Улас Самчук и Василий Барка

Улас Самчук и Василий Барка
Конец 20-х – начало 30-х годов ХХ ст.ознаменовалось для Украины, которая была тогда в составе СССР, – самогострашного, по-видимому, приложу тоталитарного государства в истории, приходомтяжелых, очень тяжелых времен. По подсчетам Юрия Лавриненко, одного из немногихдеятелей национального возрождения, которому удалось выжить и во время Второймировой войны выехать на запад, в УССР в 1930-х годах было ликвидировано почти80% творческой интеллигенции. Тотальный характер истребления национальнойкультурной элиты дали основания ему назвать время 1920–1930-х годов“расстрелянным возрождением”. Но самым тяжелым преступлением Сталина противукраинского народа было устраивание голодомора 1932-1933 годов.
Отдаленной причиной голода были завышены, нереальные цели, какоесоветское руководство пыталось достичь за время первой пятилетки (1928-1932).Выполнение плана нуждалось в огромных капиталовложениях, и их нехватка должнабыла компенсироваться жестокой эксплуатацией населения – рабочих, крестьян иполитических узников. Принудительным трудом можно было свести громадные корпусазаводов, но как наполнить эти корпуса модерным техническим оборудованием? Егонужно было покупать за валюту на Западе, и единственным источником получениянеобходимых средств стала продажа зерна за границу. Однако уже зимой 1927-1928лет в СССР взорвался заготовительный кризис. При условиях свободного рынкакрестьяне не были заинтересованы продавать хлеб, поскольку цены на промышленныетовары содержались на очень высоком уровне. Путь выхода из кризиса Сталин виделв насильственном исключении хлеба и осуществлении за 3- 4 года частичнойколлективизации сельского хозяйства. Коллективным хозяйствам под суровымгосударственным контролем надлежало стать надежным поставщиком хлеба. В 1929 г.на Западе началась затяжная экономическая депрессия, которая привела к резкомупадению цен на хлеб. Значили, что большевистскому руководству для получениянеобходимого количества промышленного оборудования нужно было увеличить экспортзерна. Ноябрьский (1929) пленум ЦК ВКП(б) принял курс на осуществление сплошнойколлективизации. Украина как основной поставщик зерна на рынок занимала в этихпланах особенное место: она должна была стать примером того, как организоватькрупномасштабное коллективное хозяйство.
Ускорение темпов коллективизации означало фактическое провозглашениевойны крестьянству, которое не желало идти в колхозы и смотрело на них как наеще одну “городскую” выдумку. Образование колхозов внесло хаос и дезорганизациюв сельское производство. Хаос усиливался неумелыми действиями збюрократизованогоруководства, которое, не имея ни одного опыта в сельском хозяйстве, давало изцентра распоряжение, где и что сеять. С 1931 до 1932 г. посевная площадь в УССРсократилась на 20%, а потери урожая в 1931р. достигли 30%. К этой неурядицедобавилась засуха, что в 1931 г. охватила степные районы. Но не она былапричиной голода: в 1934 г. случилась другая засуха, которая имелаопустошительный характер. Однако голода в 1934 г. не было. Он пришелся на1932-1933 гг., и непосредственно его вызывала злоумышленная воля партийногоруководства. Под воздействием общей дезорганизации, выселения из села самойпроизводительной части производителей и в результате пассивного и активногосопротивления коллективизации колхозы не могли выполнять положенных на нихпоставок зерна государству. но большевистское руководство требовало хлеб полюбой цене. В 1930 г. из Украины была забрана треть всего урожая. Этозначительно превышало естественную меру: если в 1930 г. УССР собрала 27%всесоюзного урожая, то ее часть в общих поставках составляла 38%. В 1931 г.УССР надлежало сдать такое же количество зерна, что и в 1930р., хотя урожай1931 был ниже урожая 1930р. на 20%. Для исключения зерна у крестьян к селупосылали войска и милицию. Путем реквизиции из республики был забран не толькоурожай, но и почти половину (45%) посевного зерна. Хотя под воздействиемприближения катастрофы норму поставок из Украины снизили в 1932р. с 7,7 до 6,2млн. т, но и она значительно превышала реальные возможности республики. Весьурожай составлял 14,6 млн. т; 40% он был потерян во время сбора. Уже в январе вотдельных районах начался голод. Украина задыхалась от непосильных поставок, аЦК ВКП(б) продолжал считать темпы сдачи украинского хлеба “позорно отсталыми”.Центральное руководство не желало признать, что оно приняло нереальные планы.