- Lektsia - бесплатные рефераты, доклады, курсовые работы, контрольные и дипломы для студентов - https://lektsia.info -

Тема 7. Культура античного полиса и становление первых форм теоретической науки.



Для того чтобы осуществился переход к собственно научному способу порождения знаний, с его интенцией на изучение необычных, с точки зрения обыденного опыта, предметных связей, необходим был иной тип цивилизации с иным типом культуры. Такого рода цивилизацией, создавшей предпосылки для первого шага по пути к собственно науке, была демократия античной Греции. По всей вероятности, античные мудрецы (Фалес, Пифагор и др.), совершая свои путешествия на Восток, знакомились с геометрией и арифметикой Египта и Вавилонии, однако указанные области знания представляли собой обширный, но эмпирический материал, вбиравший в себя богатый вычислительно-измерительный опыт многих поколений. Подлинная математика (от греч. ??????– «знание», «наука») родилась именно благодаря усилиям эллинов. Именно здесь происходит мутация традиционных культур и здесь социальная жизнь наполняется динамизмом, которого не знали земледельческие цивилизации Востока с их застойно-патриархальным круговоротом жизни. Хозяйственная и политическая жизнь античного полиса была пронизана духом состязательности, все конкурировали между собой, проявляя активность и инициативу, что неизбежно стимулировало инновации в различных сферах деятельности.

Отметим, что в древнегреческом языке существует несколько слов, обозначающих «знание», и все они имеют разный смысл. Так, ???????? (уже упомянутое в предыдущем параграфе) обозначает достоверное знание, требующее соответствия мысли бытию; ???????? – знание, в котором нет отличия от того, что оно выражает. ? ?????? означает осведомленность, то есть знание фактов, добытых путем не учительской, а собственной активности, через исследование или расспросы (от ? ?????? – «исследовать», «узнавать», «расспрашивать»). ?????? обозначает знание чего-то совершенно нового, в нем – элемент откровения (прослеживается родство с греческим словом ?????, означающим «рождение»); это знание, раскрывающееся через расшифровку текстов, а также через внутреннее наитие, идущее за поверхность явления, к глубинам и истокам бытия, то есть всякого рода озарение. Термин ??????, согласно античной доксографии, возникает в школе Пифагора и обозначает науку, т.е. знание, которому можно научить; условие такого знания – полная идентичность воспринимаемого и посылаемого, для достижения которой математика стремится точно и однозначно зафиксировать в языке смыслы и значения слов.

Выделяют три «идеальных типа» понимания философии в культуре античного полиса: софийный (ориентированный на мудрость, от греч. ????? – мудрость), эпистемический (ориентированный на науку, от греч. ???????? – «точно установленное, достоверное знание»), технематический (ориентированный на мастерство, изобретательность, ловкость мышления – т.е. на его технику, от греч. ??????? – «искусное произведение», «изобретение», «выдумка», «интрига», «ловкий трюк»)

Софийный тип исходит от Пифагора, соединив любовь с мудростью, Пифагор произвел на свет новую идею – идею любомудрия, то есть философии. Содержательно философия мыслилась им как высшее выражение самостоятельных усилий человека в достижении полноты истины, за пределами которых остается только область последней тайны бытия, постижимой уже не с помощью автономного разума, а особой божественной благодати путем религиозных мистерий.

История эпистемических интерпретаций философии начинается с Аристотеля, хотя предпосылки для такого рода толкований сложились столетием раньше в учении элеатов. Основоположения философии Парменида предвосхищают едва ли не все кардинальные принципы эпистемической философии, то есть той, которая строится по модели строгой науки и понимает себя как науку. Эти основоположения таковы: различение двух путей восприятия бытия, т.е. путей познания: «путь истины» (истинный по определению), когда «бытие» устанавливается не противоречащим себе мышлением, и «путь мнения» (ложный), когда о бытии судят на основании чувственного представления; «бытие» не имеет прошлого и будущего, а всегда присутствует в вечном настоящем; оно едино, однородно, неделимо и самотождественно; «бытие есть, небытия нет», «быть или вовсе не быть, третьего не дано»; мысль о предмете и сам предмет мысли тождественны.

