Атеистический потенциал древнерусской литературы. Каждый этап развития литературы, как и всей духовной культуры, имеет свои господствующие идеи и специфические средства их воплощения, свою систему образов, свой «колорит». Далеко неоднозначно воздействие художественных произведений разных веков на духовный мир современников. Так, например, наш современник вполне определённо воспринимает «безбожные» стихотворения
В.В. Маяковского и Д. Бедного, но житийная литература XI – XV веков может вызвать у него много вопросов. Отсюда можно сделать вывод, что не столь уж сложно атеистические направления в тех сочинениях, в которых легко обнаруживаются атеистические позиции автора, другое дело, когда воззрения писателя противоречивы, а то и вовсе находятся под влиянием религии. Становление русской литературы происходило в феодальном
обществе, в котором господствовало религиозное мировоззрение. В связи с тысячелетием введения христианства на Руси, в богословских изданиях чаще стали встречаться тенденциозные суждения об исключительной роли православия в становлении русской культуры. Для выяснения правомерности этих суждений, при изучении древнерусской литературы важно выявить, во-первых, действительную роль христианства в становлении культуры
Древней Руси, а во-вторых, те причины, которые обуславливали господство религиозных воззрений в жизни общества. Принятие христианства, конечно, в определённой мере облегчило установление разнообразных контактов Киевской Руси с рядом развитых для того времени стран (прежде всего с Византией). Это положительно сказалось на экономическом, политическом, культурном развитии молодого феодального государства. Однако, при этом нельзя не отметить того обстоятельства, что «культурный обмен»
строго регулировался церковью, которая препятствовала проникновению в русское общество «еретических» и «безбожных» идей, Так, перевод книг осуществлялся, прежде всего, в целях создания благоприятных условий для широкого распространения христианских воззрений. Внедрение новой религии в русское общество происходило вовсе не в той идиллической обстановке, какая рисуется церковными авторами. Летописи свидетельствуют, что крещение нередко при помощи огня и меча.
Негативное отношение к заморской религии было обусловлено тем, что, став с IV века государственной религией, христианство уже утратило свой изначальный скромно-бунтарский дух, свою критическую направленность по отношению к государственному строю, к нравам общества. Возникнув как движение бедных, движение обездоленных, христианство постепенно превращается в религию высших классов, выдвигавших на первый план призывы непротивления, покорности: «Рабы, повинуйтесь господам
своим во плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу». (1) «Итак, прежде всего, прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте». (2) Духовная жизнь общества, как известно, определяется, в конечном счете, потребностями социально-экономического развития. Принятие Христианства
Киевской Русью было, во-первых, проявлением «божественного промысла», во-вторых, обусловливалось тем, что молодому государству нужна была идеология, в полной мере отвечающая интересам правящего класса. Язычество, унаследованное от первобытнообщинного строя, во-первых, не могло достаточно эффективно оправдывать порядки феодального государства – монотеизм (однобожие) укреплял позиции единовластия, во-вторых, языческий политеизм (многобожие) не способствовал укреплению единовластия киевского князя. «Единый бог никогда
не мог бы появиться без единого царя». (3) Вносимые в дальнейшем в «Священное писание» изменения учитывали интересы господствующего класса, были реакцией на экономические и политические изменения в обществе. Примером может служить обрядо-культовая реформа, осуществлённая в XVII веке патриархом Никоном, упразднение патриаршества Петром I. Нельзя игнорировать тот факт, что религия, порождённая определёнными социально-экономическими
условиями, оказывала влияние (различное в различные эпохи) на многие стороны общественной жизни, в том числе на литературу. Прежде всего, это влияние выражалось в том, что описываемые в летописях, повестях и, особенно, в житиях события получали искажённое, сказочное толкование. На первый план выдвигались сверхъестественные силы – бог, сатана, которые якобы и предопределяют развитие природных и общественных явлений. Характерный пример – подзаголовок к «Сказанию о