Основным виновником невыполнения поставок считалось крестьянство, которое якобызлостно скрывало хлеб, похищало его из колхоза, уничтожало технику и томуподобное. 7 августа в 1932 г. ВЦВК и РНК СССР приняли постановление “Об охранеимущества государственных предприятий, колхозов и кооперативов и об укрепленииобщественной (социалистической) собственности”. По закону этим кража имуществаколхоза каралась расстрелом, а при смягчающих обстоятельствах – заключениям неменьше 10 лет. Как кража квалифицировалась даже попытка принести домой изколхозного поля горсть зерна, чтобы накормить детей ( в народной памяти данныйзакон остался под названием “закон о пяти колосках”). Для контроля надвыполнением решения центра осенью в 1932 г. в Харьков прибывшая специальнаяхлебозаготовительная комиссия во главе с Вячеславом Молотовим и ЛазаремКагановичем. Отдельные села и целые районы (88 из 358) как “наиболее злостныесаботажники” заносились к “черным спискам”: из них запрещалось выезжать, имбыла прекращена доставка любых товаров. Население в этих селах, если у него неосталось запасов еды, умирало поголовно. Для проведения реквизиции зерна в селапосылались отряды войска и милиции. Им помогали “буксирные бригады”,сформированные из местных активистов. Вооруженные длинными заостренными щупами,они обыскивали дома, овины, усадьбу, чтобы изъять скрытый хлеб. Забирали нетолько необходимое для выполнения количество зерна, но и запасы любой еды.Прихватывались также деньги, посуда, ковры и другое – все ценное, что удалосьнайти во время обыска. Над украинским селом нависла смертельная опасность,которой оно не знало со времен татарских и турецких нашествий. Когда-тоАлександр Герцен, реагируя на моральные проблемы, которые поднимает с собойтехнический прогресс, сказал, что превыше всего боится “Чингисхана стелеграфом”. Роберт Коквест, американский исследователь колоду 1932-1933 гг.,назвал эти слова самой меткой характеристикой того, которое происходило наУкраине в эти годы. К этой характеристике можно разве прибавить лишь одно:новейшие Чингисхани были страшнее еще и тем, что, кроме новейшего оружия, имели“единственно верную идеологию”. Комиссия Молотова вывезла из Украины почти всехлебные запасы (хотя даже этого оказалось недостаточно для выполнения плана!).
Наибольшего размаха голод достиг после завершения работыхлебозаготовительной комиссии, весной-летом в 1933 г. Люди вымирали целымиселами. Первыми, как правило, погибали мужчины, позже деть, и последними –женщины. Голод притуплял нравственность. Во многих местностях былизафиксированы случаи каннибализма. Самой страшной стороной голода была смертьмиллионов детей. О масштабах детской смертности свидетельствует такой факт: вс. Плешкан на Полтавщини в канун голода 1932-1933 гг. в школе все четыреклассных комнаты были наполнены учениками. После голода школу закрыли – большеникому было ее посещать.
Крестьяне пробовали спасаться побегом к городу, но и там их догоняласмерть – городское население само терпело от недостатка еды, да и боялосьоказывать помощь “кулакам”, “контрреволюционерам” и “саботажникам”. Очевидцысвидетельствуют, что голод ограничивался украинской территорией; вымирающимукраинским крестьянам не позволялось переходить или переезжать в Россию, гдеголод не был таким острым. На границе с Россией стояли заградительные отряды,которые расстреливали беглецов из Украины. Так же расстреливали крестьян,которые пытались спастись побегом через польскую или румынский границу.
Советское руководство долгое время не принимало мер, чтобы облегчитьсудьбу миллионов голодающих. Кучи зерна и картофеля, собранные нажелезнодорожных станциях для вывоза в Россию, гнили под открытым небом. Ноохрана не подпускала к ним крестьян. В частных случаях люди, которых еще несовсем покинули силы, осмеливались на штурмы зернохранилищ. Их расстреливали,более счастливых после ареста отправляли на заключение – там по крайней мереможно было попоїсти! Сельских активистов, которые помогли реквизировать хлеб,оставляли умирать вместе с другими. Лишь в апреле в 1933 г., когда голодсвирепствовал в полную силу, поступило распоряжение о передаче крестьянамопределенного количества стратегических запасов хлеба. Партийному руководству,очевидно, не шла речь о гуманных целях. Оно боялось потерять полностью своихкормильцев. “На носу” была новая посевная кампания, а по селам не было ни чемсеять, ни самих сеятелей.
