Москва при царе Иоанне IV

Москва при царе Иоанне IV

Первое в нашей истории царствование государя Иоанна IV
составляет примечательную эпоху в истории Москвы. Но мы не станем
останавливаться на личности и казнях его. Об этом слишком уж много было писано
у нас. Да и западные историки, имея дело с не менее жестокими, чем он,
современными ему правителями, каковыми были Филипп II Испанский, Генрих VIII и
Мария Тюдор в Англии, совершавшие свои кровавые казни при свете возрождения
наук, при наличии парламентского режима, не так уже, как у нас, копаются в
жестокостях. И сам Иоанн IV получил за них тяжкие воздаяния от наших историков.
Наш же народ, терпеливо перенесший всю тяжесть второй половины его правления,
назвал его только Грозным. В этом он проявил совсем иное отношение к своему
царю, чем англичане, которые свою королеву, современницу Иоанна IV, назвали
"кровавой" Марией. И в памяти народной тень Иоанна живет более в
образе славного покорителя Казани, Астрахани и Сибири, чем в виде облитого
кровью тирана.

Тринадцать лет (с 1533 года) шло регентство сперва
матери государя, великой княгини Елены, а затем боярской думы, пока наконец
юный Иоанн не принял в свои руки бразды правления. Мы не станем также описывать
отрицательные явления этой поры, а лучше обратимся к истории Москвы как города,
к дальнейшим успехам ее быта.

Памятником регентства Елены была постройка крепостных
стен Китай-города. Ввиду того, что Кремль в случае осады не мог уже за своими
стенами вмещать сильно увеличившееся народонаселение, Василий III желал
построить еще новую крепость. Осуществлением этой мысли занялась великая
княгиня. Работы были начаты в 1534 году. Сперва "сделан бысть в Москве
град земляной по тому месту, где мыслил ставить великий князь Василий Иванович".
"Град был сделан на большее пространство Москвы. Хитрецы
(розмыслы-инженеры) устроиша его вельми мудро, начен от каменныя большия стены
(кремлевской), исплетаху тонкий лес (хворост) около большого древия и внутрь
насыпаху землю и вельми крепко утверждаху и ведоша по реце Москве и приведоша к
той же каменной стене и на верее устроиша град древян, по обычаю (то есть
помост с кровлей, для защиты). Нарекоша граду имя Китай".

По мнению И. Е. Забелина, прозвание Китай значит, по
всей вероятности, плетеничный: ибо китай - веревка, сплетенная или свитая из
травы, соломы или прутьев, коими вяжут одонья. То обстоятельство, что для
постройки земляных стен исплетаху тонкий лес, подтверждает такое предположение.
Но правительница не удовольствовалась этими деревянно-земляными стенами и
повелела "на большее утверждение град камен ставити, а подле земляной
город". В 1535 году вдоль рва, по совершении митрополитом Даниилом
крестного хода, заложена была каменная стена с башнями и воротами (Сретенские,
Ильинские или Троицкие, Варварские и Космодамианские, выходившие на Большую
улицу к Москве-реке). Митрополит своей рукой клал краеугольные камни
стрель-ниц. Издержки на эти сооружения были возложены на бояр, духовенство и
торговых людей. Население привлекалось даже к самой стройке стен. "Строил
Петр Фрязин, подошву градную основав". Новые стены охватили часть Большого
посада, где производилась торговля. Приступлено было и к постройке каменных
лавок, число которых к началу XVII столетия уже было весьма значительно; в них производилась
торговля европейскими и азиатскими товарами, что видно из названий: Фряжских
погребов, Суровского и Панского рядов и проч. Другим памятником правления Елены
было построение церкви Иоанна Предтечи, близ Солянки, и основание при ней
Ивановского женского монастыря, в который впоследствии были заключаемы знатные
затворницы.