Технематический тип философии начинает свою историю с софистов, утверждавших принципиальную относительность и иллюзорность истины и понимавших мудрость как умение убеждать других в правильности своих суждений. Очевидно, что при таком подходе именно техника мышления, а не истина, является целью философии. В эпоху античности к «технематикам» относятся Кратет и Гегесий, Сильпон и Эвбулид, позже – представители гностицизма (наиболее ярким здесь является Валентин)

Вместе с тем, нормы поведения и деятельности, определившие облик социальной действительности, вырабатывались в столкновении интересов различных социальных групп и утверждались во многом через борьбу мнений равноправных свободных индивидов на народном собрании. Социальный климат полиса снимал с нормативов деятельности ореол нерушимого сверхчеловеческого установления и формировал отношение к ним как к изобретению людей, которое подлежит обсуждению и улучшению по мере необходимости. На этой основе складывались представления о множестве форм действительности, о возможности других, более совершенных форм по сравнению с уже реализовавшимися. Это видение можно обозначить как идею "вариабельного бытия". Оно стимулировало разработку целого спектра философских систем, конкурирующих между собой, вводящих различные концепции мироздания и различные идеалы социального устройства.

Развертывая модели «возможных миров», античная философия, пожалуй, в наибольшей степени реализовала в эту эпоху эвристическую функцию философского познания, что и послужило необходимой предпосылкой становления науки в собственном смысле слова.

Именно в философии впервые были продемонстрированы образцы теоретического рассуждения, способные открывать связи и отношения вещей, выходящие за рамки обыденного опыта и связанных с ним стереотипов и архетипов обыденного сознания. Так, при обсуждении проблемы части и целого, единого и множественного античная философия подходит к ней теоретически, рассматривая все возможные варианты ее решения: мир бесконечно делим (Анаксагор), мир делится на части до определенного предела (атомистика Демокрита и Эпикура) и, наконец, совершенно невероятное с точки зрения здравого смысла решение — мир вообще неделим (бытие едино и неделимо — элеаты).

Обоснование элеатами (Парменид, Зенон) этой необычной идеи поставило ряд проблем, касающихся свойств пространства, времени и движения. Из принципа неделимости бытия следовала невозможность движения тел, так как тело — это часть (фрагмент) мира, а его движение представляет собой изменение его положения (места) в пространстве в различные моменты времени. Движение тел невозможно, если неделим мир, неделимо пространство и время. Но это противоречило наблюдаемым фактам движения тел.

На эти возражения известный древнегреческий философ Зенон ответил рядом контраргументов, получивших название апорий Зенона. В них доказывалось, что с позиций теоретического разума представление о движении тел приводит к парадоксам. Например, апория «Стрела» демонстрировала следующий парадокс: в каждый отдельный момент времени летящая стрела может быть рассмотрена как покоящаяся в некоторой точке пространства. Но сумма покоев не дает движения, а значит летящая стрела покоится. В других апориях Зенон выявляет парадоксы, связанные с представлениями о бесконечной делимости пространства. Например, в апории «Ахиллес» утверждалось, что самый быстрый бегун Ахиллес не догонит черепаху, так как сначала ему нужно пробежать половину дистанции между ним и черепахой, а она за это время отползет на некоторое расстояние, затем Ахиллесу придется преодолевать половину новой дистанции и вновь черепаха отползет на определенное расстояние, и так до бесконечности.

Самое интересное, что в этих, на первый взгляд, весьма экзотических рассуждениях были поставлены проблемы, к которым потом, на протяжении более двух тысячелетий не раз возвращалась философская и научная мысль. В преддверии возникновения механики мыслители позднего Средневековья обсуждали вопрос, можно ли говорить о движении тела в точке пространства? Если движение характеризуется скоростью, а скорость — это путь, деленный на время, то в точке не может быть скорости, поскольку точка — это нулевое расстояние, а ноль, деленный на t , дает ноль. Значит движущееся тело в точке покоится.

