ЧЕТВЕРТАЯ ЛЕКЦИЯ

ОШИБОчНЫЕ ДЕЙСТВИџ (ОКОНчАНИЕ) Уважаемые дамы и господа! В результате наших прошлых бесед мы пришли квыводу, что ошибочные действия имеют смысл -- это мы и возьмем за основунаших дальнейших исследований. Следует еще раз подчеркнуть, что мы неутверждаем -- да и для наших целей нет в этом никакой необходимости, -- чтолюбое ошибочное действие имеет смысл, хотя это кажется мне весьма вероятным.Нам достаточно того, что такой смысл обнаруживается относительно часто вразличных формах ошибочных действий. В этом отношении эти различные формыпредполагают и различные объяснения: при оговорке, описке и т. д. могутвстречаться случаи чисто физиологического характера, в случаях же забыванияимен, намерений, запрятывания предметов и т. д. я едва ли соглашусь с такимобъяснением. Затеривание, по всей вероятности, может произойти и нечаянно.Встречающиеся в жизни ошибки (Irrtьmer) вообще только отчасти подлежатнашему рассмотрению. Все это следует иметь в виду также и в том случае,когда мы исходим из положения, что ошибочные действия являются психическимиактами и возникают вследствие интерференции двух различных намерений. Таков первый результат психоанализа. О существовании такихинтерференции и об их возможных следствиях, описанных выше, психология досих пор не знала. Мы значительно расширили мир психических явлений ивключили в область рассмотрения психологии феномены, которыми она раньше незанималась. Остановимся теперь кратко на утверждении, что ошибочные действияявляются "психическими актами". Является ли оно более содержательным, чемпервое наше положение, что они имеют смысл? Я думаю, нет; это второеположение еще более неопределенно и может привести к недоразумениям. Иногдавсе, что можно наблюдать в душевной жизни, называют психическим феноменом.Важно выяснить, вызвано ли отдельное психическое явление непосредственнофизическими, органическими, материальными воздействиями, и тогда оно неотносится к области психологии, или оно обусловлено прежде всего другимипсихическими процессами, за которыми скрывается, в свою очередь, рядорганических причин. Именно в этом последнем смысле мы и понимаем явление,называя его психическим процессом, поэтому целесообразнее выражаться так:явление имеет содержание, смысл. Под смыслом мы понимаем значение,намерение, тенденцию и место в ряду психических связей. Есть целый ряд других явлений, очень близких к ошибочным действиям, ккоторым это название, однако, уже не подходит. Мы называем их случайными исимптоматическими действиями [Zufalls- und Symptomhandlungen]. Они тоженосят характер не только немотивированных, незаметных и незначительных, но иизлишних действий. От ошибочных действий их отличает отсутствие второгонамерения, с которым сталкивалось бы первое и благодаря которому оно бынарушалось. С другой стороны, эти действия легко переходят в жесты и движения, которые, по нашему мнению, выражают эмоции. К этимслучайным действиям относятся все кажущиеся бесцельными, выполняемые как быиграя манипуляции с одеждой, частями тела, предметами, которые мы то берем,то оставляем, а также мелодии, которые мы напеваем про себя. Я убежден, чтовсе эти явления полны смысла и их можно толковать так же, как и ошибочныедействия, что они являются некоторым знаком других, более важных душевныхпроцессов и сами относятся к полноценным психическим актам. Но я несобираюсь останавливаться на этой новой области психических явлений, авернусь к ошибочным действиям, так как они позволяют с большей точностьюпоставить важные для психоанализа вопросы. В области ошибочных действий самыми интересными вопросами, которые мыпоставили, но пока оставили без ответа, являются следующие: мы сказали, чтоошибочные действия возникают в результате наложения друг на друга двухразличных намерений, из которых одно можно назвать нарушенным (gestцrte), адругое нарушающим (stцrende). Нарушенные намерения не представляют собойпроблему, а вот о другой группе мы хотели бы знать, во-первых, что это занамерения, выступающие как помеха для другой группы, и, во-вторых, каковы ихотношения друг к другу. Разрешите мне опять взять в качестве примера для всех видов ошибочныхдействий оговорку и ответить сначала на второй вопрос, прежде чем я отвечуна первый. При оговорке нарушающее намерение может иметь отношение к содержаниюнарушенного намерения, тогда оговорка содержит противоречие, поправку илидополнение к нему. В менее же ясных и более интересных случаях нарушающеенамерение по содержанию не имеет с нарушенным ничего общего. Подтверждения отношениям первого рода мы без труда найдем в ужезнакомых и им подобных примерах. Почти во всех случаях оговорок нарушающеенамерение выражает противоположное содержание по отношению к нарушенному,ошибочное действие представляет собой конфликт между двумя несогласованнымистремлениями. Я объявляю заседание открытым, но хотел бы его закрыть --таков смысл оговорки президента. Политическая газета, которую обвиняли впродажности, защищается в статье, которая должна заканчиваться словами:"Наши читатели могут засвидетельствовать, как мы всегда совершеннобескорыстно выступали на благо общества". Но редактор, составлявший этустатью, ошибся и написал "корыстно". Он, видимо, думал: хотя я и долженнаписать так, но я знаю, что это ложь. Народный представитель, призванныйговорить кайзеру беспощадную (rьckhaltlos) правду, прислушавшись квнутреннему голосу, который как бы говорит: а не слишком ли ты смел? --делает оговорку -- слово rьckhaltlos [беспощадный] превращается вrьckgratlos [бесхребетный].