Вопрос о своеобразии русской философии имеет более чем вековую
историю. Примерно с 40-х годов прошлого века начали обсуждать:
можно ли говорить о русской философии как самобытном и оригинальном
явлении, или же более правильно говорить о философии в России, т.е.
о существовании в России философских идей, корни которых лежат не в
России, а за ее пределами, в России же они лишь распространяются,
но не рождаются.
Итак, на протяжении более полутора веков эта проблема постоянно
актуализировалась, обозначив по крайней мере три основные позиции,
к которым примыкают те или иные историки русской философии.
Суть первой заключается в следующем: в мире вообще нет национальных
философских школ, ибо вся история философии свидетельствует о
невозможности развития мысли без опоры на все богатство идей,
существующих в мире. Так, один из ярких представителей
«западничества» Петр Яковлевич Чаадаев (1794 - 1858) утверждал, что
"мы (русские) не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих,
ничем не содействовали прогрессу человеческого разума».
Свою лепту в отрицании своеобразия русской философии внесли и
русские марксисты. Их логика такова: философская мысль
наднациональна, всемирна, в ней особое значение имеют лишь
наивысшие достижения, ведущие к вершине философской науки, а именно
- к марксизму. Русская классическая философия положительной роли в
этом процессе играть не могла. Эта идея после Октябрьской революции
была реализована практически: в 20-е годы за пределы страны десятки
были высланы многие русские мыслители, не принявшие марксизм и
революцию - Н. Бердяев, С.Н. Булгаков, Л.И. Шестов, С.Л. Франк,
В.В. Зеньковский, П.В. Сорокин и др.), многие из которых приобрели
мировую известность.
Второй позиции придерживаются авторы, которые наоборот, настаивают
на уникальности русской философской школы, объясняя ее национальные
особенности характером народа, его хозяйственным укладом и
культурными традициями, географическим положением и даже выпавшей
на долю народа божьей благодатью (Эта мысль приводится в работах
Н.А. Бердяева, В.В. Зеньковского, С.Л. Франка, Г.В.
Флоровского).
Особенно ярко указанные позиции проявились в споре славянофилов и
западников. Первые (А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, К.С. Аксаков)
настаивали на коренном различии исторических путей России и Запада,
основанном на "неодинаковости" внутренних начал русской и
западно-европейской жизни, которое кроется, прежде всего, в формах
религиозного мировоззрения. Истинным христианством они считают
православие, поскольку только оно способно обеспечить гармонию
духовного начала с индивидуальной религиозностью членов церковного
объединения людей.
Сущностью третьей позиции является "золотая середина": с одной
стороны, уважение к западно-европейским философским традициям,
понимание их значимости для формирования многих школ, направлений в
русской философии, а с другой стороны, обоснование самобытности
русской философской мысли посредством выделения своего поля
проблем, своего образа философии, своеобразного толкования места и
значения философии в духовной жизни человека и общества.
Говоря о русской философии, практически все исследователи считают,
что русская философия обладает своим неповторимым и ярко выраженным
самобытным характером и особенностями.
Среди них, в первую очередь выделяются связь русской философии с
религиозным мировоззрением.
На эту особенность русской философии указывал, например, Н.
Лосский, полагая, что начало самостоятельной философской мысли в
России связано со стремлением "опровергнуть немецкий тип
философствования на основе русского толкования христианства».
Причем христианства в его православной интерпретации.
Следующей особенностью русской философии, которую признают историки
философии всех направлений (не только представители религиозного,
но и философии материалистического направления), является ее
историософичность, внимание к проблемам развития истории - что есть
Россия и какова ее судьба, в чем «смысл и конец истории», что
«замыслил Творец о России» и т. д.
Антропоцентричность, внимание к проблемам человека еще одна
отличительная черта русской философской мысли. Это размышления о
судьбе человека, смысле его жизни, свободе, счастье и т.д. При этом
апоцентричность носит не только теоретический характер. Она
нацелена на решение практических проблем, что особенно характерно
для 40-80 годов ХIХ века.
Практическая нацеленность русской мысли и отсюда ее склонность к
философской публицистике, а не к системосозиданию, вытекает именно
из ее антропоцентричности, из ее внимания к проблемам человеческого
существования. Отсюда же, заметим, и ее ранние экзистенциальные
мотивы, наметившиеся уже на рубеже ХХ столетия.
Из антропоцентричности русской философии вытекает и еще одна ее
особенность – панморализм, когда любая обсуждаемая русскими
философами проблема имеет моральный аспект или контекст. На этот
момент указывают практически все историки философии, подчеркивая,
что ориентация на мораль («моральная установка») является одним из
«самых действенных и творческих истоков русского философствования»
(А.А. Зеньковский Н.О. Лосский).
