Критика науки с позиций философского иррационализма

Иррационалистическая трактовка науки впервые даётся А.Шопенгауэром в контексте общего перехода от классической - к «неклассической» философии. Этот переход начинается с критики систем немецкого идеализма, прежде всего - Гегеля. Что было главным объектом критики? Безличность Разума, «Мирового Духа», растворение отдельного, конкретного и живого человека в абстрактном «всеобщем». Но разум по существу - всеобщий! Поэтому «неклассическая» философия обращает вниание на «неразумное» начало в человеке. Она идет от эссенциализма к экзистенциализму, от абстрактной «сущности» человека - к его конкретному существованию в его нелогических аспекта. Философы теперь желают выразить не «сущность» вещи, а её саму, ее существование. Сущность - общее для ряда вещей, и понятия мышления схватывают только эту общую сущность (абстракцию). Но реальны отдельные вещи, во всей их неповторимой, уникальной конкретности, которая мышлением (наукой) и не схватывается. Само существование, подлинная реальность в мире - то, что сверх понятия в самой вещи, нечто «алогическое» в ней. Неклассическая философия и пытается выразить то, что в понятиях невыразимо, алогично, иррационально, и противопоставляет этой подлинной реальности – «абстракции науки».
Иррационализм критикует и философскую традицию, и новую науку за «забвение бытия», за то, что реальное существование человека заслоняется абстракцией («сущностью»); за то, что свобода (воля) приносится в жертву необходимости (мышлению, познанию). Всё, что «неразумно», т.е. само существование, сама реальность - оказывается вне философии и науки.
Шопенгауэр выражает эту основополагающую идею предельно ясно, «классически»: философия не может быть наукой, ибо подлинная реальность не выражается в понятиях. Рационально, логически, научно она не познаваема. Для разума и науки реальность - «вещь в себе». Но эта подлинная реальность познаваема интуитивно: она открывает себя в глубине нашего собственного «Я», а выражает она себя в морали и искусстве, но не в науке. Искусство – более высокая форма познания реальности, чем наука.
Суть в том, что любое познание, в том числе научное, направлено на какие-нибудь объекты. Но любые объекты «есть» лишь для субъекта, поэтому они – не «настоящая» реальность, как она «в себе». Нет объекта без субъекта. «Объектом» становится то, на что направляется активность субъекта. Объект всегда – предмет деятельности, предмет приложения сил субъекта, то, на что направлено внимание, что используется, чем манипулируют и т.д. «Объекты», следовательно, - это не реальность, как она есть «в себе», а реальность, как она есть «для нас», для интеллекта, для сознания, раздвоенного на субъективное и объективное. Любой «объект» – всего лишь явление. Всякое явление – создание интеллекта, и «само по себе» не существует. Поэтому подлинная реальность не может быть познана разного рода «методами» деятельности субъекта. Реальность - то, что лежит в основе и «объекта», и «субъекта», и их разделения, и их соединения и взаимодействия. Реальность – то, что обнаруживает себя и в субъекте, и в объекте, и в самом раздвоении на субъект и объект, и в их единстве. Поэтому реальность познается только в интуиции, которой исчезает само разделение на субъективное и объективное. В акте интуитивного постижения субъект как бы «растворяется» в объекте, а объект «заполняет» собой субъект.
Поэтому наука никогда не достигает и в принципе не может достичь подлинной реальности. Вспомним, что первый признак научного знания – его предметность, объективность, что наука всегда стремилась к тщательному отделению субъективного и объективного. Для Шопенгауэра это – не достоинство науки, а её коренной недостаток, её принципиальная ограниченность: наука по самой своей сути не может достичь истинной реальности, описывая и объясняя одни лишь феномены, но не реальность как она есть. Наука всегда берёт реальность лишь в отношении к субъекту, описывает лишь реальность относительную. Как это ни парадоксально, наука по самой своей сути субъективное знание: всякую реальность она рассматривает лишь в перспективе использования её субъектом в своих целях.
Вся Вселенная, весь материальный мир пространстве и времени – только «представление» интеллекта, «явление», «объективация воли», «церебральный феномен». Подлинная реальность, данная в интуиции - воля. В ней нам непосредственно дан «мир в себе», как он есть. Мир явлений сплошь рационален, а реальность - сплошь иррациональна. Течет и изменяется, имеет причины и законы мир видимости (царство интеллекта); реальность не течет, вне времени и пространства, без всяких «законов» и «оснований».
Сознание, разум – не автономны, не суверенны, не чисты – они зависимы, производны, представляют собой порождения и явления иррациональной воли, которая есть не только в человеке, она везде «живет и дышит». Воля - до сознания, в основании сознания, в его алогических глубинах; это - слепое влечение, напряжение, порыв, нечто бессмысленное и бесцельное. Наиболее адекватный образ реальности - музыка, самое алогичное из искусств. Чем алогичнее, чем меньше рационального, понятного, выразимого словом – тем ближе к реальности. Классика исходит из Парменида и Сократа: бытие есть то, что мыслится; добродетель – знание, разумная жизнь – истинная и добрая жизнь; всё действительное разумно, всё разумное действительно. Неклассическая философия кладёт в основу прямо противоположное: всё действительное неразумно, всё разумное – недействительно; всё, что мыслит разум – фикция; разум не может подчинить себе жизнь, мышление – лишь одна из функций жизни, жизнь – выше разума, поэтому мыслим мы разумно, а живём неразумно. Человек – здоровенный слепец (бессмысленная воля) на шее хилого зрячего (мышления). И жизнь его абсурдна. Никакая наука не может исправить это коренное положение вещей. Наука бессильна, она не может исправить или направлять жизнь; все её «достижения» касаются второстепенных пустяков.