После возникновения механики Галилея в процессе поисков обобщающей теории механических движений (завершившихся механикой Ньютона) пришлось вновь решать эту проблему в связи с обоснованием понятия мгновенной скорости. Поставленная философией проблема трансформировалась в конкретно-научную. Ее решение было получено благодаря развитию в математике теории пределов и методов дифференциального и интегрального исчисления, примененных в физике.

Показательно также, что впервые сформулированные Зеноном парадоксы бесконечной делимости пространства были осмыслены позднее как проблема сопоставления бесконечных множеств. В апории «Ахиллес» (и других апориях) по существу было выявлено, что любой путь (отрезок), если его рассмотреть как бесконечно делимый, предстает как бесконечное множество точек, а любая часть этого пути также является бесконечным множеством точек и с этих позиций может быть приравнена к целому. Как справедливо отмечал историк науки А. Койре, эта проблема почти через два с половиной тысячелетия стала одной из фундаментальных в математике. Над ней размышляли великие математики Бернард Больцано и Георг Кантор, и она в значительной степени стимулировала современную разработку теории множеств.

Конечно, во времена элеатов все эти эвристические возможности философского познания, открывающего проблемы науки будущего, не были известны. Но важно то, что в философии этого времени возникали образцы теоретического рассуждения, которые ориентировались не столько на очевидности чувственного опыта, сколько на сущее, данное разуму. И здесь предпочтение отдавалось как раз теоретическому размышлению, которое способно выходить за рамки здравого смысла своего времени, стереотипов, выработанных в системе ограниченной повседневной практики.

В традиционных обществах Востока такого рода теоретические функции философии реализовались в урезанном виде. Генерация нестандартных представлений о мире в философских системах Индии и Китая осуществлялась спорадически, совпадая с периодами крупных социальных катаклизмов (например, период «сражающихся царств» в Древнем Китае). Но в целом философия тяготела к идеологическим конструкциям, обслуживающим традицию. Например, конфуцианство и брахманизм были философскими системами, которые одновременно выступали и как религиозно-идеологические учения, регулирующие поведение и деятельность людей. Что же касается Древнего Египта и Вавилона, в которых был накоплен огромный массив научных знаний и рецептур деятельности, относящихся к этапу преднауки, то в них философское знание в лучшем случае находилось в стадии зарождения. Оно еще не отпочковалось от религиозно-мифологических систем, которые доминировали в культуре этих обществ.

Принципиально иную картину дает социальная жизнь античного полиса. Особенности этой жизни создавали намного более благоприятные условия для реализации теоретических функций философии.

Античная философия продемонстрировала, как можно планомерно развертывать представление о различных типах объектов (часто необычных с точки зрения наличного опыта) и способах их мысленного освоения. Она дала образцы построения знаний о таких объектах. Это поиск единого основания (первоначал и причин) и выведение из него следствий (необходимое условие теоретической организации знаний). Эти образцы оказали бесспорное влияние на становление теоретического слоя исследований в античной математике.

Идеал обоснованного и доказательного знания складывался в античной философии и науке под воздействием социальной практики полиса. Восточные деспотии, например, не знали этого идеала. Знания вырабатывались здесь кастой управителей, отделенных от остальных членов общества (жрецы и писцы Древнего Египта, древнекитайские чиновники и т.д.), и предписывались в качестве непререкаемой нормы, не подлежащей сомнению. Условием приемлемости знаний, формулируемых в виде предписаний, были авторитет их создателей и наличная практика, построенная в соответствии с предложенными нормативами. Доказательство знаний путем их выведения из некоторого основания было излишним (требование доказанности оправдано только тогда, когда предложенное предписание может быть подвергнуто сомнению и когда может быть выдвинуто конкурирующее предписание).