Советский режим отрицал факт существования голода.Потому количество жертв голода вычислить очень тяжело: никто не вел учетапогибших. В 1937р. в Советском Союзе была проведена дежурная переписьнаселения. Он обнаружил огромные демографические потери, которые произошли современи проведения предыдущей переписи 1926р. Наибольшее количество жертвголода подает Роберт Конквест: в 1932-1933 гг. погибло 7 млн. людей, из них 5млн. В Украине, 1 млн. на Северном Кавказе, еще 1 млн. – в других местах.
Голод 1932-1933 гг., его истоки и последствия, стали настоящейнациональной трагедией. И, конечно, большое человеческое горе, горе целойнации, не могло не отобразиться в художественной литературе. В украинской имировой литературе в разные времена появились произведения об ужасе 30-х годов.Но, я считаю, глубже всего, обстоятельнее всего, более найпроникливішеразработали тему социальной катастрофы писатели украинской диаспоры Улас Самчуки Василий Барка.
Первым художественным произведением в украинской и мировой литературе обольшой трагедии века был роман Уласа Самчука “Мария” (1939), написанный зарубежом по горячим следам страшных событий. Небольшой по объему, он охватываетнесколько десятилетий: в нем автор художественно осмысливает общественныекатаклизмы, человеческие драмы и трагедии в дореволюционный период, послеоктябрьского переворота, в годы гражданской войны и во время преступныхбольшевистских реформ 30-х годов, следствием которых был геноцид, которыйзабрал из жизни около 10 миллионов человек. Картины человеческих страданий,мученических смертей, аморальных деяний большевистских опричников поражаюттрагедийностью, широтой художественных обобщений.
Главную героиню роману Марию называют Богородицею. Она образ-символмногострадальной, разоренной Украины. Многое роднит ее с героинями украинскихклассических произведений, написанных в разные времена: из Маланкой Вол ( “ФатаМоргана” Г. Коцюбинского), Катрей Гармаш (“Иметь” А. Головка – перваяредакция), Половчихой (“Всадники” Ю. Яновского). Жизнь героини роману В.Самчука, ее любовь, испытание, страдание, боли, муки – все это описывается встиле агиографического жанра, проходит через память умирающей от голода старойженщины, которая потеряла во времена социальных потрясений детей мужчины,нажитое тяжелым трудом имущество. Судьба Марии, ее великомученицької дочери смаленьким ребенком, трех синел – это судьба Украины и ее детей, которым судилсясвой путь, – невероятно тяжелый, страдник и трагический.
В Уласа Самчука давние традиционные проблемы морали, труда на земле,достатка, любви и счастья, христианской морали, национального сознания,родителей и детей, появляются в самобутній художественной интерпретации, вспектре виденья трагедии Украины 1917-1933 гг. Самый молодой Мариин сынЛаврентий, как самый порядочный, самый человечный, сознательный национально,становится жертвой большевистских репрессий. Трагедия Марииного рода происходитизо дня в день. Единственная дочь с маленьким ребенком погибают в голодныхмуках. Середульший сын, ленивый и непослушный Максим, становится большевистскимпалачом, глумится над извечной народной моралью, разрушает святые храмы,мордует своих соотечественников, презирает национальный корень. Именно онсимволизирует разрушительную антигуманную суть коммунистического лжемесіанства.Символическим является и то, что отступника-сына, как то мы имеем у Гоголя,собственной рукой карает насмерть родной отец Корней: “Быстрыми шагами подошелк нему и раз, второй размахнулся и опустил топор.
Вырвался дикий крик и сразу замолчал. Топор своим гострієм попадала вчто-то мягкое, в что-то мягкое, которое легко поддавалось, и потому глубокогрузла. Из кровати белой, теплого вырывались некоторое время стоны, но и ониутихли. Корней сек и сек. Сек, как малый парнишка сечет крапиву или сорняк,пока не устала рука ...”
Но и топором Корней рубил социализм, пролетариат, которые истребили родПерепутькив, уничтожили хозяйство, повиганяли из родительского дома, которыеуничтожили миллионы украинских семей. Убив сына-отступника – одного извиновников национальной трагедии, – Корней в то же время обнаруживаетбеспокойство об умирающей жене Марии, отдавая ей то, которое осталось отнедоеденного дохлого зайца, заботится о Надежде, не зная, что обезумевшая иошалевшая от голода дочь наложила на себя руки, задушил перед тем своегоребенка.