* В уже известных вам примерах, когда оговорка производит впечатлениестяжения и сокращения слов, появляются поправки, дополнения и продолжениявысказывания, в которых, наряду с первой, находит свое проявление и втораятенденция. "Тут обнаружились (zum Vorschein kommen) факты, а лучше уж прямосказать: свинства (Schweinereien)", -- итак, возникает оговорка: es sindDinge zum Vorschwein gekommen. "Людей, которые это понимают, можно сосчитатьпо пальцам одной руки", но в действительности есть только один человек,который это понимает, в результате получается: сосчитать по одному пальцу.Или "мой муж может есть и пить, что он хочет". Но разве я потерплю, чтобы ончто-то хотел, вот и выходит: он может есть и пить все, что я хочу. ---------------------------------------- * В немецком рейхстаге, ноябрь 1908 г. Во всех этих случаях оговорка либо возникает из содержания нарушенногонамерения, либо она связана с этим содержанием. Другой вид отношения между двумя борющимися намерениями производитвесьма странное впечатление. Если нарушающее намерение не имеет ничегообщего с содержанием нарушенного, то откуда же оно берется и почемупоявляется в определенном месте как помеха? Наблюдения, которые только имогут дать на это ответ, показывают, что помеха вызывается тем ходом мыслей,которые незадолго до того занимали человека и проявились теперь такимобразом независимо от того, выразились ли они в речи или нет. Эту помехудействительно можно назвать отзвуком, однако не обязательно отзвукомпроизнесенных слов. Здесь тоже существует ассоциативная связь междунарушающим и нарушенным намерением, но она не скрывается в содержании, аустанавливается искусственно, часто весьма окольными путями. Приведу простой пример из собственных наблюдений. Однажды я встретилсяу нас в горах у доломитовых пещер с двумя одетыми по-туристски дамами. Япрошел с ними немного, и мы поговорили о прелестях и трудностях туристскогообраза жизни. Одна из дам согласилась, что такое времяпрепровождение имеетсвои неудобства. "Действительно, -- говорит она, -- очень неприятно целыйдень шагать по солнцепеку, когда кофта и рубашка совершенно мокры от пота".В этом предложении она делает маленькую заминку и продолжает: "Когдаприходишь nach Hose [домой, но вместо Hause употреблено слово Hose --панталоны] и есть возможность переодеться.". Мы эту оговорку неанализировали, но я думаю, вы ее легко поймете. Дама имела намерениепродолжить перечисление и сказать: кофту, рубашку и панталоны. Изсоображений благопристойности слово панталоны не было употреблено, но в следующем предложении, совершенно независимом по содержанию,непроизнесенное слово появляется в виде искажения, сходного по звучанию сословом Hause. Ну а теперь, наконец, мы можем перейти к вопросу, который всеоткладывали: что это за намерения, которые таким необычным образомпроявляются в качестве помех? Разумеется, они весьма различны, но мы найдемв них и общее. Изучив целый ряд примеров, мы можем выделить три группы. Кпервой группе относятся случаи, в которых говорящему известно нарушающеенамерение и он чувствовал его перед оговоркой. Так, в оговорке "Vorschwein"говорящий не только не отрицает осуждения определенных фактов, но признаетсяв намерении, от которого он потом отказался, произнести слово"Schweinereien" [свинства]. Вторую группу составляют случаи, когда говорящийтоже признает нарушающее намерение, но не подозревает, что оно сталоактивным непосредственно перед оговоркой. Он соглашается с нашимтолкованием, но в известной степени удивлен им. Примеры такого рода легченайти в других ошибочных действиях, чем в оговорках. К третьей группеотносятся случаи, когда сделавший оговорку энергично отвергает нашетолкование нарушающего намерения; он не только оспаривает тот факт, чтоданное намерение побудило его к оговорке, но утверждает, что оно емусовершенно чуждо. Вспомним случай с "auf stoЯen" (отрыгнуть вместочокнуться), и тот прямо-таки невежливый отпор, который я получил от оратора,когда хотел истолковать нарушающее намерение. Как вы помните, мы не пришли кединому мнению в понимании этих случаев. Я бы пропустил мимо ушей возраженияоратора, произносившего тост, продолжая придерживаться своего толкования, вто время как вы, полагаю, остаетесь под впечатлением его отповеди иподумаете, не лучше ли отказаться от такого толкования ошибочных действий исчитать их чисто физиологическими актами, как это было принято допсихоанализа. Могу понять, что вас пугает. Мое толкование предполагает, чтоу говорящего могут проявиться намерения, о которых он сам ничего не знает,но о которых я могу узнать на основании косвенных улик. Вас останавливаетновизна и серьезность моего предположения. Понимаю и признаю пока вашуправоту. Но вот что мы можем установить: если вы хотите последовательнопридерживаться определенного воззрения на ошибочные действия, правильностькоторого доказана таким большим количеством примеров, то вам придетсясогласиться и с этим странным предположением. Если же вы не можете решитьсяна это, то вам нужно отказаться от всего, что вы уже знаете об ошибочныхдействиях. Но остановимся пока на том, что объединяет все три группы, что общего вмеханизме этих оговорок. К счастью, это не вызывает сомнений. В первых двухгруппах нарушающее намерение признается самим говорящим; в первом случае кэтому прибавляется еще то, что это намерение проявляется непосредственноперед оговоркой. Но в обоих случаях это намерение оттесняется. Говорящийрешил не допустить его выражения в речи, и тогда произошла оговорка, т. е.