Ряд знаний в математике Древнего Египта и Вавилона, по-видимому, не мог быть получен вне процедур вывода и доказательства. М.Я.Выгодский считает, что, например, такие сложные рецепты, как алгоритм вычисления объема усеченной пирамиды, были выведены на основе других знаний. Однако в процессе изложения знаний этот вывод не демонстрировался. Производство и трансляция знаний в культуре Древнего Египта и Вавилона закреплялись за кастой жрецов и чиновников и носили авторитарный характер. Обоснование знания путем демонстрации доказательства не превратилось в восточных культурах в идеал построения и трансляции знаний, что наложило серьезные ограничения на процесс превращения «эмпирической математики» в теоретическую науку.

В противоположность восточным обществам, греческий полис принимал социально значимые решения, пропуская их через фильтр конкурирующих предложений и мнений на народном собрании. Преимущество одного мнения перед другим выявлялось через доказательство, в ходе которого ссылки на авторитет, особое социальное положение индивида, предлагающего предписание для будущей деятельности, не считались серьезной аргументацией. Диалог велся между равноправными гражданами, и единственным критерием была обоснованность предлагаемого норматива. Этот сложившийся в культуре идеал обоснованного мнения был перенесен античной философией и на научные знания. Именно в греческой математике мы встречаем изложение знаний в виде теорем: «дано — требуется доказать — доказательство». Но в древнеегипетской и вавилонской математике такая форма не была принята, здесь мы находим только нормативные рецепты решения задач, излагаемые по схеме: «Делай так!»... «Смотри, ты сделал правильно!».

Характерно, что разработка в античной философии методов постижения и развертывания истины (диалектики и логики) протекала как отражение мира сквозь призму социальной практики полиса. Первые шаги к осознанию и развитию диалектики как метода были связаны с анализом столкновения в споре противоположных мнений (типичная ситуация выработки нормативов деятельности на народном собрании). Что же касается логики, то ее разработка в античной философии началась с поиска критериев правильного рассуждения в ораторском искусстве и выработанные здесь нормативы логического следования были затем применены к научному рассуждению.

Применение образцов теоретического рассуждения к накопленным на этапе преднауки знаниям математики постепенно выводили ее на уровень теоретического познания. Уже в истоках развития античной философии были предприняты попытки систематизировать математические знания, полученные в древних цивилизациях, и применить к ним процедуру доказательства. Так, Фалесу, одному из ранних древнегреческих философов, приписывается доказательство теоремы о равенстве углов основания равнобедренного треугольника (в качестве факта это знание было получено еще в древнеегипетской и вавилонской математике, но оно не доказывалось в качестве теоремы). Ученик Фалеса Анаксимандр составил систематический очерк геометрических знаний, что также способствовало выявлению накопленных рецептов решения задач, которые следовало обосновывать и доказывать в качестве теорем.

Важнейшей вехой на пути создания математики как теоретической науки были работы пифагорейской школы. Ею была создана картина мира, которая хотя и включала мифологические элементы, но по основным своим компонентам была уже философско-рациональным образом мироздания. В основе этой картины лежал принцип: началом всего является число. Пифагорейцы считали числовые отношения ключом к пониманию мироустройства. И это создавало особые предпосылки для возникновения теоретического уровня математики. Задачей становилось изучение чисел и их отношений не просто как моделей тех или иных практических ситуаций, а самих по себе, безотносительно к практическому применению. Ведь познание свойств и отношений чисел теперь представало как познание начал и гармонии космоса. Числа представали как особые объекты, которые нужно постигать разумом, изучать их свойства и связи, а затем уже, исходя из знаний об этих свойствах и связях, объяснить наблюдаемые явления. Именно эта установка характеризует переход от чисто эмпирического познания количественных отношений (познания, привязанного к наличному опыту) к теоретическому исследованию, которое, оперируя абстракциями и создавая на основе ранее полученных абстракций новые, осуществляет прорыв к новым формам опыта, открывая неизвестные ранее вещи, их свойства и отношения.

