Начнем с анализа конкретной ситуации. Представьте себе приемную комиссию, например в медицинском институте, которая должна решить судьбу очередного абитуриента. «Почему Вы выбрали именно медицинский институт?» – спрашивают его. Ответ таков: «У меня отец врач, и он с детства внушалмне, что я должен пойти по его стопам». Удовлетворитли такой ответ членов комиссии? И вообще, ответил ли абитуриент на поставленный вопрос? Ситуация может показаться достаточно тривиальной, но, как ни странно, именно ситуации такого типа позволяют понять роль и значение философии в жизни человека. Поэтому посмотрим на происходящее более внимательно.
Вопрос, который был задан абитуриенту, не совсем точно сформулирован и допускает поэтому не одно, а, по крайней мере, два толкования: а) по какой причине, т. е. в силу каких объективных обстоятельств, Вы подали заявление в медицинский институт? б) на каких субъективных основаниях, исходя из каких ценностных установок Вы выбираете именно данную профессию, а не другую? В первом случае речь идет о причинной обусловленности поступка, во втором – о его аксиологической обоснованности. Влияние родителей нельзя считать фатальным обстоятельством, исключающим все другие возможности. Абитуриент последовал совету отца, хотя в принципе мог поступить и иначе. Чем он при этом руководствовался? Скорей всего, членов комиссии интересовал именно этот вопрос. Иными словами, они обращались к абитуриенту как к человеку, совершающему сознательный выбор, т. е. как к свободному человеку.
Свободный поступок, как это видно из приведенного примера, возможен только при наличии двух типов предпосылок. Первое – это объективное наличие нескольких степеней свободы, второе – субъективные основания выбора. Человек должен уметь выбирать; объективные обстоятельства должны это разрешать. Энгельс писал, что свобода воли означает «не что иное, как способность принимать решения со знанием дела» [1, с. 116]. Термин «знание дела» как раз и фиксирует субъективные предпосылки свободы. Они включают в себя, по крайней мере, две составляющие: во-первых, это знание обстоятельств или закономерностей, которые допускают тотили иной выбор, во-вторых, ценностные установки, без которых этот выбор невозможен как сознательная акция. Представьте себе автомобилиста на развилке дорог. Объективная ситуация такова, что он может повернуть и направо и налево, – может, ибо это позволяет дорога. Очевидно, однако, что автомобилист должен знать, что он находится на развилке, так как в противном случае он может ее проехать и не заметить. Он должен знать также, куда ведет каждая из дорог. Но и это не все, поскольку для выбора необходима еще четкая целевая установка: автомобилист должен отдавать себе отчет, куда именно он хочет попасть. А можно ли говорить о свободе, если человек блуждает без цели и если на развилке дорог он просто бросает жребий?
Наблюдая поведение человека со стороны, можно выделить бесконечное количество точек, в которых он якобы совершает выбор, мы исходим при этом из объективных особенностей ситуации: институтов много, а «выбран» один; имен много, а ребенка назвали именно Колей; гость пришел ровно без пятнадцати двенадцать, хотя договаривались, что он придет где-то около двенадцати. На самом деде мы выбираем гораздо реже, чем это может показаться при таком внешнем наблюдении. Во-первых, не все точки возможного выбора для нас существенны или не все представляются существенными. А если они не существенны, то мы их просто не замечаем и предоставляем, таким образом, выбор воле случая. Во-вторых, мы очень часто действуем в силу неосознанных, неотрефлектированных традиций, что полностью исключает выбор как целенаправленный акт. Оба случая частично совпадают, ибо, действуя по традиции, т. е. так, как все,илитак, как люди, непосредственно нас окружающие,мы часто совершенно не замечаем, что существуют и другие возможности. В частности, наш абитуриент, скорей всего, вовсе и не выбирал себе профессию, ибо в силу условий жизни и воспитания все другие варианты были вычеркнуты из сферы его внимания.
Итак, свобода человека определяется наличием не только объективных, но и субъективных предпосылок, она есть продукт развития «разрешающей способности» его сознания, продукт развития средств и способов выбора. Выше к числу таких средств мы отнесли знания о мире. Это несомненно так, но надо иметь в виду, что сами эти знания в ходе их получения тоже предполагают выбор, предполагают различение и противопоставление знаний истинных и ложных, достоверных и недостоверных. На каких основаниях мы выбираем одну теорию, а не другую, что может выступать в качестве критерия истины, какие соображения порождают нашу уверенность в том, что наука в конечном итоге вырабатывает знания, соответствующие объективной реальности? Ответ на эти и аналогичные вопросы предполагает формулировку гносеологических и методологических оснований человеческого познания.