Немаловажную реформу произвела Елена в чеканке монеты.
В предшествующее время распространились обрезывание монеты и даже ее подделка,
хотя фальшивых монетчиков жестоко казнили, заливая им горло растопленным
металлом. Правительница велела отбирать всю старую испорченную монету и
чеканить новую. Из фунта серебра, или гривны, теперь вычеканивалось три рубля,
или 300 денег. Три деньги составляли алтын, пятьдесят денег полтину.
Окончательно был установлен штемпель московской монеты. Мы знаем, что на ней с
давнего времени стали господствовать всадники: то ловчий с соколом в руке, то
всадник с копьем, то всадник-мечник. В это время восстановлен был появившийся
при Василии Темном конный копейщик. Об этом летописец говорит: "великий
князь Иван Васильевич учини знамя на деньгах: князь Великий на коне и имея
копье в руце, и оттоле прозвашася деньги копейныя". Таким образом,
установившийся с Иоанна III только на государственных печатях герб сделался
окончательно монетным штемпелем, пока не был заменен двуглавым орлом. Денежный
двор находился на Яузе, в Денежной слободе, где теперь церковь Троицы в
Серебрениках.

В 1540 году принесена была из Ржева чудотворная икона
и встречена великим князем и митрополитом близ Новинского монастыря (который
был основан еще митрополитом Фотием, при Василии Темном), и здесь была устроена
придельная церковь, в память этого события. Название местности Новинское
происходит от села Новинки, упоминаемого при Василии III, а другие производят
от существовавшего будто здесь храма Иисуса Навина.

Минуем, как слишком известные, детство и отрочество
Иоанна и времена боярского управления и обращаемся к первым проявлениям
самостоятельной деятельности Иоанна, имевшим важное значение в истории Москвы:
венчанию его на царство и женитьбе.

В 1547 году, когда Иоанну было 17 лет, он объявил
митрополиту Макарию о намерении своем жениться. По этому случаю был отслужен
торжественный молебен в Успенском соборе. После этого молодой государь, созвав
своих бояр, объявил и им о своем намерении, причем сказал, что хотел искать
невесту в ином царстве, но оставил эту мысль и хочет жениться в своем
государстве. При этом государь сказал боярам и другое важное решение -
венчаться на царство, по примеру своих прародителей, начиная от Владимира
Мономаха. Это священное коронование было совершено 16 января в Успенском соборе
митрополитом Макарием, по тому же чину и почти с такими же обрядами, как уже
известное читателям венчание внука Иоанна III - Димитрия. Важным же отличием
этого священнодействия было то, что теперь к прежнему титулу великого князя
государь присоединил новый, высший прежнего, титул царя. Таким образом
Московское государство всея Руси стало царством. Царский титул прилагался
иногда к деду Иоанна IV; отец его Василий III уже чаще именовался царем. Но с
коронации Иоанна Васильевича употребление царского титула сделалось постоянным,
и государь именовался царем во всех государственных актах. Русские люди того
времени придавали важное значение этой перемене. По понятиям книжных людей,
русский царь является прямым преемником православных царей греческих, от
которых он происходил и по бабке своей Софье Фоминишне, и по прародительнице
Анне, супруге Равноапостольного Владимира. Русские современники писали, что теперь
царство Российское есть третий Рим, оно является преемником двух прежних:
"два убо Рима падоша, третий стоит, а четвертому не быть".
Единственным авторитетом, к которому Иоанн обратился за подтверждением нового
титула, или его благословением, был Цареградский патриарх. От него была
получена благословенная грамота.

В "Собрании Государственных грамот и
договоров" приведен порядок этого венчания на царство, с его обрядами и
молитвами. После пения "трисвятаго" на государя возложен был сперва
животворящий крест, затем бармы и венец Мономаха. И царь воссел затем на трон,
поставленный на амвоне, рядом со святительским седалищем.

Воспроизведенная из "Царственной книги"
миниатюра относится к этому. Она представляет нам следующий момент: "и по
молитве сел царь на своем столе, а митрополит на своем, и вышел на амвон
архидиакон, глаголя велегласно многолетие царю Иоанну Васильевичу Русскому, и
весь освященный собор Русския митрополии". Амвон устроен здесь
по-новгородски: "человечки деревянные на главах держат его". Очень
хорошо бы сделали наши художники, посвящающие себя исторической живописи, если
бы как эту, так и другие исторические миниатюры подвергли художественной
транскрипции, придав им перспективу и фигурам живость и естественность и т. д.