В пифагорейской математике, наряду с доказательством ряда теорем, наиболее известной из которых является знаменитая теорема Пифагора, были осуществлены важные шаги к соединению теоретического исследования свойств геометрических фигур со свойствами чисел. Связи между этими двумя областями возникающей математики были двухсторонними. Пифагорейцы стремились не только использовать числовые отношения для характеристики свойств геометрических фигур, но и применять к исследованию совокупностей чисел геометрические образы. Так, число «10», которое рассматривалось как совершенное число, завершающее десятки натурального ряда, соотносилось с треугольником, основной фигурой, к которой при доказательстве теорем стремились свести другие геометрические фигуры. Соотношение числа «10» и равностороннего треугольника изображались следующей схемой:

I

I I

III

I I I I

Здесь первый ряд соответствует «1», второй — «2», третий — числу «3», четвертый — числу «4», а сумма их дает число «10» (1+2+3+4=10).

Нужно сказать, что связь геометрии и теории чисел обусловила постановку перспективных проблем, которые стимулировали развитие математики и привели к ряду важных открытий. Так, уже в античной математике при решении задачи числового выражения отношения гипотенузы к катетам были открыты иррациональные числа. Исследование «фигурных чисел», продолжающее пифагорейскую традицию, также получило развитие в последующей истории математики.

Разработка теоретических знаний математики проводилась в античную эпоху в тесной связи с философией и в рамках философских систем. Практически все крупные философы античности — Демокрит, Платон, Аристотель и др. — уделяли огромное внимание математическим проблемам. Они придали идеям пифагорейцев, отягощенным многими мистико-мифологическими наслоениями, более строгую рациональную форму. И Платон, и Аристотель, хотя и в разных версиях, отстаивали идею, что мир построен на математических принципах, что в основе мироздания лежит математический план. Эти представления стимулировали как развитие собственно математики, так и ее применение в различных областях изучения окружающего мира. В античную эпоху уже была сформулирована идея о том, что язык математики должен служить пониманию и описанию мира. Как подчеркивал Платон, «Демиург (Бог) постоянно геометризирует», т.е. геометрические образцы выступают основой для постижения космоса. Развитие теоретических знаний математики в античной культуре достойно завершилось созданием первого образца научной теории — евклидовой геометрии. В принципе ее построение, объединившее в целостную систему отдельные блоки геометрических задач, решаемых в форме доказательства теорем, знаменовали формирование математики в особую, самостоятельную науку.

Вместе с тем в античности были получены многочисленные приложения математических знаний к описаниям природных объектов и процессов. Прежде всего это касается астрономии, где были осуществлены вычисления положения планет, предсказания солнечных и лунных затмений, предприняты смелые попытки оценить размеры Земли, Луны, Солнца и расстояний между ними (Аристарх Самосский, Эратосфен, Птолемей). В античной астрономии были созданы две конкурирующие концепции строения мира: гелеоцентрические представления Аристарха Самосского (предвосхитившие последующие открытия Коперника) и геоцентрическая система Гиппарха и Птолемея. И если идея Аристарха Самосского, предполагавшая круговые движения планет по орбитам вокруг Солнца, столкнулась с трудностями при объяснении наблюдаемых перемещений планет на небесном своде, то система Птолемея, с ее представлениями об эпициклах, давала весьма точные математические предсказания наблюдаемых положений планет Луны и Солнца. Основная книга Птолемея «Математическое построение» была переведена на арабский язык под названием «Альмагисте» (великое), и затем вернулась в Европу как «Альмагест», став господствующим трактатом средневековой астрономии на протяжении четырнадцати веков.

В античную эпоху были сделаны также важные шаги в применении математики к описанию физических процессов. Особенно характерны в этом отношении работы великих эллинских ученых так называемого александрийского периода (около 300—600 гг. н э.) — Архимеда, Евклида, Герона, Паппа, Птолемея и др. В этот период возникают первые теоретические знания механики, среди которых в первую очередь следует выделить разработку Архимедом начал статики и гидростатики (развитая им теория центра тяжести, теория рычага, открытие основного закона гидростатики и разработка проблем устойчивости и равновесия плавающих тел и т.д.). В александрийской науке был сформулирован и решен ряд задач, связанных с применением геометрической статики к равновесию и движению грузов к наклонной плоскости (Герон, Папп); были доказаны теоремы об объемах тел вращения (Папп), открыты основные законы геометрической оптики — закон прямолинейного распространения света, закон отражения (Евклид, Архимед).