Иными словами, научная картина мира не является исходной предпосылкой свободы. Исходные предпосылки следует искать в решении гносеологических и методологических проблем.
Философия и исходные основания человеческой деятельности
Теперь мы можем сформулировать главный тезис настоящей статьи: одной из основных исторически сложившихся задач философии является построение и анализ исходных аксиологических и гносеологических оснований человеческой деятельностиили поведения. Решение этой задачи как раз и означает разработку средств свободного выбора, т. е. средств, обеспечивающих субъективные предпосылки человеческой свободы. Рассматриваемая вэтомплане философия есть служба обеспечения этой свободы, есть дерзкая попытка представить все действия человека как осознанную целенаправленную акцию, осуществляемую в соответствии с заранее принятыми основаниями.
В качестве иллюстрации бросим общий взгляд на традиционную философскую проблематику, с которой сталкивается уже любой студент. Существует ли вне нас какая-либо объективная реальность, не зависящая от нашей воли и сознания, т. е. существуют ли какие-либо объективные ограничения человеческой свобода? Познаваемали эта реальность, и на каких основаниях мы строим свою уверенность в истинности наших знаний? Что составляет конечный смысл нашей жизни, чего мы хотим, к чему стремимся, и как эти цели соотносятся с имеющимися в нашем распоряжении объективными возможностями? Разве все это не исконные проблемы философии, с которых мы обычно начинаем ее преподавание? Правда, к сожаления, мы редко подчеркиваем связь этих проблем с проблемой обеспечения свободного человеческого действия.
Важно подчеркнуть, что речь идет именно об исходных, или, что то же самое, о конечных основаниях человеческой деятельности, об исходных ценностных установках, об исходных основаниях познания. Что под этим имеется в виду, лучше выяснить на конкретных примерах. Начнем с ценностных установок. Представим себе простой мысленный эксперимент, который, впрочем, легко превратить в реальный. Будем спрашивать у человека, который совершил или собирается совершить какой-либо поступок, ради чего он это делает. Допустим, человек собирается провести свой отпуск на побережье Черного моря. «– Зачем?» «– Хочу отдохнуть» «– Зачем?» «– Хочу поправить здоровье». «– Зачем?»... Рано или поздно, но эксперимент придется прекратить, ибо окажется, например, что для нашего собеседника здоровье важно уже не как средство для чего-либо другого, а само по себе. Это и будет означать, что мы имеем здесь дело с конечным основанием целеполагания или с ценностью как таковой.
Наличие таких конечных оснований четко осознавал уже Аристотель. В самом начале «Никомаховой этики» он рассуждает следующим образом. Целью всякого искусства или поступка является какое-либо благо. Так как есть много стремлений и много искусств, то существуют и много благ: цель врачебного искусства – здоровье, кораблестроительного – корабль, военного – победа. Между искусствами имеет место известное подчинение: седельное искусство служит искусству верховой езды, последнее – военному искусству и т. д. Однако не все цели мы выбираем ради какой-то иной цели, ибо в противном случае мы уйдем в бесконечность. А это значит, что существует «некая цель, желанная нам сама по себе», т. е. собственно благо или наивысшее благо [2, с. 54–55].
Аналогичным образом можно рассуждать и при анализе оснований познавательной деятельности. Я уверен, например, что стол, сидя за которым я пишу эту статью, реально существует. На каком основании? На том, вероятно, что я вижу его, опираюсь на него руками и чувствую его сопротивление, кладу на него книгу и вижу, как она лежит на его поверхности... Итак, основанием моей уверенности в реальности стола является чувственное восприятие. Но на каком основании я должен так доверять своим органам чувств? Вот как рассуждает А. Эйнштейн в аналогичной ситуации. «Стол как таковой, – пишет он в письме Г. Сэмьюэлу, – мне не дан; мне дан лишь некий комплекс отдельных ощущений, которому я приписываю имя и понятие “стол”. Это умозрительный метод, основанный на интуиции». Так существует ли стол реально или он представляет собой только комплекс ощущений? «На самом же деле, – продолжает А. Эйнштейн, – утверждение о “реальном”, существующем независимо от моих ощущений, является результатом умозрительных построений. Оказывается, что в эти построения мы верим больше, чем в интерпретации, соответствующие отдельным нашим ощущениям. Отсюда и наша уверенность в правильности таких утверждений, как, например, следующее: “Деревья существовали задолго до того, как появилось существо, способное их воспринимать”» [3, с. 328]. В качестве исходных оснований А. Эйнштейн предлагает рассматривать логику умственных построений и сопоставления этих построений с ощущениями. Нетрудно видеть, что и здесь мы имеем дело с достаточно традиционными для философии постановками проблем.