Мамаевом побоище»: «Начало повести о том, как даровал Бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами Пречистой Богородицы и русских чудотворцев православное христианство – Русскую землю Бог возвысил, а безбожных агарян посрамил». (4)
Во многих творениях древнерусской литературы проводится мысль, что именно Богу русские воины обязаны победой над вражеским войском. Внушалось, что сверхъестественные силы не только действуют через своих избранников (обычно это были князья, бояре, монахи), но и сами вмешиваются в эти события. «Видели благочестивые в девятом часу, как ангелы, сражаясь, помогали христианам» – говорится в летописной повести о
Куликовской битве. (5)Подобные же «подробности» сообщаются и в «Житие Александра Невского» и в ряде других произведений. Несчастья же и поражения, по мнению древнерусских авторов – это следствие козней дьявола, либо наказание Божие за грехи человеческие. Народным массам, отдельно взятому человеку отводилась весьма скромная роль: выполнять волю бога и просить его о милости. Но находились личности, действия которых выходили за рамки
христианского мировоззрения. Во многих произведениях древнерусской литературы нашли отражения «сверхъестественные» явления, представляемые как чудеса, знамения, пророчества. Чему способствовали стихийные бедствия, набеги кочевников, войны и распространение этих явлений через сказания, из уст в уста, что вызывало у простого люда страх и стремление предугадать судьбу, заручиться поддержкой сверхъестественных сил. Одним из самых известных «пророчеств» является предсказание смерти
Олега от своего коня («Повесть временных лет»). «Виновником» этой известности стал А.С. Пушкин, написавший по мотивам предания «Песнь о вещем Олеге». Много необычных, необъяснимых явлений описано в агиографической (житийной) литературе. В рассказах Киевско-Печерского патерика – монахи молитвой могут вызвать дождь, лечат болезни, побеждают бесов. Подобные чудеса Описаны в «Житие Феодосия Печёрского», в «Сказании о
Благовещенской церкви», в «Повести о путешествии Иоанна Новгородского на бесе». «Повесть временных лет» повествует о том, будто Пречистая Богородица помогала Мстиславу в его схватке с касожским князем Редедей. В слове о житии великого князя Дмитрия Ивановича рассказывается: «Когда же уснул вечным сном великий царь земли Русской – Дмитрий, воздух возмутился, и земля тряслась, и люди пришли в смятение».
«Сказание о битве новгородцев с суздальцами» повествуется об иконе Божьей Матери, которая чудотворным образом помогла новгородцам. Вынесенная на городскую стену, она повернулась лицом к Новгороду и стала плакать; тогда Бог покрыл суздальцев тьмой, «на них напал трепет и ужас» и они начали биться меж собой. Увидев это, «новгородцы вышли в поле и одних перебили, а других захватили в плен».
(6) Что за явление произошло, какими изменениями погоды, или какие методы были применены в битве, мы можем только догадываться, но в «Сказании….» это явление описано в духе христианского мистицизма. Заимствование библейских образов, сравнений, поучений способствовало восприятию и библейского мистицизма. Формировался абстрактный, внеисторический подход к различным явлениям русской жизни. Христианизация истории мешала русскому обществу, его прогрессивным силам осмыслить реальность событий,
выявить тенденцию социального развития, определить главные интересы государства. Находящая под идейным влиянием православия литература пропагандировала традиционные христианские добродетели: смирение, покорность, страх господнего гнева благочестие. Так, в «Поучении» Владимира Мономаха подчёркивается важность «страха Божия». Тут следует задаться вопросом: «Много ли может достичь человек, в ожидании гнева
Господня? Почему требовалась покорность, а не поступать, так как велит совесть?». В «Житие Александра Невского» русский полководец, возведённый в ранг святого, наделяется особым благочестием: он часто молится, посещает церковь, любит «иереев и монахов, митрополита же почитал, как самого Творца». А в конце жизни принимает «ангельский образ», т.е. становится монахом. Реальная жизнь воина подгоняется под стандартную схему агиографической литературы.