оттесненное намерение все-таки проявилось против его воли, изменив выражениедопущенного им намерения, смешавшись с ним или даже полностью заменив его.Таков механизм оговорки. С этой точки зрения мне так же нетрудно полностью согласовать процессоговорок, относящихся к третьей группе, с вышеописанным механизмом. Дляэтого мне нужно только предположить, что эти три группы отличаются друг отдруга разной степенью оттеснения нарушающего намерения. В первой группе этонамерение очевидно, оно дает о себе знать говорящему еще до высказывания;только после того, как оно отвергнуто, оно возмещает себя в оговорке. Вовторой группе нарушающее намерение оттесняется еще дальше, передвысказыванием говорящий его уже не замечает. Удивительно то, что это никоимобразом не мешает ему быть причиной оговорки! Но тем легче нам объяснитьпроисхождение оговорок третьей группы. Я беру на себя смелость предположить,что в ошибочном действии может проявиться еще одна тенденция, которая давно,может быть, очень давно оттеснена, говорящий не замечает ее и как разпоэтому отрицает. Но оставим пока эту последнюю проблему; из других случаеввы должны сделать вывод, что подавление имеющегося намерения что-либосказать является непременным условием возникновения оговорки. Теперь мы можем утверждать, что продвинулись еще дальше в пониманииошибочных действий. Мы не только знаем, что они являются психическимиактами, в которых можно усмотреть смысл и намерение, что они возникаютблагодаря наложению друг на друга двух различных намерений, но, кроме того,что одно из этих намерений подвергается оттеснению, его выполнение недопускается и в результате оно проявляется в нарушении другого намерения.Нужно сначала помешать ему самому, чтобы оно могло стать помехой. Полноеобъяснение феноменов, называемых ошибочными действиями, этим, конечно, ещене достигается. Сразу же встают другие вопросы, и вообще кажется, чем дальшемы продвигаемся в понимании ошибочных действий, тем больше поводов для новыхвопросов. Мы можем, например, спросить: почему все это не происходит намногопроще? Если есть тенденция оттеснить определенное намерение вместо того,чтобы его выполнить, то это оттеснение должно происходить таким образом,чтобы это намерение вообще не получило выражения или же оттеснение могло быне удасться вовсе и оттесненное намерение выразилось бы полностью. Ошибочныедействия, однако, представляют собой компромиссы, они означают полуудачу иполунеудачу для каждого из двух намерений; поставленное под угрозу намерениене может быть ни полностью подавлено, ни всецело проявлено, за исключениемотдельных случаев. Мы можем предполагать, что для осуществления такихинтерференции или компромиссов необходимы особые условия, но мы не можемдаже представить себе их характер. Я также не думаю, что мы могли быобнаружить эти неизвестные нам отношения при дальнейших более глубокихисследованиях ошибочных действий. Гораздо более необходимым мы считаемизучение других темных областей душевной жизни; и только аналогии с темиявлениями, которые мы найдем в этих исследованиях, позволят нам сделать тепредположения, которые необходимы для лучшего понимания ошибочных действий.И еще одно! Есть определенная опасность в работе с малозначительнымипсихическими проявлениями, какими приходится заниматься нам. Существуетдушевное заболевание, комбинаторная паранойя, при которой [больные]бесконечно долго могут заниматься оценкой таких малозначительных признаков,но я не поручусь, что при этом [они] делают правильные выводы. От такойопасности нас может уберечь только широкая база наблюдений, повторяемостьсходных заключений из самых различных областей психической жизни. На этом мы прервем анализ ошибочных действий. Но я хотел быпредупредить вас об одном: запомните, пожалуйста, метод анализа этихфеноменов. На их примере вы можете увидеть, каковы цели нашихпсихологических исследований. Мы хотим не просто описывать иклассифицировать явления, а стремимся понять их как проявление борьбыдушевных сил, как выражение целенаправленных тенденций, которые работают согласно друг сдругом или друг против друга. Мы придерживаемся динамического пониманияпсихических явлений.1 С нашей точки зрения, воспринимаемые феномены должныуступить место только предполагаемым стремлениям. Итак, мы будем углубляться в проблему ошибочных действий, но бросимбеглый взгляд на эту область во всей ее широте, здесь мы встретим и ужезнакомое, и кое-что новое. Мы по-прежнему будем придерживаться уже принятоговначале деления на три группы оговорок, а также описок, очиток, ослышек,забывания с его подвидами в зависимости от забытого объекта (именисобственного, чужих слов, намерений, впечатлений) и захватывания "поошибке", запрятывания, затеривания вещей. Ошибки-заблуждения (Irrtьmer),насколько они попадают в поле нашего внимания, относятся частично кзабыванию, частично к действию "по ошибке" (Vergreifen). Об оговорке мы уже говорили довольно подробно, и все-таки кое-что можнодобавить. К оговорке присо- ---------------------------------------- 1 Приведенное положение свидетельствует о том, что Фрейд пришел коценке своей системы как динамической психологии. В дальнейшем термин"динамическая психология" стал широко применяться для обозначения не толькоучения Фрейда, но и других направлений, изучающих побудительные, аффективныеаспекты психики в отличие от ее интеллектуальных проявлений. В частности,термин "динамическая психиатрия", нечетко отграничиваемый от понятия"динамическая психология", широко применяется в настоящее время известнымзападногерманским психотерапевтом Г. Аммоном и некоторыми американскимиисследователями. Следует отметить, что динамическая психология сыгралапозитивную роль своей критикой механистических концепций, игнорирующихзначение внутренних психологических факторов в организации поведения. единяются менее значительные аффективные явления, которыенебезынтересны для нас. Никто не любит оговариваться, часто оговорившийся неслышит собственной оговорки, но никогда не пропустит чужой. Оговорки даже визвестном смысле заразительны, довольно трудно обсуждать оговорки и несделать их самому. Самые незначительные формы оговорок, которые не могутдать никакого особого объяснения стоящих за ними психических процессов,нетрудно разгадать в отношении их мотивации. Если кто-то произносит краткодолгий гласный вследствие чем-то мотивированного нарушения, проявившегося впроизношении данного слова, то следующую за ней краткую гласную онпроизносит долго и делает новую оговорку, компенсируя этим предыдущую. То жесамое происходит, когда нечисто и небрежно произносится дифтонг, например,еu или oi как ei; желая исправить ошибку, человек меняет в следующем местеei на еu или oi. При этом, по-видимому, имеет значение мнение собеседника,который не должен подумать, что говорящему безразлично, как он пользуетсяродным языком. Второе компенсирующее искажение как раз направлено на то,чтобы обратить внимание слушателя на первую ошибку и показать ему, чтоговоривший сам ее заметил. Самыми частыми, простыми и малозначительнымислучаями оговорок являются стяжения и предвосхищения, которые проявляются внесущественных частях речи. В более длинном предложении оговариваются,например, таким образом, что последнее слово предполагаемого высказываниязвучит раньше времени. Это производит впечатление определенного нетерпения,желания поскорее закончить предложение и свидетельствует об известномпротивоборствующем стремлении по отношению к этому предложению или противвсей речи вообще. Таким образом, мы приближаемся к пограничным случаям, вкоторых различия между психоаналитическим и обычным физиологическимпониманием оговорки стираются. Мы предполагаем, что в этих случаях имеетсянарушающая речевое намерение тенденция, но она может только намекнуть насвое существование, не выразив собственного намерения. Нарушение, котороеона вызывает, является следствием каких-то звуковых или ассоциативныхвлияний, которые можно понимать как отвлечение внимания от речевогонамерения. Но ни это отвлечение внимания, ни ставшие действеннымиассоциативные влияния не объясняют сущности процесса. Они только указываютна существование нарушающей речевое намерение тенденции, природу которой,однако, нельзя определить по ее проявлениям, как это удается сделать во всехболее ярко выраженных случаях оговорки. Описка (Verschreiben), к которой я теперь перехожу, настолькоаналогична оговорке, что ничего принципиально нового от ее изучения ждать неприходится. Хотя, может быть, некоторые дополнения мы и внесем. Стольраспространенные описки, стяжения, появление впереди дальше стоящих,особенно последних слов свидетельствуют опять-таки об общем нежелании писатьи о нетерпении; более ярко выраженные случаи описки позволяют обнаружитьхарактер и намерение нарушающей тенденции. Когда в письме обнаруживаетсяописка, можно признать, что у пишущего не все было в порядке, но не всегдаопределишь, что именно его волновало. Сделавший описку, так же как иоговорку, часто не замечает ее. Примечательно следующее наблюдение: естьлюди, которые обычно перед отправлением перечитывают написанное письмо. Удругих такой привычки нет; но если они, однако, сделают это в видеисключения, то всегда получают возможность найти описку и исправить ее. Какэто объяснить? Складывается впечатление, будто эти люди все же знают, чтоони сделали описку. Можно ли это в действительности предположить? С практическим значением описки связана одна интересная проблема. Вы,может быть, знаете случай убийцы X., который, выдавая себя за бактериолога,доставал из научно-исследовательского института по разведению культурчрезвычайно опасных для жизни возбудителей болезней и употреблял их дляустранения таким "современным" способом близких людей со своего пути. Однажды он пожаловался руководству одного из таких институтов нанедейственность присланных ему культур, но при этом допустил ошибку и вместослов "при моих опытах с мышами или морскими свинками" написал "при моихопытах с людьми". Эта описка бросилась в глаза врачам института, но они,насколько я знаю, не сделали из этого никаких выводов. Ну, а как вы думаете?