Хотелось бы отметить еще одну особенность русской философии,
которая характеризует не только религиозную мысль, но и
материалистические направления, - это слабый интерес к проблемам
гносеологии.
Конечно, в России были очень серьезные исследования в области
теории познания. Достаточно назвать одного Н. Лосского, чтобы
отвергнуть мысль об отсутствии в России крупных работ по проблемам
гносеологии. Однако в России, за исключением небольшой группы
неокантианцев (А.И. Введенский, И.И. Лапшин, П.И. Новгородцев, Г.И.
Челпанов, С.И. Гессен и др.), никто не считал теорию познания
главной проблемой, образующей именно философское знание.
Об онтологизме русской философии писали многие историки философии,
отмечая, что в центре многих философских исканий были проблемы
сущего, бытия, поиск абсолюта, смысла жизни. Западную же философию
преимущественно интересовали проблемы познания, особенно со времен
Канта. И это не удивительно, ибо присущий западноевропейской мысли
рационализм с неизбежностью ведет к гносеологизму, т.е. к
приоритету проблем познания над всеми другими проблемами философии.
Русская же философия принципиально онтологична, примат она отводит
не познанию, не идее, не познающему субъекту, а бытию. Оно, по
убеждению подавляющего большинства русских философов, дано
изначально, до познания, и лишь затем становится возможным его
познание чувствами и разумом. И в материалистических учениях
материя, бытие рассматриваются как априорная предпосылка
существования и человека, и его познания.
Нельзя обойти молчанием и такую особенность русской философии как
"органицизм".
Идея целостного организма, действительно, была присуща большинству
философских учений в России как идея соборности или положительного
всеединства, а в материалистических учениях нашла отражение в идеях
солидарности, взаимопомощи и т.п.
Вспомним хотя бы как отнеслась русская мысль к дарвинизму. В России
не нашлось ни одного мыслителя, который бы смирился с принципом
борьбы за существование как фактора эволюции. Даже такие горячие
сторонники дарвинизма, как Н.Г. Чернышевский, Д.И. Писарев, П.А.
Кропоткин, К.А. Тимирязев, критиковали Дарвина, подчеркивая, что и
в природе и в обществе фактором эволюции является не столько борьба
за жизнь, сколько взаимопомощь и солидарность. Идеи
общинности,коллективизма, антииндивидуализма были очень характерны
для русской мысли, и они во многом объясняют увлечение идеей
социализма в русском освободительном движении.
Можно назвать еще одну характерную черту русской мысли, тесно
связанную с ее антииндивидуализмом, коллективистскими, "соборными"
настроениями, стремлением к целостности, единению, общинности. Это
- антибуржуазность, которая была свойственно многим направлениям
русской мысли. Против буржуазности выступали и религиозные
мыслители, и их непримиримые противники - материалисты. Очень и
очень немногим русским мыслителям хватило прозорливости увидеть в
буржуазии тот класс общества, который идет на смену феодализму и
сословности.
Одним из первых русских мыслителей, увидевших в буржуазии будущее
России, был В.Г. Белинский. В какой-то мере правильно оценивали
роль буржуазии в движении общества от феодализма и сословности к
свободе и экономическому процветанию В.П. Боткин, К.Д. Кавелин,
Д.И. Писарев, И.С. Тургенев, Б.Н. Чичерин, Д.И. Менделеев, П.Н.
Милюков и некоторые другие.
Подавляющее же большинство русских мыслителей, ученых и
общественных деятелей оценивали роль буржуазии весьма односторонне.
Русские философы видели в буржуазности некую усредненность (К.
Леонтьев), отсутствие высоких творческих порывов (Н. Бердяев),
мещанский дух сытости и успокоенности (А. Герцен), приоритет
материальных ценностей над духовным (Ф. Достоевский). Для русского
человека труд чаще всего воспринимается как наказание, позорное
занятие, которое и делает трудящегося рабом; труд считают
унижением, божьей карой, а отнюдь не главным смыслом жизни.
Буржуазность наиболее точно выражает религия протестантизма, что
прекрасно показали в своих работах М. Вебер и М. Шелер. Это
убеждение в том, что путь к спасению - это путь веры и личного
усердия в служении ближнему. Русские же религиозные мыслители
видели в протестантизме только искажение христианского вероучения,
только отход от ценностей истинного христианства и потому
совершенно не способны были оценить подлинную социальную роль
протестантизма в становлении и укреплении духа предпринимательства,
личной инициативы, пафоса трудовой деятельности.
