Минимальный комментарий (так сказать, «единица комментирования») —
это глосса[206], т.е. объяснение отдельного непонятного слова или
выражения в данном тексте. В рукописной книжности глоссы часто
делались или на полях рукописи (против той строки, где встретилось
непонятное слово), или между строк (так называемые интерлинеарные
глоссы). Позже глоссы стали объединять в сборники толкований,
глоссарии. Древнейшие глоссарии к Гомеру относятся к V в. до н.э.,
т.е. к самому началу древнегреческой комментаторской традиции.
В ранних глоссариях толкования обычно шли в той последовательности,
в какой трудные слова были встречены в конкретном тексте. Однако,
поскольку толкования к одному тексту могли быть полезны при чтении
также и других текстов, то глоссы стали располагать по алфавиту.
Один из ранних алфавитных христианских глоссариев был составлен
переводчиком «Вульгаты» св. Иеронимом на рубеже IV—V вв.
В западном христианстве дополнительным фактором глоссирования
церковных книг был латинский язык, общепринятый в
учено‑конфессиональной сфере, но все же ни для кого не родной.
Глоссы на народных языках появляются в латинских церковных книгах
уже в первые века после принятия христианства. В Славии старейшие
глоссы — чешские, известные как «Ягичевы глоссы» (названные по
имени их первого исследователя и издателя И.В. Ягича).
Это 122 лексических пояснения, внесенные на рубеже XI—XII вв. в
латинский текст «Евангелия от Матфея». Жанровый состав глоссируемых
латинских текстов самый пестрый: «Псалтирь», книги библейских
пророков, сочинения отцов церкви, молитвенники, многочисленные
проповеди (в том числе латинские проповеди Яна Гуса); сочинения
римских классиков.
В Польше самые ранние глоссы к латинским богослужебным книгам
делались на латыни, позже появляются глоссы на польском языке.
Толкования становятся более развернуты и разнообразны: это и
переводы отдельных слов на народный язык, и богословское
толкование, и реально‑исторический комментарий к трудному месту. В
Польше, как и в Чехии, подборки толкований к разным библейским
текстам стали объединять в словарные своды, получившие название
mamotrekty (от лат. mammotrectus — кормилица, кормящая грудь). В
польской лексикографии XV в. самые крупные памятники — это
мамотректы. Из них самый большой (так называемый Краковский
мамотрект 1471 г.) был составлен студентами Ягеллонского
университета, записавшими объяснения профессоров к тексту Библии.
Мамотректы представлены также среди чешских и польских инкунабул,
что говорит о социальной значимости жанра.
У православных славян начало словарного дела относится к XI в. В
частности, в переведенном с греческого «Изборнике Святослава» 1073
г., фундаментальной антологии болгарского происхождения, некоторые
материалы — это подборки толкований ряда философских понятий, а
также терминов византийской поэтики.
В русской средневекой лексикографии было пять основных словарных
жанров: 1) словари‑ономастиконы, 2) словари символики
(«приточники»); 3) славяно‑русские словари; 4)
словари‑разговорники; 5) азбуковники[207].
Словари‑ономастиконы первоначально объясняли главным образом
собственные имена, встречающиеся в Библии[208]. Наиболее ранний из
известных памятников такого рода — «Речь жидовьскаго языка» в
сборнике при Новгородской «Кормчей» 1282 г. — содержал
переводы‑толкования 174 слов. В основном толковались имена
собственные (Соломон — мир, Давид — возлюблен, Вавилон — смятение и
т.д.), но также и отдельные древнееврейские и греческие
нарицательные имена, остававшиеся в церковнославянском Писании без
перевода (ад — тма, хризма [так !] — помазание, бисер — камень
честен и др.). В редких случаях толковались славянские слова — из
тех, которые имели условно‑символические значения (как, например,
рог — сила, гусли — язык, лик — мысль). Что касается сочетаний
жидовьский язык, еврейские речи в заглавиях словарей, то они
указывали не на происхождение толкуемых слов, а на их связь с
Писанием: т.е. это ‘язык, речи, слова Библии’.
Толковые словари символики у книжников иногда назывались приточники
(от слова притча, означавшее ‘уподобление’, ‘иносказание, притча’,
а также ‘пример, доказательство; гадание, загадка’). Есть списки
символических толкований, которые имеют такое заглавие: «Се же
приточне речеся», т.е. ‘А вот это говорилось иносказательно’.
Встречаются и другие заглавия: «Толк о неразумных словесех» и т.п.
Символические употребления слов, в отличие от переносных значений,
условны и поэтому в принципе могут быть «разгаданы» по‑разному. Это
побуждало собирать и распространять «истинные» толкования,
согласные с Библией (рысь — лукавый, козлищь — мерзкий, птицы —
апостолы, хлеб — тело и т.д). Основным литературным источником
символики была «Псалтирь». Не случайно древнейший свод
символических толкований содержится в списке XI—XII вв. «Толковой
Псалтири» (так называемая «Толстовская Псалтирь»).
Славяно‑русские словари толковали прежде всего церковнославянизмы,
которые могли быть непонятны восточнославянскому читателю.
Древнейший из них «Толкование неудобь познаваемом речем» относится
к XIV в. Славяно‑русские словари явились основным жанром
восточнославянской лексикографии до XVIII в. К этому типу относятся
такие выдающиеся памятники традиции, как печатные словари Лаврентия
Зизания (Вильна, 1596) и Памвы Берынды (Киев, 1627; Кутеин, 1653).
Ср. толкования у Зизания: алчу — ести хочу, аминь — заправды альбо
нехай так будет, архангел — староста ангельский, аще — если и т.п.
Легко видеть, что толкуются не только церковнославянизмы, но и
греческие слова (аминь, архангел), т.е. это были словари с
объяснением трудных библейских слов независимо от их
происхождения.
Древнейшие словари‑разговорники — рукописные «Грецкой язык» и «Речь
тонкословия греческаго» (оба XV—XVI вв.) — предназначались для
русских паломников. Они имеют устное, не «кабинетное»
происхождение. Греческие слова в них записаны кириллицей и по
слуху.
Наконец, азбуковники — это жанр крупных сборников, объединяющих
разнообразные, но преимущественно словарные материалы, а также
тематически близкие к ним тексты на конфессиональные и
филологические темы: Символ веры, катехизис или его фрагменты,
молитвы, объяснения отдельных догматов, жития и т.п.;
грамматические и орфографические статьи, слоги для обучения чтению,
тайнописи, азбуки, причем иногда нескольких языков; православный
календарь, пасхалии и т.п. При всей пестроте состава, азбуковники
были все же в первую очередь лексикографическим жанром[209]. Ранние
азбуковники (XVI в.) объединяли до 1000 словарных статей, поздние
(XVIII в.) — более 5000 (Ковтун, 1989, 7—8).
Таким образом, старинная лексикография не только была прямо связана
с толкованием Библии, не только опиралась на Св. Писание и Предание
в определении значений слов, но и осознавалась как забота
церковная. Не случайно в старинных книжных описях словари и
грамматики помещались сразу после церковных книг. Не случайно и то,
что в рукописных сборниках словари соседствуют с самыми
ответственными конфессиональными текстами — подобно тому, как
древнейший словарик «Речь жидовьскаго языка» оказался в одном
сборнике с церковными законами — Новгородской «Кормчей» 1282 г.