Могли бы врачи признать описку за признание и возбудить следствие, благодарячему можно было бы своевременно предупредить преступление? Не послужило ли вданном случае незнание нашего толкования ошибочных действий причиной такогопрактически важного упущения? Полагаю, однако, что какой бы подозрительнойне показалась мне такая описка, использовать ее в качестве прямой уликимешает одно важное обстоятельство. Все ведь не так-то просто. Описка -- это,конечно, улика, но самой по себе ее еще недостаточно для начала следствия.Описка действительно указывает на то, что человека могла занимать мысль озаражении людей, но она не позволяет утверждать, носит ли эта мысль характерявного злого умысла или практически безобидной фантазии. Вполне возможно,что человек, допустивший такую описку, будет отрицать эту фантазию с полнымсубъективным правом и считать ее совершенно чуждой для себя. Когда мы в дальнейшем будем разбиратьразличие между психической и материальной реальностью, вы еще лучше сможетепонять эту возможность. В данном же случае ошибочное действие приобреловпоследствии непредвиденное значение. При очитке мы имеем дело с психической ситуацией, явно отличной отситуации, в которой происходят оговорки и описки. Одна из двух конкурирующихтенденций заменяется здесь сенсорным возбуждением и, возможно, поэтому менееустойчива. То, что следует прочитать, в отличие от того, что намереваешьсянаписать, не является ведь собственным продуктом психической жизничитающего. В большинстве случаев очитка заключается в полной замене одногослова другим. Слово, которое нужно прочесть, заменяется другим, причем нетребуется, чтобы текст был связан с результатом очитки по содержанию, какправило, замена происходит на основе словесной аналогии. Пример Лихтенберга-- Агамемнон вместо angenommen -- самый лучший из этой группы. Если мы хотимузнать нарушающую тенденцию, вызывающую очитку, следует оставить в стороненеправильно прочитанный текст, а подвергнуть аналитическому исследованию двамомента: какая мысль пришла в голову читавшему непосредственно перед очиткойи в какой ситуации она происходит. Иногда знания этой ситуации достаточнодля объяснения очитки. Например, некто бродит по незнакомому городу,испытывая естественную нужду, и на большой вывеске первого этажа читаетклозет (Klosetthaus). Не успев удивиться тому, что вывеска висит слишкомвысоко, он убеждается, что следует читать корсеты (Korsetthaus). В другихслучаях очиток, независимых от содержания текста, наоборот, необходимтщательный анализ, который нельзя провести, не зная технических приемовпсихоанализа и не доверяя им. Но в большинстве случаев объяснить очитку нетрудно. Позамененному слову в примере с Агамемноном ясен круг мыслей, из-за которыхвозникло нарушение. Во время этой войны, например, названия городов, именаполководцев и военные выражения весьма часто вычитывают везде, где тольковстречается хоть какое-нибудь похожее слово. То, что занимательно иинтересно, заменяет чуждое и неинтересное. Остатки [предшествующих] мыслейзатрудняют новое восприятие. При очитке достаточно часто встречаются случаи другого рода, в которыхсам текст вызывает нарушающую тенденцию, из-за которой он затем ипревращается в свою противоположность. Человек вынужден читать что-то длянего нежелательное, и анализ убеждает нас, что интенсивное желаниеотвергнуть читаемое вызывает его изменение. В ранее упомянутых более частых случаях очиток отсутствуют два фактора,которые, по нашему мнению, играют важную роль в механизме ошибочныхдействий: нет конфликта двух тенденций и оттеснения одной из них, котораявозмещает себя в ошибочном действии. Не то чтобы при очитке обнаруживалосьбы что-то совершенно противоположное, но важность содержания мысли,приводящего к очитке, намного очевиднее, чем оттеснение, которому оно дотого подверглось. Именно оба этих фактора нагляднее всего выступают вразличных случаях ошибочных действий, выражающихся в забывании. Забывание намерений как раз однозначно, его толкование, как мы ужезнаем, не оспаривается даже неспециалистами. Нарушающая намерение тенденциявсякий раз является противоположным намерением, нежеланием выполнить первое,и нам остается только узнать, почему оно не выражается по-другому и менее замаскированно. Но наличие этой противоположной воли несомненно. Иногдадаже удается узнать кое-что о мотивах, вынуждающих скрываться этупротивоположную волю, и всякий раз она достигает своей цели в ошибочномдействии, оставаясь скрытой, потому что была бы наверняка отклонена, если бывыступила в виде открытого возражения. Если между намерением и еговыполнением происходит существенное изменение психической ситуации,вследствие которого о выполнении намерения не может быть и речи, тогдазабывание намерения выходит за рамки ошибочного действия. Такое забывание неудивляет; понятно, что было бы излишне вспоминать о намерении, оно выпало изпамяти на более или менее длительное время. Забывание намерения только тогдаможно считать ошибочным действием, если такое нарушение исключено. Случаи забывания намерений в общем настолько однообразны и прозрачны,что именно поэтому они не представляют никакого интереса для нашегоисследования. Однако кое-что новое в двух отношениях мы можем узнать, изучаяи это ошибочное действие. Мы отметили, что забывание, т. е. невыполнениенамерения, указывает на противоположную волю, враждебную этому намерению.