенной Кантом в данной области.
3. Если дело обстоит таким образом, то разработанные механикой законы теряют характер математических, т.е. логически непреложных истин, и приобретают характер "законов соответствия", т.е. законов, основанных на правиле выбора лучшего варианта, по которому Бог сотворил мир и все вещи в нем. Это - еще один удар по механицизму, освобождающий место для лучшей теории - "финализма". Лейбниц пишет в "Началах природы и благодати". "Высочайшая мудрость Бога помогла выбрать, в частности, наиболее подходящие и соответствующие абстрактным или метафизическим основаниям законы движения. По этим законам всегда сохраняется одно и то же количество общей и абсолютной силы, или действия, одно и то же количество относительной силы, или противодействия, наконец, одно и то же количество направляющей силы. Кроме того, действие всегда равно противодействию, и полный эффект действия всегда равен его полной причине. Удивительно, но, принимая в расчет только действующие, или материальные, причины, невозможно правильно понять законы движения, открытые в наше время, причем часть их найдена мною. Я обнаружил, что необходимо прибегнуть к конечным причинам, не зависящим от принципа необходимости (как это происходит с логическими, арифметическими и геометрическими истинами), они зависят от принципа соответствия, т.е. мудрого выбора. Это одно из самых убедительных и явных доказательств существования Бога для тех, кто может углубляться в подобные вопросы".
4. Картезианское видение мира и живых тел с механистических позиций отвергнут. Мир в своей совокупности действительно напоминает "огромный механизм", и механизмами являются, равным образом, все отдельные организмы вплоть до мельчайших частей; но механизм вселенной, как и механизмы-детали, реализуют Божественную волю, выполняя "конечную цель", намеченную Богом путем "выбора лучшего варианта". Таким образом, на смену механицизму пришел высший "финализм".
Разъяснение из "Монадологии": "Так, органическое тело каждого живого существа представляет собой что-то вроде Божественного механизма, или естественного автомата, бесконечно превосходящего любой искусственный автомат. Действительно, механизм, построенный с помощью человеческого искусства, не является сложным в каждой из своих частей: например, зубец латунного колеса состоит из частей или фрагментов, которые уже совсем не искусственные, в них нет больше ничего, что сохраняло бы характеристики машины, относящиеся к цели ее предполагаемого применения. Однако природные механизмы, т.е. живые тела, все же являются механизмами в своих мельчайших частях, и так - до бесконечности. В этом скрыта разница между природой и искусством, т.е. между Божественным искусством и нашим".
Основы монадологической метафизики
Нам уже известно, что, по Лейбницу, действительность состоит из "силовых центров", иными словами, из деятельных сил, метафизических и нематериальных точек, или атомов. "Силовые центры" представляют собой "простые неделимые субстанции", которые Лейбниц назвал "монадами" именно для того, чтобы указать на их простоту и неделимость, а "энтелехией" - для обозначения присущего внутреннего совершенства.
Все существующее является либо одной простой монадой, либо совокупностью монад. Одним словом, монады представляют собой "элементы всех вещей", поэтому, если мы сумеем познать природу монады, то равным образом познаем природу всего сущего в мире. Но здесь рождаются новые проблемы.
Природа монады
Какова природа монады? Или, лучше, если установлено, что монада - не материя, а "сила", то какова природа этой силы?
Монаду следует понимать в общих чертах по аналогии с нашей психической деятельностью. Монада абсолютно неделима и вместе с тем обладает богатым и многообразным содержанием. Наш разум также един, но, одновременно с этим, богат и разнообразен по своему содержанию, состоящему из различных "представлений". Кроме того, наш разум переходит от одного представления к другому и от одного желания к другому, "стремится" к постоянному обновлению.
И все-таки основными видами деятельности монады являются: а) деятельность восприятия и представления и б) тенденция к последовательным восприятиям. Собственно, эти два вида деятельности и определяют различия монад:
"Монада сама по себе реально отличается от других только посредством внутренних качеств и действий, которые не могут быть ничем иным, как восприятиями (т.е. представлениями о сложном и простом или же о том, что является внешним) и стремлениями переходить от одного восприятия к другому: таковы принципы изменения. В действительности простота субстанции не исключает многообразия изменений, которые находятся вместе в той же простой субстанции и заключаются в разнообразии ее отношений с внешними вещами. Так, например, в точке, какой бы простой она ни казалась, находится бесчисленное множество углов, образованных пересекающимися линиями".