Близкий к В. Стефаника как незаурядный мастер психологического письма,Улас Самчук прибегает к глубокому анализу внутреннего состояния персонажей,которые оказываются в экстремальных ситуациях. Да, убежденный, что он долженнаказать сына-изувера и понимая, что сам умрет от голода, Корней обнаруживаетпоследнее внимание свою к жене, умиляется к родному псу, на которого не подвеласьрука и с которым собирается умереть вместе где-то в поле.
Из уст Корнея – когда-то легкомысленного, даже бездушного матроса,которому человечность и порядочность вернул честный труд, — взлетает осуждение преступной системы, котораяуничтожала в крестьянине хозяина, разрушала извечную неразрывную связь его сземлей: “И который же я грех делал, когда у меня из двух десятин воссталодвенадцать? Когда у меня из одной коровы стали шесть… Когда из десятиплодородных деревьев выросли двести? Какой это был, умная людино, грех и пощовзивати меня сволочью, кулаком? ...
… Чтобы я, что целый возраст лил пот, который вытворил столько хлеба,которыми можно прокормити целое государство, шел к отої коммуне и там каждыйвечер наставлял старческую руку, чтобы мне какой-либо Янкель давал ломотьневыпеченного, из помета хлеба? О нет! Вот уже нет!”
Но обрубленный родовой корень, осквернена земля, пошел в миры на погибельКорней, не стало Марииних детей, умирает и она сама, иметь рода человеческого.И все же, невзирая на трагедийный пафос, в произведении звучатжизнеутверждающие мотивы, мотивы незнищенності памяти народной, торжества добранад злом. Где-то живет единственная ветвь Марииного рода: ее и Корниивнайстарший сын Демко, попав в войну к немецкому плену, пустил там корень начужой земле. Воскреснут в человеческой памяти и невинно убієнні.
Символическое виденье видит умирающая Мария, а рядом – Игната, еепрежнего, обманутого ею мужа:
“Мария расплющила глаза, смотрит навстречу солнцу, вынула сухую костлявуюруку и протянула ее вдалеке от себя.
– Солнце! – говорит она.– Солнце! Смотри, Гнате, какое солнце. Видел тыкогда такое солнце?..
Кончики луча отапливают сухие жилы руки, бьют в впалые глаза, підбарвлюютьсеребро волос. Мария не щурит глаз. Смотрит ровно и широко. Игнат молча сидит,и в душе его воскресают мертвые из гробов, встают из гроба люди, далекие,забытые, разбросанные по всей земле. Встают и поют радостные песни. Игнатулыбается...”
Если Улас Самчук, змальовуючи жизнь украинского села на протяжениинескольких десятилетий, анализирует прежде всего истоки большой народнойтрагедии 1933 года, то Василий Барка в своем романе “Желтый князь” (1963),художественно обобщая документальный материал страшного преступлениятоталитаризма, подает множество ужасных картин этого Апоклипсису, черезотдельные человеческие судьбы, поступки, моральную позицию персонажейвоспроизводит целый народ в определенной исторической конкретике. ПроизведениеВ. Барки просто-таки пресыщено страшными фактами, событиями – реалиями черноголихолетия. Трагедия 1933-го осмысливается писателем через библейскоепророчество как результат запрограммированного геноцида, что его осуществлялапартия большевиков и свои вожди, которые ассоциируются с фатальным дьявольскимзнаком “666”. Зверь с этим знаком появляется из рассказов путника в желтойодежде – так через весь роман проходит символический образ Желтого князя,который несет смерть, горе, страдание, сплошное уничтожение и разрушение,опустошает не только землю, но и души человеческие: “Всех противоположных ему,но верных Христу, будут вызывать и выгрызать из нивы жизнь, будут убивать, какчужих птиц – огнем, железом, голодом; подобно теперь делается. Ухудшитсясвирепо при последнем звере… Ломти хлеба не дадут, когда не покажется знакна лбу и на ладони, кладущийся от князя, что при дьяволе ходит”.
В романе обстоятельно изображаются деяния большевистских опричников,которые, усердно выслуживает перед высшими эшелонами власти и их сатрапами вУкраине, забирали у крестьянских многодетных семей последние крошки,сознательно обрекая детей на мученическую смерть.
А вот картинка с высшими партийными чиновниками:
“Партийщина высшего ранга и звания, с яркими звездами на фуражках игруди, поглядывает в выражении кисловато погірдливої скуки сквозь оконныестекла автомашины… поглядывает на труппы, рассеянные по улицам, иотворачивается выпасенными обличями”.