Иоанн IV в 1551 году, когда он хлопотал об утверждении
за собой царского титула, соорудил себе царское место, находящееся теперь в
Успенском соборе. Оно устроено в виде шатровой сени, на четырех столбах,
наподобие тех сеней, которые устраиваются над престолами. Сень поддерживают
четыре символических животных: лев, или скимент, гиенна и еще два, называвшиеся
остроганами. На самом троне сделаны надписи и вырезаны изображения из жизни
Владимира Мономаха и среди них касающиеся принесения из Византии царских
регалий.

После коронации были разосланы грамоты, чтобы князья,
бояре и дворяне прислали своих дочерей-девиц на смотр наместникам; последние
делали набор: отделяли из них красивых и отсылали в Москву для избрания царю
невесты. Выбор Иоанна Васильевича остановился на Анастасии Романовне
Захарьиной-Юрьевой, происходившей от рода боярина времен Семеона Гордого -
Андрея Кобылы. Внук его Иван Федорович Кошкин, ближний боярин Василия 1, в
числе других сыновей имел Захарию; его сын Юрий, боярин Иоанна III, был
родоначальником линии Захарьиных-Юрьевых. Из них Роман Юрьевич оставил после
себя вдову Юлианию Федоровну с сыновьями Даниилом и Никитой и дочерьми Анной,
вышедшей за князя Сицкого, и Анастасией Романовной, ставшей царской невестой.
Она воспитывалась в доме деда под руководством тетки своей Феодосии Юрьевны, в
приходе Георгия на Дмитровке за Житной площадкой, где построена была церковь
Юрием Захарьиным. Впоследствии царица Анастасия Романовна родительский дом
обратила в Георгиевский монастырь.

Бракосочетание царя и Анастасии Романовны было
совершено митрополитом Макарием 3 февраля в Успенском соборе. При этом
первосвятитель произнес речь новобрачным, увещевая их прилежать церкви, творить
милостыню, заступаться за вдов и сирот, не слушаться злых наветов и льстецов,
бояр и боярских детей жаловать и так далее.

Свадьба была справлена со всеми народными обычаями,
посаженной матерью была княгиня Евфросинья Старицкая, а тысяцким - ее сын,
князь Владимир Андреевич. Родной брат царя Юрий в первый раз сидел за столом
"в большом месте", конюший Михайло Глинский ездил всю ночь около
подклети. Юрий Глинский "слал постели и водил новобрачнаго в мыльню".
Через две недели после свадьбы новобрачные отправились к Троице на богомолье,
причем царь, несмотря на зиму, шел пешком.

Кроме этих двух событий - царского венчания и свадьбы
государя, в этом году в истории Москвы приобрели особое, чрезвычайное значение
пожары. Огонь их поставил Иоанна на иной путь, свернув с того, который
предопределяло для него его печальное детство и который отмечен казнями во второй
половине его царствования, после смерти царицы Анастасии.