Все эти знания можно расценить как первые теоретические модели и законы механики, полученные с применением математического доказательства. В александрийской науке уже встречаются изложения знаний, не привязанные жестко к натурфилософским схемам и претендующие на самостоятельную значимость.

До рождения теоретического естествознания как особой, самостоятельной и самоценной области человеческого познания и деятельности оставался один шаг. Оставалось соединить математическое описание и систематическое выдвижение тех или иных теоретических предположений с экспериментальным исследованием природы. Но именно этого последнего шага античная наука сделать не смогла.

Она не смогла развить теоретического естествознания и его технологических применений. Причину этому большинство исследователей видят в рабовладении — использовании рабов в функции орудий при решении тех или иных технических задач. Дешевый труд рабов не создавал необходимых стимулов для развития солидной техники и технологии, а следовательно, и обслуживающих ее естественнонаучных и инженерных знаний.

Действительно, отношение к физическому труду как к низшему сорту деятельности и усиливающееся по мере развития классового расслоения общества отделение умственного труда от физического порождают в античных обществах своеобразный разрыв между абстрактно-теоретическими исследованиями и практически-утилитарными формами применения научных знаний. Известно, например, что Архимед, прославившийся не только своими математическими работами, но и приложением их результатов в технике, считал эмпирические и инженерные знания делом низким и неблагородным" и лишь под давлением обстоятельств (осада Сиракуз римлянами) вынужден был заниматься совершенствованием военной техники и оборонительных сооружений. Архимед не упоминал в своих сочинениях о возможных технических приложениях своих теоретических исследований, хотя и занимался такими приложениями. По этому поводу Плутарх писал, что Архимед был человеком «возвышенного образа мысли и такой глубины ума и богатства по знанию», что «считая сооружение машин низменным и грубым, все свое рвение обратил на такие занятия, в которых красота и совершенство пребывают не смешанными с потребностью жизни».

Но не только в этих, в общем-то внешних по отношению к науке, социальных обстоятельствах заключалась причина того, что античная наука не смогла открыть для себяэкспериментального метода и использовать его для постижения природы. Описанные социальные предпосылки в конечном счете не прямо и непосредственно определяли облик античной науки, а влияли на нее опосредованно, через мировоззрение, выражавшее глубинные менталитеты античной культуры.


Тема 8.Развитие логических норм научного мышления и организация науки в средневековых университетах. Западная и восточная средневековая наука.

Средневековье знало семь свободных искусств — тривиум (trivium): граммати­ ка, диалектика, риторика; квадривиум (quadrivium): арифметика, геометрия, музыка, астрономия . Цикл математических наук оформился еще в поздней античности (по-видимому, в Новой Академии, в рамках неоплатонизма), тривиум значительно позже, в раннем Средневековье. Совокупность семи учебных наук рассматривалась как необходимый подготовительный этап для получения философского знания о мире. Каждый ученый был обязан владеть всеми этими науками-искус­ ствами. В XII — XIII вв. были известны тексты арабоязычных ученых, посвя­ щенные естественнонаучным изысканиям, широко употреблялись араб­ ские цифры. Но в науке господствовал схоластический метод с его необ­ ходимым компонентом — цитированием авторитетов, что лишало перво­степенной значимости задачу по исследованию естества,фюзис, Природы.

Когда проводят компаративистский (сравнительный) анализ средне­ вековой науки с наукой Нового времени, то основное отличие видят в изменении роли индукции и дедукции. Средневековая наука, следуя ли­ нии Аристотеля, придерживалась дедукции и оперировала путем заключений из общих принципов к отдельным фактам, тогда как новая наука (после 1600 г.) начинает с наблюдаемых отдельных фактов и при­ ходит к общим принципам с помощью метода индукции. Дедукцию истолковывают иногда и как процесс нисхождения, который начинается от чего-то наиболее общего, фундаментального и .первичного и растека­ется на все остальное. В такой интерпретации весьма узнаваемо сходство дедукции и эманации, предполагающей истечение из лона порождающего характеристик, особенностей и сущностей более простого порядка.

