Пожалуй, из всех представителей русского языкознания именно Филипп Федорович Фортунатов (1848–1914) наиболее полно воплощал в себе тип европейского компаративиста конца XIX – начала XX в. Характерно, что хотя публиковался он относительно мало, и притом на практически неизвестном в Европе русском языке, знали и признали за рубежом его труды в области индоевропеистики еще при жизни.
Активная научно-педагогическая деятельность Фортунатова продолжалась около четверти века и была связана с Московским университетом, где он с 1876 по 1902 г. возглавлял кафедру индоевропейских языков. После избрания в академики Фортунатов переехал в Петербург, где принимал участие в работе Отделения русского языка и словесности, редактировал академические издания, но научной работы не вел.
В ряде существенных моментов методологические установки Фортунатова были достаточно близки его лейпцигским коллегам. Как и Е Пауль, он считал, что «предметом, изучаемым в языковедении, является… вообще человеческий язык в его истории». Как и младограмматики, русский лингвист отстаивал принцип регулярности фонетических законов, считая, что исключения из них можно объяснить либо перекрещиванием с действием другого закона, либо аналогией, либо заимствованием. Наконец, как и младограмматики, основатель Московской школы стремился опереться на психологию, подчеркивая, что именно она дает конечное объяснение фонетических явлений, и рассматривая грамматическое предложение как форму выражения психологического суждения.
Однако в ряде моментов Фортунатов в той или иной степени отличался от ортодоксальных ревнителей близкого ему направления. Так, он уделял гораздо большее внимание социальной стороне языка, отмечая, что «язык имеет историю; но эту историю язык имеет в обществе, т. е. как язык членов общественного союза… Таким образом, исследование человеческого языка в его истории входит по известным сторонам как составная часть в науку о природе и жизни общественных союзов». Отмечал он также, что помимо сравнения в языков в генеалогическом отношении «факты различных языков должны быть сравниваемы и по отношению к тем сходствам и различиям, которые зависят от действия сходных и различных условий». Таким образом, Фортунатов, наряду с собственно компаративистикой, отмечал и необходимость типологического изучения языков[67], предложив, в частности, собственную морфологическую классификацию. По его мнению, все языки мира можно разделить на следующие группы:
1. Агглютинативные языки, где основа и аффикс остаются по своему значению отдельными. В языках этого типа либо основа «вовсе не представляет так называемой флексии», либо флексия «не представляет необходимой принадлежности форм слов». Примером языков этой группы могут служить урало-алтайские языки.
2. Флективно-агглютинативные языки, в которых основы слов имеют «формы, образуемые флексиями основ», причем отношения между основой и аффиксом аналогичны языкам агглютинативным. Сюда относятся семитские языки.
3. Флективные языки, «представляющие флексию основ в сочетании основ с аффиксами. К ним принадлежат индоевропейские языки».
4. Корневые языки, где вообще не существует форм слов, образуемых аффиксами (китайский, сиамский и т. п.)
5. Полисинтетические языки, по образованию форм отдельных слов относящиеся к агглютинативным, но обладающие формами, которые образуют слова-предложения. К ним принадлежат языки американских индейцев.
Но наиболее оригинальным аспектом концепции Фортунатова стало его учение о форме слова.Подразделяя все слова на полные (обозначающие предметы мысли и образующие либо части предложения, либо целые предложения), частичные (служебные) и междометия и указывая, что полные слова могут иметь форму, ученый дает последней следующее определение: «Формой отдельных слов в собственном значении этого термина называется… способность отдельных слов выделять из себя для сознания говорящих формальную и основную принадлежность слова». Формальной будет являться та принадлежность, которая видоизменяет значение основной, т. е. аффикс. «Присутствие в слове делимости на основу и аффикс дает слову то, что мы называем его формою».
Основной предпосылкой существования формы, по Фортунатову, является ее соотносительность с другими формами. Так, например, в русском языке слово несу обладает формой, поскольку, с одной стороны, в ней можно выделить формальную принадлежность – у, общую со словами веду, беру и т. п., а с другой стороны – основу нес, данную в других словах с другими формальными принадлежностями (нес-ешь, нес-ети т. п.). При этом оговаривается, что формальные принадлежности могут быть не только положительными, т. е. материально выраженными, но и отрицательными, т. е. «самое отсутствие в слове какой бы то ни было положительной формальной принадлежности может само сознаваться говорящими как формальная принадлежность этого слова в известной форме (общей ему с другими словами) по отношению к другой форме или другим формам, где являются положительные формальные принадлежности в соединении с теми основами слов, которые в данной форме не имеют при себе никакой положительной формальной принадлежности слов» (например, слово дом воспринимается как форма именительного падежа благодаря противопоставлению формам других падежей: дом-а, дом-у и т. д.).
Само по себе наличие формы у отдельных полных слов, согласно Фортунатову, не является необходимым для языка как такового (в качестве примера традиционно называется китайский), хотя она и присуща (в специфическом для каждого языка виде) подавляющему большинству языков. Сами формы подразделяются – в зависимости от того, являются ли они знаками отдельных предметов мысли или обозначают отношения в предложении – на формы словообразования и формы словоизменения.
Кроме форм отдельных слов, существуют также и формы словосочетаний (порядок слов, различия в музыкальном ударении, положение в предложении и т. п. ), однако наличествуют они главным образом в языках типа китайского, в которых формы отдельных полных слов отсутствуют.