Весной 12 апреля выгорела часть Китай-города,
примыкавшая к Москве-реке, с некоторыми церквами, гостиным двором и друга- ми
лавками. Одна крепостная башня, служившая пороховым складом, взлетела на воздух
с немалой частью китайской стены. Затем, 20 апреля, выгорела часть посада около
устья Яузы, на Болвановке, где жили кожевники и гончары. Но вот 3 июня в Кремле
с деревянной звонницы упал большой колокол "Благовестник"
("напрасно отпаде"), когда начали звонить в него к вечерне. При
падении у этого колокола отбились уши. Все встревожились этим, как недобрым
предзнаменованием. Даже Иоанн, жестоко расправлявшийся с псковскими
"жалобными людьми" в Коломне, получив это тревожное известие, бросил
все, прискакал в Москву и приказал как можно скорее приделать к колоколу уши.
Как близко принимали это в то время к сердцу, видно из того, что
"Царственная книга" посвящает особый рисунок этому исправлению
колокола, совершенному в присутствии царя и царицы... Предзнаменование,
по-видимому, оправдалось. 21 июня вспыхнул новый, еще невиданный с начала
Москвы, пожар. Он пошел от Воздвижения на Арбате и сжег все Занеглименье.
Поднялась буря и погнала отсюда огонь на Кремль: там загорелся верх Успенского
собора, крыша царских палат, двор царской казны, Благовещенский собор с его
драгоценными иконами греческого и русского письма (Андрея Рублева),
митрополичий двор и царская конюшня. Погорели монастыри - Чудов и Вознесенский,
и погибли все боярские дома в Кремле. Одна пороховая башня с частью стены
взлетела на воздух. Пожар перешел в Китай-город и истребил оставшееся от
первого пожара. На Большом посаде сгорели: Тверская, Дмитровка до
Николо-Грачевского монастыря, Рождественка, Мясницкая до Флора и Лавра,
Покровка до несуществующей теперь церкви Св. Василия, со многими храмами,
причем погибла масса древних книг, икон и драгоценной церковной утвари. Около
двух тысяч человек сгорело живьем, митрополит Макарий едва не задохнулся от
дыма в Успенском соборе, откуда он своими руками вынес образ Богоматери,
написанный святителем Петром. Владыка в сопровождении протопопа Гурия, несшего
Кормчую книгу, взошел на Тайницкую башню, охваченную густым дымом. Макария
стали спускать с башни на канате на Москворецкую набережную, но тот оборвался,
и владыка так ушибся, что едва пришел в себя и был отвезен в Новоспасский
монастырь. Царь с семьей и боярами уехали за город, в село Воробьево.

Интрига пустила в народ молву, что Москва сгорела от
Глинских, родственников царя. Бабка его, княгиня Анна, будто разрывала могилы и
из покойников сердца вынимала, высушив их, толкла, порошок сыпала в воду, а той
водой, разъезжая по Москве, улицы кропила, от того-де Москва и сгорела.
Громадный пожар 1547 года имел чрезвычайную важность не только потому, что потребовал
от Иоанна IV большой строительной деятельности по восстановлению Москвы, но и
потому, что произвел благодетельный переворот в душе царя, сблизил его с
протопопом Сильвестром, автором знаменитого "Домостроя", Алексеем
Адашевым и другими благомыслящими людьми, во главе которых стоял митрополит
Макарий, и побудил Иоанна к личной работе по управлению государством. С этой
катастрофы начинается блестящий тринадцатилетний период царствования Иоанна,
прославленный завоеванием огромного Поволжского пространства от Казани до
Астрахани, счастливой войной с Ливонией, изданием Судебника и целым рядом
правительственных преобразований. Москва в это время видела впервые земский
собор, слушала речь государя к народу с Лобного места
*, была
свидетельницей чрезвычайно важного церковного собора, так называемого
Стоглавого. Но все это, равно как и страшный новый перелом в характере Иоанна,
завоевание Сибири и прочие политические события, более относится к нашей
общегосударственной истории, чем к истории Москвы как города, и по своей
общеизвестности уже давно стало общим местом. Для нас же представляет больший
интерес то, что касается памятников Москвы за это время, ее быта, ее тогдашней
культуры. По приказанию царя были отстроены пострадавшие от пожара Успенский и
Благовещенский соборы, Грановитая палата и дворец. Верх Успенского собора был
покрыт вызолоченными медными листами.

Покорение Казани отразилось в Москве особыми
памятниками. Приведенный выше рисунок изображает отправление войск из Москвы
под Казань. С великим торжеством после взятия Казани государь возвратился в
Москву. Народ встретил его на Яузе, в Росто-кине, а митрополит Макарий - у
Сретенского монастыря и сказал царю речь, на которую отвечал и Иоанн. Здесь он
облачился в царские одежды и шапку Мономаха и пешком с крестным ходом вступил в
Кремль. Прежде всего покорение Казани дало Москве собор Покрова Богородицы, или
храм Василия Блаженного, построенный молодым царем в память присоединения к
России царства Казанского. "Известный всему свету этот памятник, - говорит
И. Е. Забелин, - по своей оригинальности занял свое место и в общей истории
зодчества и вместе с тем служит как бы типической чертой самой Москвы,
особенной чертой самобытности и своеобразия, какими Москва, как старый русский
город, вообще отличается от городов Западной Европы. В своем роде это такое же,
если еще не большее, московское, притом народное диво, как Иван Великий,
царь-колокол, царь-пушка. Западные путешественники и ученые исследователи
истории зодчества, очень чуткие относительно всякой самобытности и
оригинальности, давно уже оценили по достоинству этот замечательный памятник
русского художества" ("Черты самобытности в древнерусском
зодчестве").