Догадки о великой преобразующей, творческой роли труда мы находим у
М. В. Ломоносова (но он и происходил из трудящейся части населения,
причем трудящейся свободно, на себя, а не на барина), у В.
Десницкого (но он был учеником Адама Смита и впитал в себя "заразу"
буржуазности), у П. Пестеля (но он был лютеранином и самой религией
уже был подготовлен к такому пониманию труда).
А вот дворянская часть русских философов даже не задумывалась о
труде как главном смысле жизни, средстве формирования личности,
средстве обретения личной независимости и свободы. Мы можем найти
размышления о свободе, творчестве, Царствие Божием,
богочеловечестве, о самых различных областях духовной деятельности,
но вот о труде как смысле жизни мы находим рассуждения только у
революционеров-разночинцев (к ним надо отнести и Писарева, Лаврова,
Михайловского, они хоть и были из дворян, но принадлежали к одному
с разночинцами-народниками движению и потому дворянские
предрассудки им были глубоко чужды), а из дворянских мыслителей,
пожалуй, только у Льва Толстого.
К сожалению, тот антибуржуазный дух, который пронизывал всю
общественную мысль России в течении ХХ и начала ХХ в., оказал
весьма негативное воздействие на развитие России в веке ХХ. И это
тоже результат своеобразия русской философии, которое затруднило
приобщение России к столбовой дороге развития мировой цивилизации и
почти на столетие затормозило ее движение по пути прогресса.
Постоянное подчеркивание своеобразия русского исторического
развития привело к тому, что в массовом сознании закрепилась мысль,
что Россия должна проложить свой особый путь в истории. Эта
мессианская идея об особом предначертании России реализовалась в
идее построения социализма в отдельно взятой стране. Идея эта
потому так легко и легла в основание всей политики советского
государства, что мысль об особой роли России в этом мире, о России
как "третьем Риме" жила в массовом сознании и активно подогревалась
философскими рассуждениями о своеобразии русского менталитета.
Из сказанного выше вытекает и следующая особенность развития
русской философии - это идея несовместимости внутренней свободы с
подчинением внешней необходимости.
Противопоставление их друг другу мы находим уже у И.В. Киреевского
и А.С. Хомякова. Подчеркивая примат свободы, исходящей из
внутренних убеждений человека, они рассматривали как сугубо
негативное внешнее ограничение человеческой свободы, подчинение
человека господству внешних обстоятельств. Такое подчинение
человека внешней необходимости славянофилы видели на Западе, где
глубокие корни пустило римское право, регламентация индивидуальной
деятельности навязанным и извне нормативами. Подлинная свобода
человека, по мнению славянофилов, заключается в его свободе от
внешней необходимости. Человек должен руководствоваться в своем
поведении нравственным чувством, основанным на вере в высший
авторитет Бога, поступать по совести, а не под давлением внешних
обстоятельств.
В этом убеждении славянофилов и других русских религиозных
философов был, конечно, здравый смысл: нельзя оправдывать свое
поведение давлением внешней среды, нужно иметь в душе убеждения,
которые бы противостояли давлению обстоятельств.
Однако противопоставление совести внешним условностям, правовому
регулированию, привело, в конечном счете, к правовому
нигилизму.
Можно вспомнить немало свидетельств в художественной литературе о
глубоко засевшей в русском сознании мысли о преимуществах совести
перед правом, о стремлении поступать не в соответствии с законом, а
как бог на душу положит.
У А.Н.Островского в пьесе "Горячее сердце" есть блестящая сцена,
иллюстрирующая отношение народа к закону: выходит городничий
Градобоев к арестованным накануне горожанам и спрашивает: "Так вот,
друзья любезные, как хотите: судить ли мне вас по законам, или по
душе, как мне бог на сердце положит?" И арестованные хором
отвечают: "Суди по душе, будь отец, Серапион Мардарьич". И подобное
отношение к закону, к правовому регулированию человеческой
деятельности сохранилось в нашем обществе до сих пор.
Наконец, остановимся еще на одной особенности русской философии -
литературной форме ее существования.
В России наиболее глубокие и значительные мысли и идеи были
высказаны не в систематичных научных работах, а в литературе,
публицистике, литературной критике, поэзии, проповеди. Классическая
русская художественная литература (Тютчев, Гоголь, Достоевский,
Толстой) пронизана глубоким философским восприятием жизни, сущности
и существования человека. Можно с полным правом сказать, что истоки
таких модных в ХХ веке направлений в развитии западноевропейской
философии как экзистенциализм, философия жизни, психоанализ и
некоторые другие, зародились именно в русской философской культуре.