Вот один из наиболее деликатных моментов монадологии (и это хорошо понимает сам автор). Построение Лейбница рискует превратиться в нонсенс или пустую игру парадоксальных суждений. Когда Лейбниц говорит, что природа деятельности всех монад состоит в восприятии (или в представлении), он не имеет в виду восприятие (или представление), сопровождаемое сознанием или пониманием. Между простым и сознательным восприятиями - большая разница. Лейбниц старается подчеркнуть это даже лексически, называя сознательное восприятие психологическим термином апперцепция. Итак, апперцепция свойственна только особым монадам, т.е. относящимся к душе и разуму, поэтому можно сказать, что воспринимают все монады, но лишь некоторые, кроме восприятия, обладают еще и апперцепцией. Но даже в монадах, обладающих апперцепцией, количество бессознательных восприятий бесконечно больше числа осознанных апперцепций.
Лейбниц изобретателен, доказывая положения своего учения. Он приводит пример: мы сами, хотя и обладаем апперцепцией как разумные существа, во многих случаях воспринимаем без апперцепции, иными словами, не отдаем себе отчета в том, что именно перед глазами: "Часто мы испытываем состояние, при котором ничего не помним и воспринимаем неотчетливо, например когда находимся в обмороке или погружены в глубокий сон без сновидений. В таком состоянии душа не очень заметно отличается от простой монады, однако, поскольку подобное состояние длится недолго, душа освобождается и становится чем-то большим".
Еще более хитроумны замечания и умозаключения философа, изложенные в "Новых опытах о человеческом разуме", где он говорит о мелких восприятиях (petites perceptions). Это "незаметные восприятия", т.е. неосознаваемые нами восприятия, которыми наполнена наша повседневная жизнь, чему можно привести множество примеров. Вот один из них, ставший известным: "Есть тысячи признаков, заставляющих считать, что в нас ежеминутно существует бесконечное множество восприятий, но без апперцепции и обдумывания, т.е. в душе происходят изменения, которых мы не замечаем, потому что впечатления либо слишком незначительны, либо очень тесно связаны друг с другом, либо многочисленны, вследствие чего удается различать их только частично. Несмотря на это, впечатления беспрестанно заставляют ощущать их действие и даже чувствовать растерянность от их множества. Таким образом, мы не обращаем внимания на движение мельницы, шум воды, если проводим некоторое время поблизости и привыкаем к ним. Не потому, что это движение не затрагивает наших органов чувств и не вызывает никакого отклика в душе благодаря гармонии души и тела, а вследствие того, что лишенные новизны впечатления, находящиеся в душе и теле, недостаточно сильны, чтобы вновь привлечь наше внимание и нашу память. В самом деле, всякое внимание требует памяти и часто, когда мы не предупреждены, что надо обратить внимание на одно из наших сиюминутных восприятий, мы пропускаем его, не только о нем не задумавшись, но даже не заметив. Однако если кто-нибудь вдруг предупредит нас и обратит наше внимание на некое явление, допустим, шум, то мы его заметим и вспомним сразу после предупреждения, что уже слышали этот шум. Так, если мы не сразу замечаем какие-либо свои восприятия, то апперцепции от них образуются только по истечении некоторого времени (хотя и очень короткого) после предупреждения. Чтобы лучше судить о мелких восприятиях, которые нам трудно различать в общей массе (восприятий), я привык пользоваться примером звучания морского прибоя, всегда производящего впечатление на приходящих к берегу людей. Чтобы понять
это звучание, необходимо воспринять его составные части, т.е. шум и плеск каждой отдельной волны, несмотря на то, что любой из этих звуков можно узнать только в скоплении звуков всех других волн, т.е. в общем звучании, а если только одна волна производит шум, то звук невозможно заметить. Поэтому нужно, чтобы человек был хоть немного взволнован движением каждой отдельной волны, чтобы имелось какое-то восприятие каждого из этих звуков, какими бы легкими они ни оказались, в противном случае не помогут даже сто тысяч волн.
Никто никогда не спит так глубоко, чтобы не почувствовать неясного и слабого ощущения; и мы никогда не проснемся от самого сильного шума в мире, если прежде не получим восприятия его начала, каким бы незначительным оно ни было. Равным образом веревка, никогда не порвется даже от очень большого усилия, если она не будет натянута и напряжена хотя бы минимальным усилием. Следовательно, эти мелкие восприятия по своим последствиям имеют большее значение, чем можно полагать. Именно они образуют это "неизвестное", т.е. ощущения, вкус, образы свойств, чувства, ясные в своей совокупности; но неясные по отдельности, они формируют впечатления, производимые на нас предметами извне и заключающими в себе бесконечность, - любое существо связано со всей остальной вселенной".
Возвращаясь к утверждению Лейбница о том, что всякой монаде свойственно восприятие, можно сказать, что всякой монаде свойственно быть expressio multoum in uno (выражением многого в едином), где expressio обладает разными уровнями и только на самом высоком достигает сознания.