Главный герой «Жития Феодосия Печерского», благочестивый инок, спит только сидя, не моется, одевается так убого, что его принимают за нищего, успешно борется с полками бесов, творит чудеса и даже заранее узнаёт о своей смерти. В «Житие Серафима Пермского» описывается, что отрок во имя любви к богу» оставил дом и всё имущество», «постригся в чернецы» и совершенствовал себя молитвой, постом, воздержанием…. Во имя чего приносились такие жертвы? Ведь чтобы служить
Богу, не надо себя истязать, а нужно нести свою веру с чистой душой и открытым сердцем людям. Смириться – успокоить душу, а не безропотно подчиняться «власть имущим». А, наделяя своих персонажей такими нравственными качествами, древняя литература тем самым способствовала искажению самого понимания внутреннего мира человека, мистификации, что было выгодно консервативным силам Древней Руси. Практически все стороны жизни феодального общества жестоко регламентировались кодексами,
этикетом, традициями, сословными предрассудками. Не избежало этого и искусство. В иконописи, например, существовали так называемые «подлинники» - схемы рисунки, которые предопределяли и композицию, и цветовые характеристики персонажей. Такой же определённый канон сложился и в литературе. Жизнь святого излагалась по устоявшейся схеме: благочестивые родители, очень раннее проявление религиозных
чувств, уход в монастырь, подвиги аскетизма и служения богу и, наконец, радостный отход в мир иной. Описания же каких-либо конкретных подробностей из жизни святых встречается очень редко. Познавательная ценность подобной литературы была очень ограниченной. Впрочем, авторы жития и не преследовали цель расширить кругозор читателя или слушателя, а стремились укрепить их религиозные убеждения, усиливая «страх
Божий». Утверждённые схемы, каноны, образцы существовали и для летописей и летописных повестей, поучений, «хожений», посланий, ораторских произведений и некоторых текстов делового характера. Эти каноны, с одной стороны, закрепляли определённый уровень художественного освоения мира, а с другой – сковывали художественные изыскания писателя. Наиболее ревностными хранителями канонов были, как раз, церковные иерархи. Это обуславливалось тем, что религиозному мировосприятию в
Древней Руси был внутренне присущ консерватизм и догматизм. Однако, следует справедливо заметить, духовный потенциал древнерусской литературы был бы весьма невысоким, если бы она ограничивалась прославлением только христианских добродетелей. Русская литература всегда отличалась публицистичностью, тесной связью с народом. На страницах рукописей, во всех этих памятниках русской литературы, порой сталкивались противоположные
подходы к общественным проблемам. Сквозь религиозные фантазии пробивалась правда жизни, очевидно наличие художественного творчества: эмоциональное восприятие действительности, обобщение единичных явлений, публицистическое отношение к описываемому. В разном виде, в разной мере и степени в письменных текстах отражалось и устное народное творчество. Сама жизнь в Древней Руси была полна противоречивых тенденций, мировоззренческих исканий идеологов различных слоёв
общества. Существующее религиозное рвение глубоко верующих, не вызывало такого рвения у простого народа. Так, митрополит Макарий в своём послании Ивану IV сетовал на то, что «русские воины более всего озабочены земными радостями, а не спасением души». Иностранцы, посещавшие Русь в этот период, отмечали, что население плохо знает молитвы, неуважительно относится к священникам, вольно ведёт себя во время богослужения. Австрийский посол
Сигизмунд Герберштейн писал: «Мы видим, как в Москве пьяные священники всенародно подвергаются бичеванию». Об отсутствии у населения глубоких религиозных чувств свидетельствовало их пренебрежительное отношение к иконам. По сообщению того же посла: в Новгороде один гражданин бросил икону в огонь со словами: «Ты не хотела помочь мне, теперь помоги себе самой!» Другой мужик выбросил икону в навоз со словами: «Я тебе молюсь, а ты меня от воров не можешь уберечь!». (7)
