Структурализм, сформировавшийся в 1940-е гг., был непосредственным предшественником постструктуралистской теории. В качестве основных представителей структурализма обычно указывают имена К. Леви-Строса, Р. Барта, Ж. Лакана и М. Фуко. Двое последних во многом уже принадлежат к постмодернистскому направлению.
Структурализм имеет в своей основе гипотезу о наличии в многообразных культурных явлениях некоторой общей логической структуры. Поскольку все культурные объекты представляют собой продукты человеческой психики, эта структура должна иметь психический характер. Фундаментальной основой всего культурного производства выступает знаково-символическая деятельность, а значит — вся культура построена по законам языка, т.е. в соответствии с грамматикой. К. Леви-Строс рассматривал всякую культуру как “ансамбль символических систем” — брака, искусства, религии, науки.
М. Фуко ввёл в научный обиход структураизма понятие “дискурс” (“рассуждение”), понимая под ним научную концепцию, выраженную в форме текста. Значение и смысл научных понятий и категорий, входящих в дискурс, социально обусловлено и выражает некоторое отношение общества к рассматриваемым сторонам действительности. При этом никакие ссылки на субъект познания недопустимы; наука есть спонтанное движение анонимной совокупности знания. В своей работе “Слова и вещи” (1966) Фуко предложил понятие “эпистема”. Эпистема представляет собой некое знаковое поле, в котором происходит формирование научных представлений, эмпирический порядок, в рамках которого действует исследователь. Таким образом, эпистема есть “доминантная структура”, имеющая языковую природу. В своих работах Фуко выделял пять “познавательных полей”: античное, средневековое, ренессансное, просветительское и современное. Современная эпистема характеризуется сложной опосредованной связью между словами и вещами, каковая (связь) функционирует не в пространстве представления, но во времени, т.е. имеет исторический характер. Поэтому в настоящее время вопрос о человеке как сущности невозможен; человек умер — осталась структура.
Смена эпистемы происходит за счёт трёх типов трансформации дискурсивных практик: 1) деривации — изменения внутри дискурса за счёт дедукции или логических операций с понятиями; 2) мутации — смещения границ поля исследования, изменение роли субъекта и языка; 3) редистрибуции — смещения иерархического порядка внутри дискурса.
В книге “Археология знания” (1969) Фуко выделяет в качестве основной характеристики эпистемы позитивность — пространственно-временное единство поля познания. Позитивность проявляется в текстуальных высказываниях благодаря историческому априори — совокупности условий, благоприятных для данного типа позитивности. Перечень таких высказываний составляет архив. Человек не может сделать явным свой архив, поскольку сам находится внутри него. Архив другой эпохи предстаёт для нас как Другой, т.е. как носитель признаков отличия. Дискурсивные практики каждой эпохи устанавливают собственные системы “предписаний” и кодируют систему “запретов и выборов”. Когда дискурсивная практика замыкается в себе, наступает время “эпистемологического разрыва”, ведущего к появлению новой эпистемы и нового архива. Фуко отрицает преемственность между различными эпистемами. Каждая эпоха имеет свой собственный архив, который ничего не “помнит” о предшествующих.
К началу 1970-х гг. Фуко совершает поворот от структурализма к постструктурализму. В работе “Ницше, генеалогия, история” (1971) он определяет историю как пародию и фарс. На место человеческой истории он ставит историю глупости и непонимания. Повседневное сознание индивида ложно, он не сознаёт природы происходящих изменений или неверно их истолковывает. Иными словами, Фуко обнаружил иррациональный характер эпистемы. В поздних работах французский учёный отказался от понятия “эпистема”, в центре его внимания оказалась власть.
Власть воздействует на человека на всех уровнях его бытия: от соматического до государственного. Власть дискретна, дисперсна, противоречива, она обладает иррациональной притягательностью. Прежде всего, это власть “научных дискурсов” — знание относительное, но навязанное индивиду под видом неоспоримой истины, которая побуждает его мыслить тем или иным образом. Научно-технический прогресс превращается в анонимную волю-к-знанию, за которой прячется ницшеанская воля-к-власти. История с этой точки зрения рассматривается как бесконечная борьба за господство. В работе “Воля к знанию” (1976) Фуко говорит о тирании “тотализирующих дискурсов”, которые узаконивают те или иные типы власти. Одним из таких тотализирующих дискурсов автор считает марксизм. При этом, по Фуко, власть вполне равнодушна к целям свих носителей — отдельных индивидов; она может служить как порабощению, так и освобождению человека. Однако стремление к свободе, как показал ещё Ницше, есть стремление к господству. Таким образом, властные отношения всегда представляют собой “войну всех против всех”. “Власть” Фуко следует понимать не в социальном смысле, а, скорее, в метафизическом и даже мистическом.
Такое понимание человеческой познавательной деятельности позволяет Фуко говорить о “смерти субъекта”: действуют дискурсы и иррациональные властные устремления, а человек лишён своей самостоятельности. Индивид не может быть субъективен, за него думает и чувствует “архив”. Рассматривая литературную практику как часть деятельности в рамках “архива”, Фуко сделал вывод о том, что автор текста не является источником смыслов, не предшествует своим произведениям, а выступает функцией ограничения и выбора в эпистемологическом поле. Иными словами, автор есть идеологический продукт.