В рамках же официальной доктрины средневековья главенствуют вера и истины откровения. Разум теряет роль главного арбитра в вопросах ис­ тины, ликвидируется самостоятельность природы, Бог, благодаря свое­ му всемогуществу, может действовать и вопреки естественному порядку.

Теологическая ориентация средневековья очень хорошо прослежива­ ется в текстуальном анализе идей великих мыслителей того времени. Так, в высказывании Тертуллиана (ок. 160 — после 220) отмечается: «...напрасны потуги философов, причем именно тех, которые направляют неразум­ ную любознательность на предметы природы прежде, чем на ее Творца и Повелителя...». Ведь «философы только стремятся к истине, особенно не­ доступной в этом веке, христиане же владеют ею. Ибо с самого на­ чала философы уклонились от источника мудрости, т.е. страха Божьего».

Истина оказывалась в полном ведении Божества, так что «христиане должны остерегаться тех, кто философствует сообразно стихиям мира сего, а не сообразно Богу, которым сотворен сам мир», — подчеркивал Августин. Средневековье пестрило многообразными аргументами и под­ ходами, опровергавшими возможность истинного познания природы вне божественного откровения. Считалось, что знание, перерастающее в на­ уку, — это разумное познание, позволяющее нам пользоваться вещами. Науку необходимо подчинять мудрости, доступной лишь божественному разуму. Говоря о философах, Августин пишет: «Они твердили: «истина, истина» и много твердили мне о ней, но ее нигде у них не было. Они ложно учили не только о Тебе, который есть воистину Истина, но и об элементах мира, созданного тобой...».

В особом, преимущественном положении находилась логика, ибо, как справедливо полагал Боэций, «всякий, кто возьмется за исследование природы вещей, не усвоив прежде науки рассуждения, не минует оши­ бок... Таким образом, размышления о логике заставляют прийти к выво­ ду, что этой столь замечательной науке нужно посвятить все силы ума, чтобы укрепиться в умении правильно рассуждать: только после этого сможем мы перейти к достоверному познанию самих вещей». Он пони­ мал логику как рациональную философию, которая служит средством и орудием и с помощью которой получают знание о природе вещей.

Логику как науку о доказательстве в рассуждениях ценил очень высо­ко Пьер Абеляр, утверждавший, что наука логики имеет большое значе­ ние для всякого рода вопросов и что первым ключом мудрости является частое вопрошание.

Пожалуй, в окончательном виде кредо средневековья было сформу­ лировано пером Фомы Аквинского: «...необходимо, чтобы философские дисциплины, которые получают свое знание от разума, были дополнены наукой, священной и основанной на откровении. Священное уче­ ние есть такая наука, которая зиждется на основоположениях, выяснен­ ных иной, высшей наукой; последняя есть то знание, которым обладает Бог, а также те, кто удостоен блаженства... Эта наука — теология, к дру­ гим наукам она прибегает как к подчиненным ей служанкам».

Таким образом, в средневековье оформился специфический и решаю­ щий критерий истинности, а именно ссылка на авторитет, которым в контексте средневековой культуры был Бог.

Средневековая наука имеет характерные особенности. Прежде всего оно выступа­ ет как правила, в форме комментария. Второй особенностью сред­ невековой науки является тенденция к систематизации и классификации. Именно средневековье с его склонностью к классификации наложило свою печать и на те произведения античной науки и философии, которые были признаны каноническими в средние века. Компиляторство, столь чуждое и неприемлемое для науки Нового времени, составляет как раз весьма характерную черту средневековой науки, связанную с общей мировоззренческой и культурной атмосферой этой эпохи". Появляется феноменальный принцип двойственности истины, он указывает на две принципиально разные картины мира: теолога и натурфилософа. Первая связывает истину с божественным откровением, вторая — с естествен­ ным разумом, базируется на опыте и пользуется индукцией.