Все эти примеры ещё раз наглядно подтверждают не только всеобщую безграмотность на Руси, но и религиозную необразованность, незнание истинного смысла религиозной науки. Естественно, о каких-либо широких свидетельствах свободомыслия (сомнений в религиозных принципах), в древней литературе говорить не приходится, ибо авторами многих произведений и переписчиками были лица духовного сословия, не заинтересованные в действительном изображении событий, и поэтому умалчивающие
всякую ересь и безбожие среди населения. Необходимо также отметить, что для широкого распространения религиозного свободомыслия и атеизма еще не созрели необходимые социально-экономические предпосылки. Однако, такие стороны социальной действительности, как вопиющая социальная несправедливость, медленное, но неуклонное совершенствование производительных сил, накопление эмпирических знаний, знакомство с идеями свободомыслия в культуре других народов, привели к ослаблению религиозных убеждений, к появлению
элементов стихийно-материалистических воззрений, что в различной форме выражалось и в литературе. Уже в «Повести временных лет» - древнейшем летописном памятнике упоминаются люди, как считает автор – монах Киево-Печёрского монастыря Нестор, безбоязненно относящиеся к христианским представлениям о сверхъестественных силах: «Злой человек, усердствуя злому делу, хуже беса, ибо бесы Бога боятся, а злой человек ни Бога не боится, ни людей не стыдится; бесы ведь и креста
Господня боятся, а человек злой и креста не боится». Подобная характеристика давалась, прежде всего, «законопреступникам», забывших бога и отдавшихся во власть бесов – вроде тех, кто убил Бориса и Глеба. Аналогичные суждения встречаются и в «Молении Даниила Заточника, правда, здесь гнев направлен на прекрасную половину рода человеческого.
Злая жена, восклицает автор, «ни ученья не слушает, ни священника не чтит, ни Бога не боится, ни людей не стыдится, но всех укоряет и всех осуждает». Можно предположить, что на появление таких людей, которые «ни бога, ни беса не боятся» мог повлиять сам процесс ломки языческих воззрений и принудительное обращение в христианство, и различные варианты пренебрежительного отношения к религиозной вере вообще.
О настроениях, достаточно далёких от нравственного христианского идеала, свидетельствует образ матери, а также сверстников Феодосия, боярина Иоанна в «Житии Феодосия Печёрского». Мать, в отличие от сына, погружена в земные, насущные проблемы и весьма неодобрительно относилась к его религиозному рвению. Обнаружив на теле юноши вериги, она приходит в ярость, а не выказывает почтение к богоугодным подвигам, правда то ли давление сына, то ли материнская любовь, вынудили её постричься
в монахини. Сверстники Феодосия, не владевшие глубоким познанием в религии, «издевались над ним и порицали его занятие». Даже отец, боярин Иоанн, возлагавших большие надежды на своего наследника, воспылал гневом на святых отцов за то, что они своими «медоточивыми речами» побудили его сына постричься в монахи. Добрые же дела совершаются по воле бога, как пишет летописец «Ангелы ведь не творят человеку зла, но добра уму желают постоянно…». Но ведь добрые дела делали не только христианами, но и людьми, чьи убеждения
находились на пути от язычества к христианству, теми, кто исповедовал другую религию и, даже вообще не отличались выраженной религиозной направленностью. В начале своего становления на Руси социальная политика церкви была очень гибкой. Проникая в русское общество «сверху» (первоначально крестились князья, дружинники), церковь «не могла терять из виду задачи в будущем проникнуть и в его низы, с тем, чтобы овладеть ими в интересах тех же