Это положение остается в силе, но противоположная воля, как показывают нашиисследования, может быть двух видов -- прямая и опосредованная. Что мыпонимаем под последней, лучше всего показать на некоторых примерах. Когдапокровитель забывает замолвить словечко за своего протеже, то это можетпроизойти потому, что он не очень интересуется своим протеже и у него нетбольшой охоты просить за него. Именно в этом смысле протеже и понимаетзабывчивость покровителя. Но ситуация может быть и сложнее. Противоположнаявыполнению намерения воля может появиться у покровителя по другой причине и проявить свое действие совсем в другом месте. Онаможет не иметь к протеже никакого отношения, а быть направлена противтретьего лица, которое нужно просить. Вы видите теперь, какие сомнениявозникают и здесь в связи с практическим использованием нашего толкования.Несмотря на правильное толкование забывания, протеже может проявить излишнююнедоверчивость и несправедливость по отношению к своему покровителю. Илиесли кто-нибудь забывает про свидание, назначенное другому, хотя сам инамерен был явиться, то чаще всего это объясняется прямым отказом от встречис этим лицом. Но иногда анализ может обнаружить, что нарушающая тенденцияимеет отношение не к данному лицу, а направлена против места, где должносостояться свидание, и связана с неприятным воспоминанием, которого забывшийхочет избежать. Или в случае, когда кто-то забывает отправить письмо,противоположная тенденция может быть связана с содержанием самого письма; новедь совсем не исключено, что само по себе безобидное письмо вызываетпротивоположную тенденцию только потому, что оно напоминает о другом, ранеенаписанном письме, которое явилось поводом для прямого проявленияпротивоположной воли. Тогда можно сказать, что противоположная воля здесьпереносится с того прежнего письма, где она была оправданна, на данное, вкотором ей, собственно, нечему противоречить. Таким образом, вы видите, что,пользуясь нашим хотя и правильным толкованием, следует проявлятьсдержанность и осторожность; то, что психологически тождественно, может бытьпрактически очень даже многозначно. Подобные явления могут показаться вам очень необычными. Возможно, высклонны даже предположить, что эта "опосредованная" противоположная воляхарактеризует уже какой-то патологический процесс. Но смею вас заверить, что она проявляется у нормальных и здоровыхлюдей. Впрочем, прошу понять меня правильно. Я сам ни в коей мере не хочупризнавать наши аналитические толкования ненадежными. Вышеупомянутаямногозначность забывания намерения существует только до тех пор, пока мы неподвергли случай анализу, а толкуем его только на основании наших общихпредположений. Если же мы проведем с соответствующим лицом анализ, то мыузнаем с полной определенностью, была ли в данном случае прямаяпротивоположная воля или откуда она возникла. Второй момент заключается в следующем: если мы в большинстве случаевубеждаемся, что забывание намерений объясняется противоположной волей, топопробуем распространить это положение на другой ряд случаев, когдаанализируемое лицо не признает, а отрицает открытую нами противоположнуюволю. Возьмем в качестве примеров очень часто встречающиеся случаи, когдазабывают вернуть взятые на время книги, оплатить счета или долги. Мы будемнастолько смелы, что скажем забывшему, как бы он это ни отрицал, что у негобыло намерение оставить книги себе и не оплатить долги, иначе его поведениеобъяснить нельзя, он имел намерение, но только ничего не знал о нем; нам,однако, достаточно того, что его выдало забывание. Он может, конечно,возразить, что это была всего лишь забывчивость. Теперь вы узнаете ситуацию,в которой мы уже однажды оказались. Если мы хотим последовательно проводитьнаши толкования ошибочных действий, которые оправдали себя на разнообразныхпримерах, то мы неизбежно придем к предположению, что у человека естьнамерения, которые могут действовать независимо от того, знает он о них илинет. Но, утверждая это, мы вступаем в противоречие со всеми господствующимии в жизни, и в психологии взглядами. Забывание имен собственных и иностранных названий, а также иностранныхслов тоже можно свести к противоположному намерению, которое прямо иликосвенно направлено против соответствующего названия. Некоторые примерытакой прямой неприязни я уже приводил ранее. Но косвенные причины здесьособенно часты и требуют, как правило, для их установления тщательногоанализа. Так, например, сейчас, во время войны, которая вынудила насотказаться от многих прежних симпатий, в силу каких-то очень странных связейпострадала также память на имена собственные. Недавно со мной произошелслучай, когда я не мог вспомнить название безобидного моравского городаБизенц, и анализ показал, что причиной была не прямая враждебность, асозвучие с названием палаццо Бизенци в Орвието, где я раньше неоднократножил. Мотивом тенденции, направленной против восстановления названия