Исходя из основных положений своей концепции, Фортунатов определяет грамматику как учение о форме, подразделяя ее на морфологию, изучающую формы слов в их отношении между собой, и синтаксис,предметом которого будут формы отдельных слов по отношению к их употреблению в словосочетаниях, а также формы самих словосочетаний.
Соответственно, говоря о классификации слов, лингвист различает грамматические (имеющие одну общую форму или формы, соотносительные по значению) и неграмматические (основанные на значениях) классы слов. Считая традиционную классификацию частей речи результатом смешения одной группировки с другой, Фортунатов предложил классификацию частей речи, основанную на строго формальных критериях (сам он разрабатывал ее применительно к индоевропейскому языку, т. е. для «исторического» языкознания, но, по существу, она является чисто описательной и уже в начале XX в. стала широко использоваться в грамматиках русского языка, как основа для так называемого формального направления). Согласно ей выделяются прежде всего слова с формами словоизменения и без них. Первые подразделяются на склоняемые (существительные), спрягаемые (глаголы в собственном смысле слова) и склоняемые с согласованием в роде (прилагательные). Среди вторых различают слова, имеющие формы словообразования (производные наречия) и слова, их не имеющие.
Таким образом, личные местоимения 1-го и 2-го лица оказываются в одной из групп имен существительных, причастия и порядковые числительные – прилагательных, несклоняемые существительные, инфинитив, деепричастия попадают в группу слов, не имеющих форм словоизменения, и т. д. Этот «разнобой» сильно затруднил школьное преподавание, что и послужило (наряду с некоторыми другими моментами) причиной отказа от «формальной классификации» в 30-х гг. XX в., хотя впоследствии сам принцип формализованного подхода к явлениям языка был весьма высоко оценен представителями структурной лингвистики.
Что касается синтаксиса, то здесь Фортунатов выдвигал на первый план понятие словосочетания, определяя его как «то целое по значению, которое образуется сочетанием одного полного слова (не частицы) с другим полным словом, будет ли это выражением целого психологического суждения или его части». Те словосочетания, в которых составляющие его части сами являются грамматическими и само словосочетание также носит грамматический характер (птица летит, воспитанник корпуса и т. п.), являютсяграмматическими словосочетаниями. Словосочетания же типа Пушкин – поэт, сегодня мороз и др., в которых не обозначено формами языка отношение одного предмета к другому, Фортунатов называетнеграмматическими. Словосочетание, включающее грамматическое подлежащее и грамматическое сказуемое, является законченным и образует грамматическое предложение. Как уже отмечалось, последнее рассматривается как выражение психологического суждения, и в своих основных чертах при анализе разных типов соотношения между психологическим подлежащим и сказуемым и членами предложения Фортунатов в целом не отличался от младограмматиков, прежде всего – Г. Пауля. Что касается собственно учения о словосочетании, то оно – наряду с учением о форме слова – оказало сильное влияние на развитие русской синтаксической теории первой трети XX в.
В области сравнительно-исторического языкознания, где основателем Московской школы был высказан ряд идей (в частности, относительно места ударения в балто-славянских языках и его изменения – так называемый закон Фортунатова – де Соссюра), Фортунатов отличался от своих лейпцигских коллег большим «реализмом» при реконструкции праязыковых явлений, стремясь установить их конкретные звучания, что вызывало порой упреки в недоказанности; однако методологические установки в основном совпадали с младограмматическими.
Среди многочисленных учеников Фортунатова, составлявших Московскую лингвистическую школу, особое место занимает Алексей Александрович Шахматов (1864–1920), сферой деятельности которого стала русистика в самом широком смысле этого слова, в первую очередь – изучение истории русского языка, его происхождения, наречий и т. д. в связи с историей русского народа. Но если в области сравнительно-исторического языкознания он в основном развивал и продолжал принципы своего учителя, то в созданном в последние годы жизни и опубликованном посмертно «Синтаксисе русского языка» Шахматов во многом отошел от фортунатовских идей, поставив в центр своей концепции учение о предложении, психологической основой которого считал коммуникацию – особый акт мышления, который «имеет целью сообщение другим людям состоявшегося в мышлении сочетания представлений».
Проблемами семасиологии много занимался Михаил Михайлович Покровский (1869–1942), применивший принципы компаративистики при изучении классических языков. Он отмечал воздействие на язык двух основных факторов: культурноисторического и психологического, разрабатывая учение о так называемой семасиологической ассоциации и подчеркивая, что «история новообразований по аналогии во многих пунктах сходна с историей значения слов». Иными словами, согласно Покровскому, в языке имеется масса значений, которые может приобретать слово, относящееся к определенному словообразовательному типу, причем и у других слов, относящихся к этому типу, могут развиваться сходные значения (так обстоит дело, например, с отглагольными существительными в латинском языке).
Из других последователей Фортунатова, внесших заметный вклад в различные области науки о языке, можно назвать также В.К. Поржезинского, Д.Н. Ушакова, Н.Н. Дурново, Б.М. Ляпунова, Г.К. Ульянова, М.Н. Петерсона и ряд других. Многие из названных лингвистов продолжали плодотворно трудиться и в 20—30-е гг. XX в., став своеобразным «преемственным звеном» между различными этапами развития отечественной лингвистики, хотя их личная судьба подчас оказывалась достаточно сложной.