верхов». (8) Для завоевания любви в широких массах, священники осуждали мирян, которые творили насилие над своей челядью, торговали людьми, особенно крещёнными. В тех случаях, когда «верхи» обращались к тактике смягчения общественных противоречий, они также прибегали к помощи церкви. Своеобразная исповедь человека религиозного, но с подломленной социальной несправедливостью, беззакониями, личными неудачами верой, слышится в «Молениях
Даниила Заточника». «Был язык мой как трость книжника-скорописца, и приветливы уста мои, как быстрота речная. Того ради попытался я написать об оковах сердца моего и разбил их с ожесточением, как древние – младенцев о камень». Автор выдвигает очень острые выпады против существующих социальных порядков, поддерживаемых и освещаемых церковью: «богатый муж везде ведом – и на чужбине друзей имеет, а бедный и на родине ненавидим ходит. Богатый заговорит – все замолчат и после вознесут речь его до облак; а
бедный заговорит – все на него закричат, Чьи одежды богаты, тех и речь чтима». (9) Даниил Заточник отвергает монашество, как путь избавления от бедности, испытав на себе и поняв, что служители культа не так безгрешны: «Где свадьбы и пиры, тут монахи и монахини, и беззаконие: ангельский имеют на себе образ, а блудный нрав; святительский имеют на себе сан, а обычай похабный». В своём сочинении автор не раз ссылается на «Священное писание», но не из глубоких чувств религиозного
рвения, а как он пишет: «Всё это написал я, спасаясь от лица бедности моей…. Да раскрою я в притчах загадки мои и возвещу в народах славу мою». В своих «загадках» Даниил выходит далеко за рамки религиозных тем, раскрывает социальную несправедливость. «Боярин щедрый – как колодезь с пресной водой при дороге: прохожих поит; а боярин скупой – как колодезь солёный…. Не имей себе двора близ царева двора и не держи села близ княжого села: ибо тиун его – как
огонь, на осине разожженный, а рядовиче его – что искры, Если от огня и устережёшься, то от искр не сможешь устеречься и одежду прожжёшь». В словах Даниила уже слышатся философские нотки. Он не безропотно поклоняется богу, а вступает в разговор с Богом: «Господи мой! Ведь не море топит корабли, а ветры; не огонь раскаляет железо, а поддувание мехами; так и князи не сам впадает в ошибку, но советчики вводят».
Боясь осуждения «господине», он всё же раскрывает перед ним свои мысли и чувства: «Ибо я как та смоковница проклятая: не имею плода покаяния; ибо имею сердце – как лицо без глаз; и ум мой – как ночной ворон, на вершинах бодрствующих…». Во многих творениях древнерусской литературы поднимаются острые не только социальные, но и политические проблемы: корысть и беззаконие дворян, объединение страны, защита отчизны от посягательства врага. Именно политические проблемы (а не религиозно-нравственные изыскания) нередко
выдвигаются на первый план, а религиозные образы, символы оказываются лишь специфическим для данной эпохи средством выражения высокого патриотизма, ненависти к завоевателям. Например, в летописных фрагментах, посвящённых вопросу освобождения Руси от монголо-татарского ига, призывы отстоять христианскую веру, отвергнуть «поганские» обычаи приобретали, по существу, не столько религиозное, сколько гражданское звучание, диссонировали со многими христианскими
добродетелями – терпением, смирением, непротивлением злу насилием. Вступали в противоречие и с христианскими воззрениями на всемогущество, мудрость Бога. Души героев скорбят не столько по тому, что насаждается «бусурманство» (иная вера), сколько потому, что оскорбляется достоинство народа, на долю которого выпали тяжёлые испытания. Автор «Повести о разорении Рязани» не устаёт восхищаться ратными подвигами
Евпатия Коловрата: «Евпатий же, насквозь проезжал сильные полки татарские, бил их нещадно, И ездил среди полков татарских так храбро и мужественно, что и сам царь устрашился». (10) «Слово о полку Игореве» заканчивается хвалебной песней князьям: «Спев песнь, старым князья, потом – молодым петь! Слава Игорю Святославовичу, Буй Тур Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Здравы будьте, князья и дружина, выступая за христиан против полков поганых!