впамяти, здесь впервые выступает принцип, который впоследствии обнаружит своечрезвычайно большое значение для определения причин невротических симптомов:отказ памяти вспоминать то, что связано с неприятными ощущениями, и [Вновьпереживать это неудовольствие при воспоминании. Намерение избежатьнеудовольствия, источником которого служат память или другие психическиеакты, психическое бегство от неудовольствия мы признаем как конечный мотивне только для забывания имен и названий, но и для многих других ошибочныхдействий, таких, как неисполнение обещанного, ошибки-заблуждения (Irrtьmer)и др.1 -------------------------------------------------------------------------------- 1 Зависимость памяти от установок субъекта выявилась уже вэкспериментально-психологических исследованиях. Новизна подхода Фрейдазаключалась в том, что он поставил вопрос о роли динамических(мотивационных) факторов в процессах памяти, обычно относимых к разрядупознавательных, подчиненных законам ассоциации либо основанных напредметно-смысловых связях. Утверждение Фрейда, будто неприятные впечатленияпо всех случаях забываются, тесно связано с его концепциями вытеснения ипсихологической защиты. Однако забывание имен, по-видимому, особенно легко объяснитьпсихофизиологическими причинами, и поэтому есть много случаев, в которыхмотив неприятного чувства не подтверждается. Если кто-то бывает склонен кзабыванию имен, то путем аналитического исследования можно установить, чтоони выпадают из памяти не только потому, что сами вызывают неприятноечувство или как-то напоминают о нем, а потому, что определенное имяотносится к другому ассоциативному кругу, с которым забывающий состоит вболее интимных отношениях. Имя в нем как бы задерживается и не допускаетдругих действующих в данный момент ассоциаций. Если вы вспомнитеискусственные приемы мнемотехники, то с удивлением заметите, что именазабываются вследствие тех же связей, которые намеренно устанавливают, чтобыизбежать забывания. Самым ярким примером тому являются имена людей, которыедля разных лиц могут иметь разное психическое значение. Возьмем, например,имя Теодор. Для кого-то оно ничего особенного не значит, для другого же этоможет быть имя отца, брата, друга или его собственное. Опыт аналитическихисследований показывает, что в первом случае нет оснований забывать это имя,если оно принадлежит постороннему лицу, тогда как во втором будет постояннопроявляться склонность лишить постороннего имени, с которым, по-видимому,ассоциируются интимные отношения. Предположите, что это ассоциативноеторможение может сочетаться с действием принципа неудовольствия(Unlustprinzip) и, кроме того, с механизмом косвенной причинности, и вы получите правильноепредставление о том, насколько сложны причины временного забывания имен. Нотолько тщательный анализ окончательно раскроет перед вами все сложности. В забывании впечатлений и переживаний еще отчетливее и сильнее, чем взабывании имен, обнаруживается действие тенденции устранения неприятного извоспоминания. Полностью это забывание, конечно, нельзя отнести к ошибочнымдействиям, оно относится к ним только в той мере, в какой это забываниевыходит за рамки обычного опыта, т. е., например, когда забываются слишкомсвежие или слишком важные впечатления или такие, забывание которых прерываетсвязь событий, в остальном хорошо сохранившихся в памяти. Почему и как мывообще забываем, в том числе и те переживания, которые оставили в наснесомненно глубочайший след, такие, как событий первых детских лет, -- этосовершенно другая проблема, в которой защита от неприятных ощущений играетопределенную роль, но объясняет далеко не все. То, что неприятныевпечатления легко забываются, -- факт, не подлежащий сомнению. Это заметилиразличные психологи, а на великого Дарвина этот факт произвел такое сильноевпечатление, что он ввел для себя "золотое правило" с особой тщательностьюзаписывать наблюдения, которые противоречили его теории, так как онубедился, что именно они не удерживаются в его памяти. Тот, кто впервые слышит об этом принципе защиты от нежелательныхвоспоминаний путем забывания, не упустит случая возразить, призывая опыт,что как раз неприятное трудно забыть, именно оно против нашей воли все времявозвращается, чтобы нас мучить, как, например, воспоминания об обидах иунижениях. Даже если этот факт верен, он не годится в качестве аргумента против нашего утверждения. Важно вовремя понять тообстоятельство, что душевная жизнь -- это арена борьбы противоположныхтенденций и что, выражаясь не динамически, она состоит из противоречий ипротивоположных пар. Наличие определенной тенденции не исключает ипротивоположной ей -- места хватит для обеих. Дело только в том, как этипротивоположные тенденции относятся друг к другу, какие действия вытекают изодной и какие из другой. Затеривание и запрятывание вещей нам особенно интересны своеймногозначностью, разнообразием тенденций, вследствие которых могут произойтиэти ошибочные действия. Общим для всех случаев является то, что какой-топредмет хотели потерять, но причины и цели этого действия разные. Вещьтеряют, если она испортилась, если намерены заменить ее лучшей, если онаразонравилась, если напоминает о человеке, с которым испортились отношения,или если она была