Поражают в романе реалистичностью картины апокалипсического разрушения,совершенного партией большевиков. Картина социальной беды поражает широтойхудожественных обобщений, ассоциациями с апокалипсическими обидами библейскихпророчеств:
“Языков чужая местность. Немые демоны подменили ее, и серное бешенствожелтого кагана побило жизнь, зоставивши темную пустыню. Сады везде вырублены,сами пеньки кое-где торчат по дворикам, среди сорняков. Все, что цвело ксолнцу, пропало, будто снесенное бурей, пожаром, потопом, нашествием.Изменилось в дикие зарості, похожие на волчьи дебри. Нет ни повіток, ни риг, ниамбаров, — сами порозвалювані дома. Ни одно землетрясение не могло такуничтожить быт, как северная саранча, спрягающая золотомлицькою каганівщиною”.
В центре произведения мученический путь на Голгофу одной семьи – семьиМирона Катранника. Все испытания, страдания, которые выпали на долю ее членов,приобретают в произведении символического значения. Страшное лихолетие, котороепришло на нашу землю ровно “через девятнадцать возрастов после распятияСпасителя, – это пришествие антихристов в образе большевистскихреформаторов-осквернителей. Об этом твердит перед смертью Дарии Катранникстарушка иметь, устами которой говорит весь народ, который страшнуюпреступность сатанинской власти пытается объяснить через апокалипсическоепророчество.
В муках умирают дети Катранникив Николай и Аленка, на глазах своихродителей, а родители ничем не смогли им помочь. В поисках еды, среди чужихлюдей, в муках голода погибают также истощенные Мирон и Дария Катранники.Единственная веточка их рода, малый Андрийко, останется живой, чтобы сохранитьпамять о большой трагедии возраста. Корень его, связь с родительским домомнавсегда уничтожена – мальчик будет искать затерянные следы своей матушки наэтой многострадальной земле. И в этом тоже символический подтекст: пройдясквозь апокалипсические муки, нечеловеческие испытания, не стративши в себедобра, не убив исторической памяти, народ наш должен возродить в себе лучшевсего, чище всего, что идет из глубины возрастов.
В романе много картин человеческих страданий, мученических голодныхсмертей, к мелким деталям изображаются поиски спасительных крошек, поражаютрассказы о людоедстве, моральной деградации, эпизодах, связанных с захоронениемживых и мертвых. Однако значительное внимание в произведении акцентируется налучших человеческих качествах, что их в дни горя и скорби не профукал нашнарод. Над жестокостью и моральным падением все же доминирует доброта,милосердие, способность прийти на помощь друг другу. Так Андрийко делитсяостатками раздобытой ховрашатини с незнакомой женщиной, чтобы спасти ей жизнь.В то же время супруги Петрунив делятся с мальчиком последней мукой икартофелем. Следовательно, в поединке со смертью народ все же таки сохраниллучше всего: человечность, естественный альтруизм, способность совместнопреодолевать бедность и беду. И в этом гуманистический и жизнеутверждающийпафос роману В. Барки “Желтый князь”. Написанный в начале 60-х годов в США,произведение это есть на сегодня найобгрунтованішою исторической конкретикой,эпическим полотном о сознательном геноциде украинского народа в 1933 году,преступно, подло организованный большевистским тоталитаризмом.
Рассмотрев романы У. Самчука и В. Барки отметим, что они одновременно иочень разные, и в кое-чом имеют много общего, как в построении, так и всодержании. Но полностью единодушны Барка и Самчук в одном – оба они изобразилисущность трагедии села 30-х годов, каждый по-своему: Самчук – анализируя всюпредысторию социальной катастрофы, Барка – рассматривая именно отрезок1932-1933 гг. – страшного голодомора. Да, в истории произошло много ужасного сукраинским народом, не раз в течение ХХ ст. ему угрожало полное истребление,но, невзирая на все неурядицы, украинское село – основной носитель украинскойнародности – устояло, прежде всего благодаря своей жажды к жизни. И сегодня,когда мы перестраиваем новое общество, не повинные забывать страницы истории,какими страшными они бы не были.

Литература
1.  Я. Грицак “Очерк историиУкраины”, с. 30-36.
2.  Журнал “Слово и время”, 1993№10 с. 68-71.
3.  Газета “Украинский язык илитература”, 1997, число 5.