«Особенный человек» Рахметов в романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?» Сидя в одиночной камере Алексеевского равелина Петропавловской крепости, в промежутках между допросами и голодовками Н. Г. Чернышевский написал свое программное произведение «Что делать?». Этот роман произвел эффект разорвавшейся бомбы в политической жизни России и одновременно стал новым словом в русской литературе по форме и содержанию.
Н. Г. Чернышевский первым в русской литературе создал образ революционера-практика, подготовившего себя к жесткой борьбе против самодержавно-крепостнического строя. На первый взгляд, Рахметов (так зовут этого героя) занимает в романе совсем мало места. Всего-навсего в драматический момент передает главной героине письмо от якобы умершего мужа и прочитывает ей лекцию на тему воспитания чувств. Тут же в нескольких чертах автор обрисовывает биографию героя,
загадочно добавляя: «Я знаю о Рахметове больше, чем говорю». Мы понимаем - цензура. По поводу того, кто был прототипом этого героя, единого мнения нет, но, на мой взгляд, это образ, в котором Чернышевский собрал все восхищавшие его черты разных людей, с которыми встречался по своей «антиобщественной» деятельности. Фигура получилась значительная. Фамилия Рахметовых была известна на
Руси очень давно. К девятнадцатому веку она накопила солидные состояния. Следовательно, Рахметов рос в богатстве, но мог близко наблюдать в своем поместье все несправедливости, чинимые отцом-крепостником. В Петербург приехал «обыкновенным добрым и честным юношею» шестнадцати лет и поступил на'факультет естественных наук. После знакомства с Кирсановым начинается превращение Рахметова в «особенного человека».
Бог, конечно, не обидел этого юношу талантами. Но и характер его был неуемен. Если читать умные и справедливые книги, — то, не отрываясь в течение трех суток, пока не упадешь замертво. Если развивать физическую силу,— то стать Никитой Ломовым, тянуть баржу за четверых. Если тренировать волю,— то спать на гвоздях и голодать. Если узнать о горе народном,— то уж и не забывать о нем ни на минуту, быть «мрачным чудовищем».
Если полюбить,— то все униженное и оскорбленное человечество, не оставив места для личной жизни. «Так нужно»,— говорил он своим товарищам. По моему, такая черта характера называется «максимализм». Но знакомые называли Рахметова «ригористом». В переводе с латинского «ригоризм» означает чрезмерно мелочную строгость в соблюдении каких-либо принципов. Сам Н. Г. Чернышевский считал, что строгость в соблюдении принципов не может быть чрезмерной.
Он восхищался своим героем, говорил, что среди множества знакомых только восемь человек такого типа: «Мало их, но ими расцветает жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы. Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало; но они в ней — теин в чаю, букет в благородном вине; от них ее сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатель двигателей, это соль соли земли». Я очень уважаю
Н. Г. Чернышевского, но не могу на все сто процентов согласиться с его мнением о Рахметове. То есть сам по себе Рахметов, возможно, и был так хорош, как говорит автор. Но его образ несет в себе очень опасные зерна. Во-первых, я не могу доверять человеку, который говорит о себе: «Я не должен любить»,— потому что считаю — любить абстрактное человечество проще, чем против ную соседку из второго подъезда. И если ее вредный и несознательный характер станет помехой на пути
к новому обществу, как с ней поступит последователь Рахметова? Если Кирсанов говорит: «Я принимаю правило: против воли человека не следует делать ничего для него»,— то Рахметов безо всякой деликатности говорит Вере Павловне: «Вы ведь знаете, что разговора со мной нельзя избежать, если мне покажется, что нужен разговор». Он уже присвоил себе роль судьи, который лучше других знает, что кому нужно.
Беспощадность к себе часто дает ложное основание для беспощадности к другим. На образе Рахметова воспитывали себя многие люди. Среди них, конечно, были и подвижники, и настоящие герои. Но рядом с «особенным человеком» вырастает «сверхчеловек». А от ригоризма один шаг до терроризма. Поэтому я заканчиваю свою работу строками
Владимира Маяковского, над которыми стоит задуматься: В курганах книг, похоронивших стих, железки строк случайно обнаруживая, Вы с уважением ощупывайте их, как старое, но грозное оружие.