Князьям слава и дружине» (11) Даже в житийной литературе сильное звучание приобретали нередко политические мотивы («Сказание о Борисе и Глебе», «Житие Александра Невского»), а порой проскакивали такие суждения – например, что храмы создаются не только в честь Бога, но и в честь горожан. «Слово о полку Игореве», в отличии от других произведений древнерусской литературы, в силу случайных обстоятельств не испытало особой доработки со стороны благочестивых монахов
переписчиков. Только благодаря этому в нём сохранился в почти неизменном виде величественный дух народной поэзии, языческая близость к природе. В этом творении с исключительной выразительностью показаны трагические последствия разобщённости русских княжеств. Здесь нет благочестивых рассуждений о греховности людей, загробном воздаянии, нет ссылок на библейские пророчества. Автор, избегает религиозных поучений и ждёт помощи
Русской земле не от сверхъестественных сил, а от самих христиан. Отталкиваясь в изображении некоторых событий от «Повести временных лет», автор как бы не заметил всё то в летописи, что имеет религиозный смысл. Так, например, в «Слове…» опускается религиозная трактовка смерти Бориса Вячеславовича (наказание божье за гордыню), не упоминаются и церковные похороны убиенного юноши Ростислава. Летописный христианизированный образ
Игоря значительно отличается от того, каким он изображён в «Слове о полку Игореве». Несомненно выше летописных и описание похода Игоря в «Слове…». Идейно-художественный мир «Слова о полку Игореве» многослоен. Здесь без всякого осуждения называются языческие боги, описываются очень древние верования (одухотворённые стихии по зову, Ярославны помогают
Игорю бежать из плена). Не вызывает сомнения и христианская позиция автора, которая особенно отчётливо обнаруживается в концовке произведения: «Солнце светит на небе – Игорь князь в Русской земле. Девицы поют на Дунае – вьются голоса через море до Киева. Игорь едет по Боричеву к святой Богородице Пирогощей. Страны рады, города веселы». «Слово о полку Игореве» оказало большое влияние на другое значительное
произведение древнерусской литературы – «Задонщину», в котором также воспевается любовь к Родине, мужество, стойкость, храбрость, проявленную её защитников на Куликовом поле. Плачи княгинь и боярынь во многом перекликаются с плачем Ярославны. Правда, автор здесь чётко оговаривает свою христианскую позицию. Следует отметить, что в «Задонщине» чётко проявляется использование религиозного учения в своих корыстных
целях. В переписке Андрея Курбского и Ивана Грозного затрагиваются различные политические, нравственные, в том числе и опасная для религиозного учения проблема социальной справедливости. Ведь уже с древности христиане задавали вполне естественные вопросы: как же может всемогущий, всеблагий бог допускать страдания людей? Или же он не всемогущ? Или он не добр? В пылу полемики спорщики ставят весьма неосторожные вопросы, произвольно жонглируют
вырванными из Библии цитатами. Отмахиваясь от обвинения в жестокости, царь не без ехидства спрашивает, невольно обнажая при этом противоестественность многих предписаний религиозного учения: «Почему же ты презрел слова апостола Павла, который вещал: «Всякая душа да повинуется владыке. Власть имеющему; нет власти, кроме как от Бога; тот, кто против власти, противится Божьему повелению». Воззри на него и вдумайся: кто противится власти – противится
Богу; а кто противится Богу, тот именуется отступником, а это наихудший из грехов».(12) Ослаблению действий религиозных установок способствовали расширяющиеся по мере развития древнерусской литературы элементы реалистичности, заключающиеся в правдивом, без христианского осмысления изображении отдельных событий, сторон тех или иных явлений. Чаще всего эта достоверность встречалась при описании страданий людей, преступлений князей. Так, реалистичен рассказ об ослеплении