Чужедумные же люди во что бы то ни стало стараются
отвергнуть всякую самобытность и оригинальность в русском народе и пытаются
доказать, что и храм Василия Блаженного построен или в индийском, или в
арабском и мавританском стиле. Но теперь уже доказано, что все его элементы
самобытно-русского характера, проявлявшегося в русском теремном, церковном и
крепостном (башенном) творчестве. ("Образцы древнерусского зодчества в
миниатюрных изображениях" Н. Султанова, "Памятники древней
письменности".)

Ход постройки Покровского собора представляется таким:
в память завоевания Казани, а затем Астрахани была начата эта многосложная
работа с 1553 года деревянной постройкой храма Св. Троицы, что на рву
(крепостном), к которому потом прибавлена церковь Покрова с приделами. В 1555
году был заложен каменный Покров о девяти верхах, оконченный уже в 1559 году,
хотя и не совсем. Летописец записал следующее: "В лето 7068 октября,
совершена бысть на Москве церковь Покров Богородицы, что у Троицы на рву, и
после того сотворена бысть тое церковь; тут же у св. Троицы различными образцы
и многими переводы на одном основании девять престолов совершено".

Священник И. И. Кузнецов нашел в Румянцевском музее
рукопись "Летописец № 611", в которой оказалась вставка из другой
рукописи, повествующая о закладке собора царем Иоанном IV вместе с митрополитом
Макарием. Здесь названы и зодчие, которым было поручено сооружение собора. Это
некий "Барма и Постник с товарищи".

Другим памятником в Москве покорения Казани является
хранящееся у нас в Оружейной палате знамя, под которым стоял молодой царь во
время штурма города. Воспроизводим этот примечательный стяг. На нем мы видим
Нерукотворный образ Спаса, поддерживаемый двумя ангелами. Вокруг образа вышит
тропарь: "Пречистому Твоему образу покланяемся, Благий, просяще прощения
прегрешениям нашим, Христе Боже..."

Кроме этого, мы имеем еще ряд современных иллюстраций
к казанской войне, сделанных московскими миниатюристами к "Царственной
книге", хранящейся в Патриаршей библиотеке и в Летописце той же
библиотеки. Приведенная выше и изображающая отправление войска в Казань
миниатюра дает нам некоторое понятие о военном быте времени Иоанна Грозного.

До последнего подъема русского сознания у нас
господствовали тенденции, что вся московская допетровская Русь - это сплошной и
безрассветный мрак невежества. Теперь, когда мы освободили свои глаза от чужих
очков, историческое зрение лучше видит проблески русской образованности и
культуры даже в такое время, каким является эпоха Грозного царя. Не
воспользовавшись еще возрождением наук и искусств, изобретениями и открытиями,
мы в эту пору, конечно, отстали от Запада; но было бы в высшей степени
неосновательно думать, что мы стояли тогда на уровне азиатских народов.

У нас была своя образованность. Представителями ее
были ученый Максим-грек, митрополит Макарий, составитель громадного сборника
произведений письменности, известного под именем "Великих
Четьих-Миней", и летописного свода - "Степенной книги") протопоп
Сильвестр, автор "Домостроя", князь Курбский, на конец, сам Иоанн IV
и другие. Громадная библиотека Грозного которую недавно отыскивали в подземных
тайниках Кремля, представляла богатейший фонд для русского образования.

Рассмотрев это драгоценное собрание книг - на
греческом, латинском и еврейском языках, замурованное в сводчатых подвалах
немец Веттерман пришел в неизъяснимый восторг: он увидел здесь много даже
классических сочинений, которые совсем были не известны западной учености.