Тогдашняя наука сосредоточивалась в двух почти не связанных друг с другом организациях. Одной из них были уни­ верситеты и некоторые школы, существовавшие уже не один век. Другой можно считать опытно-экспериментальное исследование природы, кото­рое сосредоточилось в мастерских живописцев, скульпторов, архитекто­ ров. Практика создания предметов искусства толкала их на путь экспери­ ментирования. Иногда эта практика требовала соединения логики мас­ терства с математикой.

Параллельно с изменением состава учебной литературы меняется и система обучения.

Благодаря общему оживлению образования и посте­пенному овладению греко-арабской наукой и философи­ей выдвигается все больше таких учителей, у которых есть чему учиться, все больше молодых людей снима­ются с места и отправляются в прославленные школы учиться у прославленных учителей. Города, которым принадлежат такие школы, заинтересованы в их росте, церковь покровительствует им. Школы больше не огра­ничиваются местными, а часто даже и национальными рамками, в них идут отовсюду, и контингент их учени­ков все увеличивается. Школы перерастают, себя, и на их основе возникает образовательное учреждение ново­го типа — университет.

Само слово universitas не употреблялось в средние века для названия соответствующих учреждений. Наз­вание университетов — studium , что означает учебное за­ведение с универсальной программой, для наиболее зна­менитых— studium generale . Но термин universitas , обозначающий корпорацию преподавателей и студентов, потому и стал в конце концов именем этого типа учеб­ных заведений, что в нем схвачена наиболее характер­ная их черта, сохраняющаяся и до наших дней.

От любого необразованного человека выпускник уни­верситета отличается, конечно, образованием. Но ведь его можно получить и помимо университета. Чем же от­личается выпускник университета (а в настоящее время это относится и к любому специальному учебному за­ведению) от просто образованного в той же области че­ловека, может быть, даже более образованного? Ответ прост: наличием у первого степени, диплома, означаю­щих признание его знаний некоторой группой образован­ных в этой же области людей, которое эквивалентно общественной санкции на определенный род занятий. Профессионализации в этом смысле не было до возник­новения средневековых университетов, строго регламен­тированных объединений людей по поводу получения и передачи образования, которые аналогичны цехам средневековых ремесленников.

До этого образование не было связано такими рег­ламентами, но при этом надо помнить, что его свобода была ограничена тем, что практически вся система об­разования оставалась частью церковной организации. Покровительство церкви сфере образования диктовалось более всего задачами религиозного просвещения, кото­рое невозможно без известного уровня образованности духовенства, но не только этим. Растущее влияние ка­толической церкви, усложнение ее организации, слож­ная система ее отношений со светскими властями тре­бовали все большего числа образованных людей, обла­дающих и более широким общим образованием, и, кро­ме того, специальными навыками, необходимыми в церковной и общественной практике.

Со временем все большая часть школьной програм­мы выходит за рамки чисто религиозного образования. Преподавание школьных предметов, значительно услож­нившихся на исходе XII в., требовало специально под­готовленных учителей, оно уже не могло осуществлять­ся только силами служителей соборов или монахов мо­настырей, при которых находились школы. Становление первых университетов в Европе было связано с реше­нием двойной задачи: во-первых, обеспечить относи­тельную автономию сферы образования, что предпола­гало вывод ее из-под непосредственного руководства со стороны церкви; во-вторых, обеспечить достаточно высо­кий профессиональный уровень преподавания.

Она была решена с возникновением корпораций пре­подавателей (магистров или докторов), облеченных пра­вом испытывать всякого претендента на вступление в корпорацию и присуждать ему право на самостоятель­ное преподавание (степень магистра или доктора). Оценка профессиональной пригодности была полностью в руках корпорации, в этом отношении университеты были совершенно автономны. Получение некоторым объединением преподавателей этого главного права и знаменовало учреждение университета. Правда, окон­чательное разрешение, предоставля­ющее место преподавателя в данном учебном заведении, оставалось за городским епископом или представителем церкви, курирующим университет (в Парижском уни­верситете, например, это канцлер собора Нотр-Дам). Тем самым церковь могла осуществлять общий контроль над преподаванием, в том числе идеологический.