Василька Теребовльского («Повесть временных лет»). Весьма точно изображает многие стороны сиротского детства Иван Грозный в переписке с Андреем Курбским: «Тогда натерпелись мы лишений и в одежде и в пище, Ни в чём нам воли не было, но все делали не по своей воле и не так, как обычно поступают дети. Припомню одно: бывало, мы играли в детские игры, а князь
Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опёршись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не взглянет – ни как родитель, ни как опекун, и уж совсем ни как раб на господ».(12) О своеобразном отношении рядовых верующих к религиозным воззрениям свидетельствует устное народное творчество. По своему духу, настрою творения устного народного творчества часто противостоят христианскому мироощущению. Ведь героем былин был не смиренный инок, не благочестивый мирянин, а разудалый молодец, богатырь, которому
всё по силам, а силу девать некуда. Обидел как-то князь Владимир Илью Муромца – забыл пригласить его на пир; в отместку «На церквах-то о кресты вси да повыломал, маковки он золочёны вси повыстрелял» и отдал голи кабацкой. В русском эпосе встречается и непочтительное отношение к служителям культа: Алёша рода поповского, Поповские глаза завидущие,
Поповские руки загребущие. В былине «Михайло Данилович» князь Владимир не разрешил старому воину постричься в монахи, ибо опасался, что враги, проведав об этом, станут чаще нападать на Русь. Антиклерикальные настроения просматриваются в целом ряде народных сказок: «Церковная служба», «Как поп работницу нанимал», «Попов работник». «Жадный поп», «Духовный отец», «Поп-ворожейка». В них высмеивалась жадность, пронырливость, бесчестность служителей церкви.
О прагматичном отношении к религии говорится в сказке «Старуха в церкви». Старуха в церкви поставила одну свечку перед образом святого Михаила, а вторую, не рассмотрев, перед поражённым дьяволом. Дьячок, видя такое богохульство, воскликнул: «Ах! Что ты делаешь, бабушка, ведь ты эту свечку ставишь перед
Диавола». На что она ответила: «Не замай, батюшка, не худо иметь везде друзей: в раю, и в муке; мы ещё не знаем, где будем». Это еще одно доказательство непонимания, непочтительного отношения к христианской религии верующих. В течение XI – XVII веков русская литература прошла сложный путь развития – от короткого периода подражательства до быстрого взлёта художественной культуры, который отчётливо виден в «Слове о полку Игореве», «Молении Даниила Заточника», «Задонщине» и других выдающихся творениях.
Но идейные искания первых древних произведений не выходили за рамки религиозного мировоззрения. Иначе и быть не могло, не сложились ещё необходимые предпосылки для освобождения от этой зависимости. Однако были условия для самых разнообразных проявлений религиозного свободомыслия, которое как бы изнутри расшатывало устои религии и ограничивало её воздействие на духовную культуру Древней Руси. Литература: 1. Библия. /Послание Павла к
Ефесянам. 2. Библия. /Послание Павла к Тимофею. 3. К. Маркс, Ф. Энгельс. / Соч. – Т. 27, С. 56. 4. Редкол.: Г. Беленький, П. Николаев, А. Овчаренко и др. /Русская литература XI-XVIII вв. М.: Худож. лит 1988. 5. Сост. Л.А. Дмитриев и Д.С. Лихачёв / Памятники литературы Древней Руси: XIV – середина
Xvвека. – М 1981. С125, С223. 6. Там же – С. 451-453 7. А.В. Арциховский / Очерки русской культуры XVI века. М 1977. С. 80. 8. Б.А. Романов /Люди и нравы Древней Руси: Историко-бытовые очерки XI – XII веков. – М Л 1966. С. 53 – 54. 9. В.А. Грихин. /О, Русская земля. – М 1982.
С. 298, 301.