приобретена при обстоятельствах, о которых не хочетсявспоминать. С этой же целью вещи роняют, портят и ломают. В общественнойжизни были сделаны наблюдения, что нежеланные и внебрачные дети намногоболезненнее, чем законные. Для доказательства нет необходимости ссылаться нагрубые приемы так называемых "производительниц ангелов";* вполне достаточноуказать на известную небрежность в уходе за детьми. В бережном отношении квещам проявляется то же самое, что и в отношении к детям. Далее, на потерю могут быть обречены вещи, не утратившие своейценности, в том случае, если имеется ---------------------------------------- * Engelmacherinnen (эвфемизм, производительницы ангелов) -- народноевыражение, обозначающее женщин, так плохо присматривающих за данными им навоспитание детьми, что те из-за недостатка питания вскоре умирают, т. е."преждевременно становятся ангелами". -- Прим. ред. перевода. намерение что-то пожертвовать судьбе, защитив себя этим от другойвнушающей страх потери. Подобные заклинания судьбы, по данным психоанализа,еще очень часты, так что наши потери являются добровольной жертвой. Потеримогут быть также проявлением упрямства и наказания самого себя; короче,более отдаленные мотивации намерения потерять вещь необозримы. Действия "по ошибке" (Vergreifen), как и другие ошибки (Irrtьmer),часто используют для того, чтобы выполнить желания, в которых следовало бысебе отказать. Намерение маскируется при этом под счастливую случайность.Так, например, с одним моим другом произошел такой случай: он должен былявно против своей воли сделать визит за город по железной дороге, припересадке он по ошибке сел в поезд, который доставил его обратно в город.Или бывает так, что во время путешествия хочется задержаться на полпути, ноиз-за определенных обязательств нельзя этого делать, и тогда пропускаешьнужный поезд, так что вынужден сделать желанную остановку. Или как случилосьс моим пациентом, которому я запретил звонить любимой женщине, но он, желаяпозвонить мне, "по ошибке", "в задумчивости" назвал неправильный номер ивсе-таки был соединен с ней. Прекрасный практический пример прямогонеправильного действия, связанного с повреждением предмета, приводит одининженер: "Недавно я с моими коллегами работал в лаборатории института надсерией сложных экспериментов по упругости; работа, за которую мы взялисьдобровольно, затянулась, однако, дольше, чем мы предполагали. Однажды я сколлегой Ф. опять пошел в лабораторию, он жаловался, что именно сегодня емуне хотелось бы терять так много времени, у него много дел дома; я мог толькосогласиться с ним и в шутку сказал, вспомнив случай на прошлой неделе:"Будем надеяться, что и сегодня машина опять испортится, так что оставимработу и пораньше уйдем". Во время работы случилось так, что коллега Ф. должен был управлятькраном пресса, осторожно открывая кран и медленно впуская жидкость поддавлением из аккумулятора в цилиндр гидравлического пресса. Руководительопыта стоит у манометра и, когда давление достигает нужного уровня, кричит:"Стоп!" На эту команду Ф. со всей силой поворачивает кран влево (все краныбез исключения закрываются поворотом вправо!). Из-за этого в прессе начинаетдействовать полное давление аккумулятора, подводящая трубка не выдерживает илопается -- совсем невинная поломка машины, но мы вынуждены прервать насегодня работу и пойти домой. Характерно, впрочем, что некоторое время спустя, когда мы обсуждалиэтот случай, приятель Ф. абсолютно не помнил моих слов о поломке машины,которые я помню совершенно отчетливо". Этот случай может навести на предположение, что не всегда безобиднаяслучайность делает руки вашей прислуги такими опасными врагами вашего дома.Здесь же встает вопрос, всегда ли случайно наносишь себе вред и подвергаешьопасности собственное существование. Все это положения, значимость которыхвы при случае можете проверить на основании анализа наблюдений. Уважаемые слушатели! Это далеко не все, что можно было бы сказать обошибочных действиях. Есть еще много такого, что нужно исследовать иобсудить. Но я доволен, если в результате наших бесед вы пересмотрелипрежние взгляды и готовы принять новые. Впрочем, я ограничусь тем, чтонекоторые стороны дела останутся невыясненными. Изучая ошибочные действия,мы можем доказать далеко не все наши положения, но для их доказательства мыбудем привлекать не только этот материал. Большая ценность ошибочныхдействий для нас состоит в том, что это очень часто встречающиеся явления,которые можно легко наблюдать на самом себе, и их появление совершенно несвязано с каким-либо болезненным состоянием. В заключение я хотел быостановиться только на одном вопросе, на который еще не ответил: если люди,как мы это видели во многих примерах, так близко подходят к пониманиюошибочных действий и часто ведут себя так, как будто они догадываются об ихсмысле, то как же можно считать эти явления случайными, лишенными смысла изначения и так энергично сопротивляться психоаналитическому их объяснению? Вы правы -- это удивительно и требует своего объяснения. Но я вам егоне дам, а постепенно подведу к пониманию взаимосвязей, из которогообъяснение откроется вам само по себе без моего непосредственного участия. * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *