Аналогичный спор о природе имени известен из истории
древнегреческой философии. Согласно теории фюсей (от греч. physis —
природа), имя вещи соответствует ее природе. Так считали Гераклит
(ок. 520 г. — ок. 460 г. до н.э.), позже — стоики, отчасти —
гностики и пифагорейцы. Сторонники противоположной концепции,
известной как теория тесей (от греч. thesis — положение,
установление), видели в именах условное установление, сознательно
принятое людьми. Так понимали природу имени Демокрит (460—370),
Аристотель (384—322), отчасти Платон (428—348).
Сторонники теории фюсей связывали «природную» мотивированность
имени, во‑первых, с «изобразительностью» звуков речи по отношению к
внеязыковому миру и, во‑вторых, с обусловленностью звуков речи
физиологическими ощущениями человека. Св. Августин (354—430)
следующим образом представлял доводы стоиков. «Природность»
названий доказывается, во‑первых, звукоподражаниями (т.е. словами,
с помощью которых мы говорим о звоне меди, ржании лошадей или
скрипе цепей); во‑вторых, — сходством между воздействием вещи на
человека и его ощущениями от этой вещи: «Сами вещи воздействуют
так, как ощущаются слова: mel (мед) — как сладостно воздействует на
вкус сама вещь, так и именем она мягко действует на слух; acre
(острое) в обоих отношениях жестко; lana (шерсть) и vepres (терн) —
каковы для слуха слова, таковы сами предметы для осязания. Это
согласие ощущения вещи с ощущением звука стоики считают как бы
колыбелью слов» (Античные теории, 1936, 72).
Спор о природе названий вызвал самое знаменитое сочинение
древнегреческой философии о языке — диалог Платона «Кратил, или О
правильности имен». Обсуждают проблему трое: Кратил, защитник
правильности «подлинных» имен (тех, которые присущи вещам от
природы), Гермоген, уверенный в том, что «никакое имя никому не
врождено от природы, но принадлежит на основании закона и обычая
тех, которые этот обычай установили и так называют», и мудрейший
арбитр Сократ, ищущий «третий берег». Это, очевидно, и точка зрения
самого Платона. Сложность, требующая компромисса, связана с и с т о
р и е й названий: при возникновении слова между его звуковой
оболочкой и называемой вещью существовала та или иная внутренняя
связь (звуко— или образоподражательного характера), но потом
возникает такое множество производных слов, с так далеко
разошедшимися значениями, что первоначальная мотивированность
забывается, и связь имени и вещи держится традицией, договором, а
не природой.
Размышляя над природой названий, Платон в «Кратиле» высказывает
замечательные и до сих вполне актуальные семиотические идеи.
Например, такие[210]:
— мотивированность слова может быть различной природы (разного
характера); «<…> одни имена составлены из более первичных, а
другие являются первыми» (с. 55—56);
— мотивированность может быть присуща имени в разной (большей или
меньшей) степени: «Итак, мой славный, смело признавай, что и имя
одно назначено хорошо, а другое — нет, и не заставляй его иметь все
буквы, чтобы быть совершенно такими же, как то, чьим именем оно
является, но позволь вносить в него и неподходящую букву» (с.
55);
— принятие имени людьми зависит не от «правильности» имени (его
адекватной мотивированности), но от «договоренности», т.е.
конвенции, условленности между людьми: «Мне и самому нравится,
чтобы имена в пределах возможности были сходны с вещами. Однако в
самом деле, как бы это стремление к сходству не оказалось, как
говорит Гермоген, слишком стеснительным и не пришлось бы привлекать
к вопросу о правильности имен грубое соображение о договоре» (с.
57).
Последующее языкознание и, в частности, семасиология и теория
номинации — это, по сути, развитие и конкретизация семиотических
идей Платона.