Ещё одна очень важная линия в размышлениях французского учёного — проблема безумия и инакомыслия. Ещё в свой структуралистский период, в 1961-м г., Фуко выдвинул положение о том, что отношение человека к культуре и понимание им своей культурной миссии определяется его отношением к проблеме безумия. Вся история человечества при этом рассматривается как “история безумия”. Другой французский мыслитель, эволюционировавший, как и Фуко, от структурализма к постструктурализму, Ж. Лакан, также полагал, что бытие человека можно понять, только соотнося его с безумием, и что каждый человек несёт в себе элемент безумия. Впоследствии эту теорию развивали Ж. Делёз и Ф. Гваттари. Представление о “нормальности” и “безумии” зависит от “архива” и неодинаково в различные исторические эпохи. Поэтому сумасшествие имеет своей причиной не соматическую или психическую патологию, а исторически сложившееся представление о нормальности и патологии.
Если классическая европейская наука чётко разграничивала в человеке духовность и телесность, то постструктуралисты постулируют неразрывность чувственности и интеллекта. Мыслительный акт невозможен в отрыве от чувств, связывающих субъекта с окружающим миром. Р. Барт рассматривал тело человека как текст; Ж. Делёз говорит о человеке как о “социальном теле”. Фуко важнейшей характеристикой телесности и чувственности считал сексуальность; это представление стало общим для всего постструктурализма. По Фуко, социальность и сексуальность взаимно обусловливают друг друга. Сексуальность не есть некая природная данность, но — продукт дискурса эпохи.
В своих поздних работах Фуко старается наметить стратегию поведения интеллигента в поле “тотализирующего дискурса”. Он рассматривает индивида как отправной пункт сопротивления против любой власти, которое позволит ему преодолеть стратегические коды заданной системы мышления и поведения. Фуко говорил в одном из интервью: “Я мечтаю об интеллектуале, который ниспровергает свидетельства и универсалии, замечает и выявляет в инерции и требованиях современности слабые места, провалы и натяжки ее аргументации, который постоянно перемещается, не зная точно, ни где он будет завтра, ни что он завтра будет делать”.
На примере М. Фуко хорошо виден переход от структурализма к постструктурализму. Однако этот переход не означает, что структурализм отошёл в тень. Во-первых, часто трудно разграничить “собственно постструктуралистский” период в творчестве таких мыслителей, как М. Фуко или Ж. Лакан; многие исследователи продолжают называть их структуралистами. Во-вторых, в научной литературе ещё не решён принципиальный вопрос о том, существует ли постструктурализм как самостоятельное явление. Наконец, в-третьих, структурализм как полноценная философская и культурологическая теория продолжает существовать наравне с отпочковавшимися от него постструктурализмом и деконструктивизмом.
Ж. Деррида
Критика понятия “наличие”.
Ж. Деррида является наиболее авторитетным и популярным теоретиком постмодернистской эпистемы. В качестве своих предшественников он называет Ф. Ницше, З. Фрейда и М. Хайдеггера, полагая, впрочем, что эти философы не дошли до логического конца в своём отрицании “метафизики”. Ж. Деррида характеризует “метафизические” определения бытия при помощи понятия “наличие” (“presence”). Наличие не есть реальное бытие, т.е. субстанция, сущность или существование — все эти смыслы Деррида считает неприемлемыми. Он критикует постулат об имманентной данности бытия сознанию, выдвинутый Э. Гуссерлем. В этой критической философии Деррида близок к Хайдеггеру, однако расходится с последним в оценке “истины бытия”; французский учёный полагает человеческую личность изначально иррациональной, что сближает его с З. Фрейдом.
Критика “центра”.
Деррида отрицает наличие у структуры центра. С его точки зрения, структуралистский подход подразумевает наличие у структуры некоего центрального элемента, который эту структуру упорядочивает, но сам ей не принадлежит, иными словами, - “центр не является центром”. Само понятие “центра” для французского исследователя означает постулирование “наличия”, против которого он так резко выступает. Утверждение существования центра структуры, считает он, есть фикция, порождённая “желанием власти”. Так, например, читатель навязывает тексту тот или иной смысл, в то время как смыслов может быть сколь угодно много. В условиях логоцентрической европейской культуры читатель сам всегда находится “внутри” текста, а значит, не может быть его центром.
Весь мир, считает Деррида, представляет собой безграничный текст, а сознание человека он уподобляет некоторой сумме текстов, включённых в этот глобальный текст. Язык текстов носит метафорический характер, а потому даже естественнонаучные сочинения поэтичны. Этот последний тезис привёл к формированию специфического постструктуралистского литературоведения, которое рассматривает проблемы философии и филологии как неразрывно связанные. Для Дерриды и его последователей не существует разделения текстов на “научные” и “художественные”; все они имеют равную ценность.