Функция интеллекта вообще и его высшего достижения, науки – не открывать истину, а прикрывать, закрывать её (то есть бессмысленность, бесцельность, слепоту), заслонять ужас жизни, рисовать красивые обманчивые иллюзии (порядок, целесообразность, мораль, прогресс, справедливость...). Но оптимизм – бессовестное воззрение, потому что обманывает людей: жизнь, как она есть (истинное бытие, неприкрытое картинками интеллекта и науки) - ужас без конца, сплошная трагедия, сумасшедший дом. Жизнь ужасна, потому что слепа, неразумна, бессмысленна, беспросветна, мучительна и т.д. Мир - арена бессмысленного самоутверждения, всеобщего пожирания, бесцельной войны всех против всех. Люди, стремящиеся к счастью, успеху, удовольствиям и т.п. похожи на овец, которые беспечно резвятся на лужайке, в то время как мясник уже выбирает глазами очередную жертву. Бессмысленна и мораль, которая помогает в этом мире не больше, чем клистирная трубка на пожаре. Бессмысленна и всякая революция – «нашествие сволочей». Насилие, жестокость, зверства, боль, неизмеримые и бесцельные страдания, эксплуатация, неравенство – вечны и непреодолимы. Однако и бессмысленная воля к жизни, к самоутверждению тоже непреодолима, ибо это – сама сущность жизни. Сущность жизни неизменна – изменяются только технические, материальные декорации.
В этих тезисах – самая суть учения Шопенгауэра. Детали можно найти в его главном труде – «Мир как воля и предствление» (1816).
Учение Шопенгауэра – образец, по которому можно судить обо всей неклассической и иррационалистической критике науки. Приведём лишь несколько примеров.
Фридрих Ницше также начинает с критики «абстрактного рассудка», декартовского противопоставления сознания и материи. Подлинная реальность - жизнь, в которой исчезает это различие: сущность человека сливается с сущностью природы. Сущность жизни и природы – воля к власти, самоутверждение, «мощь», борьба, война. Культ рассудочности, мышления, науки подавляет влечения, разрушает целостность, богатство личности, ослабляет жизнь, ведёт к декадансу. «Философия жизни» вслед за Ницше не только упрекает науку в ограниченности и непонимании подлинной реальности, но видит в ней угрозу жизни: наука стремится всё превратить в «механизм», а потому в сущности хочет убить жизнь. Чтобы понять устройство живого существа, наука его убивает и анатомирует, но её метод познания исключает саму возможность схватить суть живого. Познать можно лишь мёртвое, труп.
Анри Бергсон также утверждает, что интеллект по сути своей «инструментален», наука имеет сугубо технически-практическое значение, но подлинная реальность для неё неуловима: мышление (рассудок) абстрагирует, рассекает, разделяет, расчленяет, «останавливает» в своих понятиях то, что по сути своей целостно, непрерывный творческий процесс, в котором всё уникально, однократно, динамично – «жизненный порыв», «длительность», которую можно схватить лишь внутренним переживанием, интуицией.
Сёрен Кьеркегор также видел главный недостаток научного познания в его объективности: нет «общих сущностей», всякое истинное бытие – уникально, мгновенно, неповторимо, неуловимо для застыших абстракций интеллекта. Чем субъективнее человек, тем он ближе к истине. Истина неотделима от страстной внутренней веры, убеждённости вопреки всякой «логике».
Эдмунд Гуссерль упрекал науку за её забвение человеческой субъективности, «жизненного мира» человека. Научная установка приводит к искажению естественной установки сознания, заслоняет реальность абстракциями математики и механики.
Карл Ясперс устанавливает границы научного познания: одни лишь «объекты», внешнее. Но есть ведь иное бытие – и самое важное – я сам. Это бытие недоступно «объективному исследованию», оно дано лишь «изнутри», может быть познано лишь в личном опыте самореализации. Это «я» не лежит на поверхности – подлинное «я» прикрыто иллюзиями интеллекта, абстракциями науки, общественными функциями, ролями и т.п. Подлинное «я» – экзистенция, то, что я есмь на самом деле, в отличие от внешнего, безличного, наносного, вынужденного и т.п. Это «я» скрыто под поверхностью обыденного существования и пробуждается, обнаруживается, «высветляется» лишь в пограничных ситуациях экзистенциального просветления – болезнь, страдание, вина, борьба, смерть… Экзистенция – то во мне, что остаётся существенным и в этих ситуациях, «смывающих» всё внешнее, случайное, неподлинное.
Жан-Поль Сартр добавляет: это «я» – свобода, «ничто», моё бытие-в-себе, отличное от всего, что я есть «для себя». Экзистенция парадоксальна, самоотрицательна: я не есть то, что я есть; я есть то, что я ещё не есть. Сущность «я» – проект, самоосуществление; я определён лишь через свои возможности. Как свобода и «ничто», как «дыра в бытии», как уникальная экзистенция человек не улавливается понятиями науки, нацеленной лишь на выявление общей и неизменной сущности.
Экзистециально-феноменологическую критику науки продолжил и Мартин Хайдеггер, дошедший в этой критике с позиций «фундаментальной онтологии» не только до обвинения науки в «забвении бытия», но и до радикального утверждения, что учёный вообще «не мыслит». Присутствие человека в мире раскрывается в ином языке, нежели язык науки. Язык поэзии к бытию ближе. Наука и техника заслоняют иные способы самораскрытия бытия в человеке.