К царствованию Иоанна IV относится и введение в Москве
книгопечатания. Юный царь еще в 1548 году велел Иоанну Шлитте привезти в Москву
из-за границы вместе с другими техниками типографщиков. Но немцы, завистливо
опасаясь подъема образованности в России, не пропустили их к нам. Только с
помощью датчан, в 1553 году, у нас была устроена типография. Царь дал из
собственной казны средства на устройство книгопечатной палаты. Немедленно нашлись
русские люди, способные к типографскому искусству, и стали нашими
первопечатниками. То были дьякон от церкви Николы Гостунского Иван Федоров, его
товарищ Петр Тимофеевич Мстиславец и Маруша Нефедьев. Спустя 10 лет, в 1664
году, в Москве появилась первая печатная книга "Апостол", довольно
красивая по своей бумаге и печати, а в следующем году "Часослов". Но
многочисленный класс переписчиков, видя со стороны типографии подрыв своему
ремеслу, начал смущать чернь, обвиняя книгопечатников в ереси. Чернь подожгла
ночью печатный двор, и первопечатники спаслись из Москвы бегством. Однако
начатое ими дело не погибло: царь велел возобновить типографию, и печатание
книг продолжал их ученик Андроник Невежа.

Искусство письма к этому времени достигло высокой
степени процветания. Рукописи этого времени, как, например, "Царственная
книга" и так называемый "Синодальный летописец", а также
множество других украшены миниатюрами, а некоторые великолепным в красках и
золоте орнаментом, заставками и причудливыми заглавными буквами.

Живопись также продолжала развиваться. В эту эпоху
появляются у нас лицевые подлинники, составлявшие руководства для наших
иконописцев. Во время большого пожара 1547 года погибли, между прочим, и
произведения кисти знаменитого Андрея Рублева, и пришлось много работать по
восстановлению живописи в кремлевских соборах. Стоглавый Собор старался
упорядочить нашу иконографию; он определил поставить над иконниками четырех
старост - смотреть, чтобы иконы писались верно с установленных образцов, чтобы
неискусные в этом деле перестали им заниматься и чтобы молодые ученики были
отдаваемы к добрым мастерам. Но московская школа живописи была не в силах одна
справиться с этой задачей. Митрополит Макарий, сам искусный в иконописании) и
протопоп Сильвестр, будучи новгородцами, посоветовали царю призвать на подмогу
иконописцев из Новгорода и Пскова. На время работ привезли в кремлевские соборы
иконы из разных городов: Новгорода, Звенигорода, Смоленска и других. Выписанные
иконники рисовали по образцам монастырей Троицкого и Симонова, славившихся
произведениями старой московской школы.

Из псковских мастеров известны Останя, Яков, Семен,
Глаголь. Одновременно с писанием новых икон новгородско-псковские мастера
расписывали своды и стены царских палат священными изображениями, бытейским
письмом, как, например, Христа и святых или символических фигур: мужества,
разума, чистоты, правды и т. д. В это время выступил дьяк Висковатый с
заявлением, что новые образа написаны несогласно с церковными преданиями.
"В палате царской притчи, - говорил он, - писаны не по подобию: написан
образ Спасов, да туто же близко него написана жонка, спустя рукава, кабы
пляшет; а подписано под нею: блужение, а иное - ревность и иныя
глумления". Созванный в это время Стоглавый Собор обсудил это, и митрополит
объяснил Висковатому, что в палате было написано приточно - Спасово
человеколюбие, еже о нас, ради покаяния.

Стоглавый Собор, учинив по этому поводу розыск,
оправдал живописцев и осудил обвинителя. Митрополит Макарий объявил
Висковатому, что он "мудрствует об иконах негораздо". "Знал бы
ты, - говорил владыка, свои дела, которые на тебя положены, - не разроняй
списков разрядных".

Из описания, составленного при Алексее Михайловиче в
1572 году, видно, что на сводах и стенах Грановитой палаты были следующие
изображения: Господь Саваоф, творение ангелов и человека и разные события
Ветхозаветной истории, например, разделение вселенной между тремя сыновьями Ноя
и Руси между тремя сыновьями Владимира Равноапостольного. Русские князья
Ярослав, Всеволод и Владимир Мономах были изображены в венцах или митрах, в
камчатных одеждах с бармами и золотыми поясами, вообще в виде византийских
царей. Затем следовали основатель Москвы Юрий Долгорукий и родоначальник
московских князей Александр Невский и другие наши государи.

Разбираясь в памятниках при Грозном, мы должны
обратить внимание на те изменения, какие при нем претерпел наш государственный
герб. Изменения эти представляют нам его новую геральдическую фазу и
заключаются в следующем: на большой государственной печати "Царства
Всероссийского" московский всадник; поражающий дракона помещается теперь
на груди императорского орла. Вокруг него, ниже восьмиконечного креста с
надписью: "Древо дарует древнее достояние", размещаются гербы
объединенных под властью Москвы княжеств и царств. Выбитый круговой надписью
титул своими размерами уже превосходит титул отца и деда государя. Он
начинается словами: "Бога в Троице славимаго милостию, великий государь,
царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси, и Владимирский, и Московский
государь и великий князь Новаго-города, Низовския земли и проч.".

Делала при Иоанне Васильевиче успехи и пышность
придворной обстановки. Особенно любил царь удивлять этим иностранных послов.
Так, в 1576 году, при приеме польского посла, присланного Стефаном Баторием, не
только дворец был переполнен боярами в блестящих одеждах, но на крыльце и в
переходах до Набережной палаты, у перил до Благовещенского собора были
размещены во множестве гости, купцы и приказные, все в золотых одеждах; на
площади было расставлено возникшее при Иоанне новое войско - стрельцы с
ружьями. На придворные обеды при Иоанне IV приглашались громадные массы
служилых людей, по 600 и 700 человек. Однажды, во время войны с ливонскими
немцами, был устроен придворный обед на 2000 человек. Царь дивил иностранцев
обилием в своем дворце золота, самоцветных камней, жемчуга и прочих
драгоценностей.

Но, при всех этих успехах, Москва при Иоанне IV мало
обстраивалась новыми постройками. Кроме упомянутого выше Покровского собора,
при нем в 1543 году, говорит летопись, доделали церковь Воскресения на площади,
возле Ивана "святый под колоколы" (начатую Петром Фрязиным при
Василии III); а лестницу и двери приделали в 1552 году московские мастера; в
1555 году царь и митрополит в ту церковь "принесли Рождество Христово от
Мстиславскаго двора и собор уставили". В 1547 году близ Тайницких ворот
был построен собор Черниговских Чудотворцев, где были положены принесенные
тогда в Москву мощи св. князя Михаила и его боярина Феодора. В память победы
над крымцами, в 1573 году, была построена церковь Рождества Христова в Палашах
близ Тверской улицы, где находится чудотворная икона Божией Матери
"Взыскание погибших". В 1582 году на месте приходской церкви Св.
Никиты боярин Никита Романович Юрьев, брат царицы Анастасии и отец патриарха
Филарета, построил Никитский женский монастырь. В 1583 году у Иоанна от седьмой
его жены Марии Нагой родился сын Димитрий - Уар (Угличской). В память этого был
построен придел мученика У ара при церкви Иоанна Предтечи, у Боровицких ворот.
Здесь была поставлена икона этого святого в меру роста царевича. Перед иконой
лежал камень, служивший ступенью для прикладывавшихся. Сюда, когда Димитрий
царевич был причислен к святым, матери клали грудных болящих детей. Позади
большой Набережной царской палаты в 1560 году был вновь перестроен Сретенский
собор, основанный Василием 1.

Из дворцовых построек этого времени известны
следующие: в 1560 году, около упомянутого Сретенского собора, царь
"повелел делати двор особный детем своим". При учреждении опричнины,
в которую были отобраны улицы: Чертолье (Пречистенка), Арбатская с Сивцевым
врагом, Сенчинское (Остоженка) и половина Никитской, с разными слободами до
всполья Дорогомиловского, царь велел выстроить для себя новый дворец на
Неглинной (на нынешней Воздвиженке) и обнести его высокой стеной.

Столь небольшая сравнительно строительная деятельность
Грозного некоторыми историками объясняется тем, что он будто был поглощен
казнями. Но это неверно. Москва в его время двукратно была опустошена
громаднейшими пожарами: в 1547 и 1571 годах. Иоанну было слишком много дела по
одному только восстановлению сгоревших зданий.

В последний из указанных годов, 24 мая, крымские
татары подступили к Москве и зажгли ее посады. При сильном ветре пожар
распространился быстро и поглотил собою все деревянные здания Китай-города и
посадов. При этом погибло много народу. Главный воевода И. Д. Бельский задохся
у себя на дворе в каменном погребе; та же участь постигла и многих из знати.
Москва-река была запружена трупами искавших в ней спасения, так что надо было
ставить людей с баграми, чтобы сплавлять трупы вниз по течению. В Кремле
выгорел государев двор. По свидетельству летописи, в "Грановитой,
Проходной, Набережной и иных палатах, прутье железное, толстое, что кладено крепости
для, на связки, перегорело и переломалось от жару". Двор государя уже
после его смерти был возобновлен Феодором Иоанновичем и Борисом Годуновым.
Иоанном IV был выстроен загородный дворец в селе Воробьеве.

Около вышеупомянутого времени в Москве был сильный
голод. Четверть ржи стоила 60 алтын, по тому времени цена неслыханная; затем
открылся сильный мор, продолжавшийся до 1572 года. Вследствие всех этих
бедствий население Москвы сильно уменьшилось в своем числе. Если должно с
большой осторожностью принимать свидетельство Антония Поссевина, потерпевшего
неудачу по части пропаганды у нас папизма и унии и не получившего от царя
позволения построить в Москве костел католический, будто в Москве в 1581 году
насчитывалось жителей не более 30000, то, несомненно, от упомянутых катастроф,
от казней и перенесения царской резиденции в Александровскую слободу Москва
сильно сократилась в своих размерах и самом числе жителей.

Рассказы современников о наружности Иоанна IV
отличаются разнообразием и даже противоречиями, потому что относятся к разным
периодам его жизни. Англичанин Горсей говорит, что он был красивой и
величественной наружности, с пригожими чертами лица, с высоким челом. Другой
иностранец, Даниил из Бухова, передает, что он был очень высокого роста, тело
имел полное, глаза большие, постоянно бегающие, все высматривающие. Но когда
Иоанн в первый раз приехал из Александровской слободы, москвичи были поражены,
что у него на голове и в бороде волосы почти все вылезли, и он сильно похудел и
постарел. Хронограф XVII века, известный под именем Кубасовского, говорит, что
"царь имел очи серы, нос протягновен, возрастом велик бяше, сухо тело
имея, плеща высоки, груди широки, мышцы толстыя".

Невоздержанный образ жизни и постоянное тревожное
состояние духа тяжело отразились на Грозном. В 50 лет он совершенно расстроил
свое здоровье и прежде времени состарился. Зимою 1584 года у него открылась
тяжкая болезнь: его внутренности стали гнить и все тело пухнуть. По монастырям
разослали грамоты с просьбой молиться об исцелении болящего царя. Во время
облегчения от болезни Иоанн развлекался рассматриванием своих драгоценностей
или игрою в шахматы и разговорами с знахарями и шутами или же слушал былины и
сказки. 18 марта, после трехчасовой теплой ванны, он потребовал шахматы и хотел
играть с боярином Бельским, но вдруг упал. Пока иностранные врачи хлопотали,
митрополит Дионисий совершил над ним обряд пострижения и нарек его Ионой. Новый
царственный инок был погребен в диаконнике Архангельского собора. Над гробницей
сделана надпись: "В лето 7002 - 1584, марта в 19 день, на память св.
мученика Хрисанфа и Дарии, преставися благоверный государь, царь и великий
князь Иван Васильевич всея Руси, а в иноцех Иона". Вблизи этой гробницы
находится прах его сына, царевича Ивана Ивановича.
Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы
материалы с сайта http://www.moskva.ru/